Любовь Литвина
Шрифт:
После танца Миколай отвёл В. на то место, где он её пригласил, поклонился, самодовольно улыбаясь, обещая вернуться.
Чуть усталая от напряжения, но довольная, В. стояла рядом с братом Ализаром, в ожидании выхода самого Короля с Великим Князем. Она подняла глаза и встретилась взглядом с молодым светловолосым юношей, высоким и стройным. Тот тут же опустил глаза, и его бледное лицо покрылось краской. Через несколько секунд он медленно поднял глаза, видимо, не ожидая вновь встретиться взглядом с девушкой. Но В. смотрела с любопытством на него. Молодой человек чуть растерялся и готов был снова потупить взор, но В. улыбнулась ему добродушно и радостно. Он тоже улыбнулся и со скрытым восторгом смотрел ей в глаза.
Лёгкий шум прокатился по залу. Толпа расступилась, и В. увидела Короля Владислава - Ягайлу и Великого Князя Александра - Витовта, величественно входивших в зал. В. снова взглянула на незнакомца. Тот не отрывал от неё восхищённого и, кажется, ласкового взгляда. Снова его лицо залила краска, но глаза он не опустил.
Опять зазвучала музыка. Снова уверенной походкой, с надменным взглядом, через весь зал шёл к В. Радзивилл, привлекая всеобщее внимание. До неё оставалось шагов 20. Незнакомец, смотревший на В., быстрым решительным шагом подошёл к ней и поклонился, приглашая на танец. В. поклонилась в ответ, принимая приглашение, и увидела, как остановился в недоумении Миколай Радзивил, бледный и растерянный. Казалось, все гости видели это.
Матей остался дома. После ужина, когда он ещё сидел один за столом, к нему подошла мама. Мама Настя.
– Ты не должен себя винить в том, что случилось. Ты не виноват. А жизнь продолжается. Почему ты не поехал на бал?
– Не захотелось. Мне не интересно там.
– Матей, ты любишь Амелию?
– Зачем Вы, мама? Амелия любит Стаса, моего брата.
– Любила. Теперь его нет.
– Настя закрыла лицо руками, чтобы сын не увидел слёз. Вышла.
Рано утром, покормив маленькую дочку, Настя сказала, что хочет походить по рынку, вернётся к обеду. Сама же велела кучеру быстро запрягать лошадей в повозку. Через какое-то время она, в сопровождении двух слуг, уже выехала из Слонима по дороге на Волковыск.
Амелия сидела в своей комнате, у окна, и, как обычно, с грустью смотрела на пустынную дорогу, ведущую на восток. Она так часто представляла себе, как на ней вдруг увидит одинокого всадника. Он приблизится и она узнает в нём... Стаса.
Этой ночью ей приснился сон. Она медленно шла по полю цветущего льна на берегу быстрой реки с красной водой и увидела воина, который быстро шёл ей навстречу. Она знала, кто это. Сердце бешено застучало, и она проснулась.
Вчера отец предложил ей, в очередной раз, поехать на бал в Гродна. Получив снова отказ, он опять расстроился.
Там, вдали, где дорога скрывалась в лесу, Амелия вдруг увидела карету. Она стремительно приближалась и остановилась у их дома. Слуги распахнули дверцу, и из кареты вышла красивая, уже не молодая дама. Амелия сразу же узнала в ней Настю, маму Стаса. Что-то кольнуло у неё в области сердца. Чувство надежды, возможно? И она стремительно выбежала навстречу Насте. Но, увидев её спокойное лицо, почувствовала спокойствие и сама, а вместе с ним - улетучивающуюся надежду. Но Амелия всё-равно спросила:
– Вести от Стаса?
– Она склонила голову, готовая услышать самое страшное.
– Нет вестей.
– Настя опустила глаза.
– Я немного по-другому поводу.
Они прошли в дом. Сели у окна. Обе молчали.
– Надо спешить, а не знаю, с чего начать.
– Сказала бледная от волнения Настя.
– Тебя Любит Матей. Давно, с того мгновения, как увидел тебя. Любит всем сердцем.
Амелия, тоже бледная, молчала.
– Ему тяжело сейчас. Тяжелее, чем нам с тобой.
– Продолжала Настя.
– Мы потеряли одного человека. А он, в какой-то степени, и всех нас. Его чувство вины безгранично и непреодолимо. Я боюсь за него. Он ждёт похода. Мы и его можем потерять.
– Голос Насти задрожал.
– Но я люблю Стаса, - тихо сказала Амелия с чуть удивлёнными глазами.
– Стаса нет. Я - мать, я это чувствую.
– Настя закрыла лицо руками. Немного успокоившись, продолжила: - Отдать свою жизнь за Родину - к этому должен быть готов каждый литовский рыцарь, каждый литвин. Так мы их воспитываем. А наш удел женский - помнить и лить слёзы. Выходи за Матея замуж. В этой ситуации хоть один человек станет счастливым. А в будущем счастливы будем мы все. Поверь.
– Хорошо.
– Тихо сказала Амелия.
Настя встала. Вышли. Подошли к карете. Настя обняла дрожащую Амелию.
– Мы засылаем сватов.
– Сказала она, прежде чем сесть в карету.
К обеду Настя была уже дома. Молча, быстрым шагом она проследовала в свою комнату, заперлась на ключ. И заплакала. Навзрыд.
****
В тот день занятия по воинскому искусству проходили в какой-то радостно - возбуждённой обстановке. Даже завершающие физические упражнения сопровождались смехом и шутками. Тяжёлые камни бросали от плеча, затем, с замахом над головой. После этого все, турки и литвины, бросились в речку купаться. И, если турки лишь обмывались, стоя на берегу, то литвины старались залезть поглубже в холодную воду, покрикивая от восторга.
Вечером литвины собирались в гости к девушкам из гарема, принадлежащего теперь Медину. Сам сын Бея был не очень доволен этой идеей, боясь, что узнает отец.
– Вы, как на бал в Гродна собираетесь.
– Сказал с улыбкой Стась, наблюдая за тем, как его товарищи начищали башмаки и рассматривали себя в широкое зеркало. Он прилёг на скамью, с усмешкой на губах.
Подошёл Давгерд, походкой моодого жеребца, застоявшегося в душной конюшне и шутливым тоном произнёс:
– А ты? Никуда не торопишься? Чего разлёгся?
– Я остаюсь, - Стась хотел ещё что-то сказать, но так и застыл с открытым ртом, глядя в удивлённые глаза Давгерда.
– Как остаёшься?
– Настроения нет.
– Смутился Стась.
Все застыли. уставившись на Стаса.
– Голова болит, - сказал кто-то, и все заржали громким смехом.
Когда все его товарищи ушли, Стась отправился в свой дом. Он сел на мягкий диван в большой комнате с ветвистыми узорами на стенах и подумал, что не плохо было бы что-то переделать в комнате, чтобы она напоминала ему родной дом, там, на Родине, в Слониме. Стало грустно. Он лёг спать, в надежде, что приснится Амелия. Но заснуть сразу не удалось. Мысли о доме сменялись мыслями о товарищах, отправившихся в брошенный гарем. Стась долго ворочался, пока смог уснуть. Никаких снов не снилось.