Любимый с твоими глазами
Шрифт:
– Да… папа был…
– Он поступил с тобой ужасно, Алиса. Со Светой тем более, но… Я должна сознаться.
– В чем?
– Это отчасти из-за меня он так параноил.
– Что?
– Мой бывший муж… в нем все дело. Он был моим преподавателем в меде, намного старше и уже был женат два раза до меня. Талантливый человек, правда. Он был настолько талантлив, что я его когда увидела — влюбилась тут же. Никого не слушала. Мама и папа говорили мне, Степа пытался вразумить, а я — нет и все. Люблю, точка.
– Почему они были против?
– Потому что видели, что он — плохой мужчина. За всем его талантом скрывалась деспотичная, жестокая натура, которую он очень редко показывал до замужества, а потом это стало постоянным.
– Он обижал вас и до брака?
– Конечно… такие мужчины не могут сдерживать своих порывов. Я все сглаживала, мягкая сама по себе…
Как я…
– В конце концов это кончилось плохо. Он очень сильно избил меня и чуть не посадил в кресло. Я могла бы стать блистательным хирургом, а в результате пришлось уйти в другую область. Зрение село, руки потеряли твердость…
– О господи… мне так жаль, - я сжимаю ее руку в ответ, а тетя кивает с грустью, жмет плечами.
– Как вышло, так вышло. После того, как меня выписали из больницы, Света за мной долго ухаживала и помогала, а со Степой… увы, эта ситуация очень сильно отразилась на наших отношениях. Он тогда так сильно испугался, что все время только и делал, что напоминал мне о моих ошибках… злился сильно. После смерти родителей мне предложили место в шикарной клинике в Америке, и я уехала, что стало последней каплей. Степа мне этого не простил, а я не могла больше оставаться в России. Мне нужна была перезагрузка…
– Папа не понял.
– Он понял потом. На тот момент Степа был совсем молодым… Когда я прилетела сюда, и мы с ним говорили… он сказал, что боялся за тебя. Он видел, что со мной сделал мужчина, поэтому дико страшился, что та же участь ждет тебя. Говорил, что мы очень похожи…
– Я тоже мягкая.
– Знаешь? Я тебя, к сожалению, почти не знаю, но Света мне много рассказывала. Ты не такая, как я. Ты намного сильнее, смогла уйти, родить ребенка, воспитать его чудесным мальчиком.
– А вы не ушли?
– Если бы мой муж не умер, я бы вернулась, и он бы убил меня максимум через два месяца. Сейчас я это понимаю, но тогда...
Говорит так, что я слышу: умер он не просто так. Ясно…
– Я знаю, что простить своего отца ты никогда не сможешь до конца, но я обещала ему кое-что.
– Что?
Тетя Тамара достает из сумочки толстый конверт и передает его мне с улыбкой.
– Степа очень многое хотел тебе сказать, а письмо — это лучшая возможность для военного излить душу. Им так всегда проще. Читать его или нет — дело твое, Алиса. Не хочешь, выкинь, а захочешь — возможно, сможешь что-то для себя понять.
***
Я все еще стою здесь рядом со свежей могилой в цветах. Никого больше рядом — мне так надо. Я хочу побыть с ним наедине в последний раз. Знаю, что чуть поодаль Олег сидит в своей машине вместе с Давидом и ждет. Вряд ли мы сегодня поедем куда-то еще, хотя запланировано еще и прощание, как полагается.
Это больно. Внезапно это действительно больно, и перед моими глазами проносятся все то счастье, которое у нас когда-то было. Да, родители не святые тоже, они ошибаются, а иногда так, что это вряд ли реально исправить, но они все равно родители. Даже с кем-то из самых «худших» нас связывает хотя бы парочка, но теплых воспоминаний. У меня их целая гора, если честно.
Господи… как же это возможно? Он такое сотворил, а я все равно его так люблю…ковыряю ногти, сидя на скамейки, глаза поднять боюсь, чтобы не увидеть снова его имя на табличке.
– Алис?
Оборачиваюсь и застываю. Я о ней совсем забыла… а Оля так изменилась. Она так повзрослела… и похудела. Я с замиранием сердца отмечаю, что если порыв ветра вдруг станет чуть сильнее, девушку просто снесет с ног — ужасно. Когда-то она была такой красивой… Сейчас под глазами крупные синяки, взгляд размытый, красный… плакала.
Мне ее, конечно, жаль. Я росла с Олей, она была моей лучшей подругой с самого детства, а как все кончилось? Та, кому я так доверяла, спала с моим отцом. Маму мою знала и влезла в ее семью.
Нет. Этого уже слишком много.
Я резко встаю и, прижав конверт к груди, направляюсь на выход, ее обходя за километр. Знаете? Я к Алене такой ярости не испытывала никогда, как к ней сейчас. Алена мне не подруга. Она мне никто, и уж точно я никогда бы не назвала ее своей сестрой — а Олю называла. А она…
– Алиса, пожалуйста!
– вскрикивает, преграждая мне путь, но я мотаю головой и шепчу еле дыша.
– Отойди.
– Алис, я знаю…
– ОТОЙДИ!
– Алиса, все нормально?
Как же я сейчас благодарна, что Олег здесь. Рядом. Вон стоит. Чуть поодаль, но так близко. Пришел, потому что увидел? Определенно. Знал ведь…
– Да, - сдавленно шепчу, вытирая слезу, - Отвези меня домой, пожалуйста.
Олег кивает, «принимая» меня в свои объятия, сам на Ольгу смотрит. Та плачет. Я слышу и меня режет, но не поворачиваюсь — слишком это для меня уже.
В этот момент я так злюсь на отца, что и письмо его не хочу читать. Наспех пихаю в бардачок и забываю, закрыв глаза и откинувшись на спинку сидения. Голова гудит. Хоть бы этот день побыстрее закончился…
Две недели спустя
Еще две недели мы проводим в Туле, чтобы разобраться окончательно со всеми папиными делами. Его завещание должно вступить в силу только через полгода после смерти, и это очень плохо — значит, что мне снова придется сюда приехать, а я больше не хочу. То есть вообще. От Тулы меня будто отвернуло в миг, поэтому я оформляю доверенность на Лешу, который должен будет продать обе эти квартиры — мне они больше не нужны. Плюсом сюда идут две папиных машины, а третью я собираюсь оставить — она же все-таки моя… Мой старый красный Мерседес, который вроде как и не принес мне ничего хорошего, а если так подумать — принес сразу все. Все-таки играл он не последнюю роль в появлении на свет Давида, и теперь я поеду на нем домой.