Любимый с твоими глазами
Шрифт:
??????????????????????????
– Ответь мне, девочка, - снова говорит, - Тебя не задело? Все хорошо? Ты в порядке?
– А ты?
– еле слышно спрашиваю — усмехается.
– Я переживу. Вставай.
Поднимает меня аккуратно, но быстро, правда, когда я хочу обернуться, не разрешает.
– Нет, не смотри.
А папа говорит.
– Забери у него свои документы, Олег.
Кивает, но отходить не спешит — смотрит на меня, словно ждет разрешения. Папе это не нравится.
– Олег, не медли! Кистаев мертв, но если кто-то слышал выстрелы, вызовут полицию. Соседи знают, что он сюда ездит, и он все еще мэр.
– Об этом можете не переживать.
– Все равно. Вам нужно уходить!
Олег снова кивает папе и хочет повернуть меня на выход, но я мотаю головой и цепляюсь за железное основание кровати.
– Нет, а как же он?
– Алиса, уходи.
– Но как же, пап? Я...
– Алиса, - строго повторяет папа, - У-хо-ди.
Я вдруг понимаю, что это последний раз, когда я его вижу, и это меня душит. Слезы текут таки сами по себе — безвольный процесс, болезненный. Да, я его ненавижу, но одновременно так люблю…Он вырастил меня, учил, любил — а он любил. Я знаю это совершенно точно: он меня любил.
– Папуля…
Подбегаю к его кровати и крепко обнимаю, уткнувшись в плечо.
– Папочка…
– Алиса, ты должна бежать. Вас здесь не было.
– А ты? Что с тобой будет?
– Я уже труп, девочка моя. Помнишь? «Не жалей мертвых, Гарри. Жалей живых. Особенно тех, кто живет без любви…»*
Не могу сдержать короткого смешка. Мы с папой обожали Гарри Поттера. Когда я плохо читала — он читал мне его, а потом уже я начала читать ему вечерами. Папа всегда выделял на это пару часов, даже если был очень занят. А фильмы? Господи, мы их просто обожали. Помню, на одиннадцать лет папа принес домой сову, которая держала письмо в клюве. Конечно не в Хогвартс, а на мой праздник (который тоже был в стиле Гарри Поттера с надувным замком-все-таки-Хогвартсом). Я тогда так счастлива была…Сова еще белая-белая, мягкая, красивая…
– Папуль…
– Алиса, прости меня, доченька…
Слышу слезы в его голосе, а когда отрываюсь от его измученного, худого тела, вижу их уже в живую. Наверно, надо было бы ненавидеть его до конца своих дней, да? А я не могу так. Отпустить его с чистым сердцем, наверно, единственное, чем я смогу отплатить за все года, когда он был хорошим отцом.
– Я прощаю тебя, папуль. Все хорошо.
Он кивает пару раз, снова берет мою ладонь и крепко ее целует. Сжимает мое сердце. Этот момент, наверно, один из самых ярких во всей моей жизни — настоящее прощание с детством. С папой…
Олег медленно, тихо подходит сзади. Он не хочет нам мешать, я это чувствую, дает мне время, хотя, спорю на что угодно, ему сейчас дико больно. В его теле по-прежнему пуля, однако я снова не могу просто уйти. Пока не могу.
– Олег, можно твой телефон?
– тихо прошу, оборачиваюсь, но вижу — сам не достанет.
Спрашиваю глазами:
– Можно?
– Да.
Достаю аккуратно, а потом нажимаю на кнопку сбоку и улыбаюсь. С экрана на меня смотрит наш с Олегом малыш: улыбается, конечно же, чумазый весь, но такой красивый…
– Пап, это Давид.
Я показываю ему фотографию внука, потому что знаю: если он умрет и никогда его не увидит, я себя не прощу. Мне это надо. Я считаю, что так будет правильно. Для меня.
Папа смотрит на него с нежностью, с какой смотрел на меня всегда, и я рада, что сделала это. Правда рада.
– Он на тебя похож, - тихо смеюсь и мотаю головой.
– На Олега.
– На тебя.
Олег тоже тверд в своих словах, и когда я смотрю на него, тверд и во взгляде, а папа шепчет.
– Спасибо, что сберег ее, Олежа. Береги и дальше. Я доверяю тебе.
Звучит, как благословение, но сейчас об этом думать некогда. Папа мотает головой и указывает на дверь:
– А теперь идите и помните: вас здесь этой ночью не было. И, Алис… я люблю тебя. Всегда буду любить.
– Я тебя тоже.
***
В салоне машины висит тишина. Олег не пустил меня за руль, как я не пыталась — ни в какую. Он даже не кривится от боли, подозреваю, что снова из-за меня. Не хочет волновать еще больше: еще бы! Взяла и шлепнулась в обморок от стресса, а еще видела такое…Как вспомню, так вздрогну… Нет. Серьезно. Стоит мне вспомнить тот гроб, мертвецки бледного Олега или его могильную плиту — тело покрывается испариной и дышать тяжелее становится…
Он это замечает сразу.
– Алис? Все нормально?
– Где Давид?
– У Андрея, - поджимает губы, бросает на меня взгляд, а потом тихо поясняет, - Я хотел оставить его в деревне, но подумал, что это не вариант. Если что-то случилось бы…
Ежусь, он и это подмечает, поэтому побыстрее заканчивает предложения.
– Андрей его защитит при любом раскладе.
Опускаю глаза на свои руки и пару раз киваю. Что говорить? Мне очень хочется поблагодарить, но я не знаю, как. Словами, Алиса! Знаю — словами надо. Хотя бы так, а сказать их не могу — не лезут. И я спрашиваю…
– Что произошло? Я ничего не понимаю…
Олег пару раз кивает. Он этого от меня и ждал? Разочарован? Надеюсь нет… потому что я правда ему благодарна за возможность вырастить своего ребенка: все ведь кончено. Кистаева больше нет.
– Когда я приехал в деревню и понял, что тебя забрали, сразу поехал в Тулу, но перед этим позвонил Алану. Он запретил мне ехать одному…
– Он тоже там был?
– Догнал, - усмехнулся Олег, дернув плечами, от чего сразу поморщился — все- таки больно.
– Ты не послушал?
– Ты была у него, какой слушать, Алиса?! Естественно нет. Я поехал в Тулу сразу же, но сын… Его я не мог подвергнуть даже мнимой опасности, поэтому пришлось сделать остановку у Андрея. Тот тоже запретил ехать одному, но мне плевать было.
– Глупо это…
Игнорирует.
– Алан поймал меня на подъезде вместе с братом. Они занялись людьми Кистаева, я им. А дальше ты все видела.
– Ты переписал на него свое дело…
– Я переписал бы на него свою жизнь, если бы от этого зависела твоя.