Милый друг - английский и русский параллельные тексты

Мопассан Ги Де

Fancy, the other day I was in his room with that old tub Norbert, and that Don Quixote Rival, when Montelin, our business manager, came in with his morocco bill-case, that bill-case that everyone in Paris knows, under his arm.	На днях был такой случай: я, старая песочница Норбер и новоявленный Дон Кихот - Риваль сидим, понимаете ли, у него в кабинете, и вдруг входит наш управляющий Монтлен с известным всему Парижу сафьяновым портфелем под мышкой.
Walter raised his head and asked:	Вальтер воззрился на него и спрашивает:
'What news?' Montelin answered simply:	"Что нового?", Монтлен простодушно отвечает:
'I have just paid the sixteen thousand francs we owed the paper maker.'	"Я только что уплатил долг за бумагу -шестнадцать тысяч франков".
The governor gave a jump, an astonishing jump.	Патрон подскочил на месте от ужаса.
'What do you mean?' said he.	"Что вы сказали?" -
' I have just paid Monsieur Privas,' replied Montelin.	"Я уплатил господину Прива". –
' But you are mad.'	"Вы с ума сошли!" -
'Why?'	"Почему?" -
'Why--why--why--' he took off his spectacles and wiped them. Then he smiled with that queer smile that flits across his fat cheeks whenever he is going to say something deep or smart, and went on in a mocking and derisive tone,	"Почему... почему... почему..." Вальтер снял очки, протер стекла, улыбнулся той плутоватой улыбкой, которая раздвигает его толстые щеки, когда он собирается сказать что-нибудь ядовитое или остроумное, и насмешливым, не допускающим возражений тоном сказал:
'Why?	"Почему?
Because we could have obtained a reduction of from four to five thousand francs.'	Потому что на этом деле мы могли получить скидку в четыре, а то и в пять тысяч франков".
Montelin replied, in astonishment:	Монтлен удивился:
'But, sir, all the accounts were correct, checked by me and passed by yourself.' Then the governor, quite serious again, observed:	"Да как же, господин Вальтер, ведь счета были в порядке, я их проверял, а вы принимали..." Тут патрон, на этот раз уже серьезно, заметил:
'What a fool you are.	"Нельзя быть таким простаком.
Don't you know, Monsieur Montelin, that one should always let one's debts mount up, in order to offer a composition?'"	Запомните, господин Монтлен, что сперва надо накапливать долги, а потом заключать полюбовные сделки".
And Saint-Potin added, with a knowing shake of his head,	– Вскинув голову, Сен-Потен с видом знатока добавил: - Ну что?
"Eh! isn't that worthy of Balzac?"	Разве это не Бальзак?
Duroy had not read Balzac, but he replied,	Дюруа хотя и не читал Бальзака, тем не менее уверенно подтвердил:
"By Jove! yes."	– Да, черт возьми!
Then the reporter spoke of Madame Walter, an old goose; of Norbert de Varenne, an old failure; of Rival, a copy of Fervacques.	Госпожу Вальтер репортер назвал жирной индюшкой, Норбера де Варена - старым неудачником, Риваля - бледной копией Фервака[4].
Next he came to Forestier.	Затем снова заговорил о Форестье.

"As to him, he has been lucky in marrying his wife, that is all."	– Этому просто повезло с женитьбой - только и всего.
Duroy asked: "What is his wife, really?"	– А что, в сущности, представляет собой его жена?
Saint-Potin rubbed his hands. "Oh! a deep one, a smart woman.	– О, это бестия, тонкая штучка! – потирая руки, ответил Сен-Потен.
She was the mistress of an old rake named Vaudrec, the Count de Vaudrec, who gave her a dowry and married her off."	– Любовница мышиного жеребчика Водрека, графа де Водрека, - это он дал ей приданое и выдал замуж...
Duroy suddenly felt a cold shiver run through him, a tingling of the nerves, a longing to smack this gabbler on the face.	Дюруа вдруг ощутил озноб, какую-то нервную дрожь, ему хотелось выругать этого болтуна, закатить ему пощечину.
But he merely interrupted him by asking:	Но он лишь остановил его вопросом:
"And your name is Saint-Potin?"	– Сен-Потен - это ваша настоящая фамилия?
The other replied, simply enough: "No, my name is Thomas.	– Нет, меня зовут Тома, - с наивным видом ответил тот.
It is in the office that they have nicknamed me Saint-Potin."	– Сен-Потеном[5] меня окрестили в редакции.
Duroy, as he paid for the drinks, observed: "But it seems to me that time is getting on, and that we have two noble foreigners to call on."	– Сейчас, наверно, уже много времени, - заплатив за напитки, сказал Дюруа, - а ведь нам еще предстоит посетить двух важных особ.
Saint-Potin began to laugh.	Сен-Потен расхохотался.
"You are still green.	– Сразу видно, что вы человек неискушенный!
So you fancy I am going to ask the Chinese and the Hindoo what they think of England?	Значит, вы полагаете, что я в самом деле пойду спрашивать у индуса и китайца, что они думают об Англии?
As if I did not know better than themselves what they ought to think in order to please the readers of the _Vie Francaise_.	Да я лучше их знаю, что они должны думать, чтобы угодить читателям "Французской жизни".
I have already interviewed five hundred of these Chinese, Persians, Hindoos, Chilians, Japanese, and others.	Я проинтервьюировал на своем веку пятьсот таких китайцев, персов, индусов, чилийцев, японцев.
They all reply the same, according to me.	По-моему, все они говорят одно и то же.
I have only to take my article on the last comer and copy it word for word.	Следовательно, я должен взять свою статью о последнем из наших гостей и переписать ее слово в слово.
What has to be changed, though, is their appearance, their name, their title, their age, and their suite.	Придется только изменить заголовок, имя, титул, возраст, состав свиты.
Oh! on that point it does not do to make a mistake, for I should be snapped up sharp by the _Figaro_ or the _Gaulois_.	Вот тут надо держать ухо востро, не то "Фигаро" и "Голуа" живо уличат во вранье.
But on these matters the hall porters at the Hotel Bristol and the Hotel Continental will put me right in five minutes.	Но у швейцаров "Бристоля" и "Континенталя" я в пять минут получу об этом самые точные сведения.

We will smoke a cigar as we walk there.	Мы пройдем туда пешком и дорогой выкурим по сигаре.
Five francs cab hire to charge to the paper.	А с редакции стребуем пять франков разъездных.
That is how one sets about it, my dear fellow, when one is practically inclined."	Вот, дорогой мой, как поступают люди практичные.
"It must be worth something decent to be a reporter under these circumstances," said Duroy.	– При таких условиях быть репортером как будто бы выгодно? – спросил Дюруа.
The journalist replied mysteriously: "Yes, but nothing pays so well as paragraphs, on account of the veiled advertisements."	– Да, но выгоднее всего хроника, это -замаскированная реклама, - с загадочным видом ответил Сен-Потен.
They had got up and were passing down the boulevards towards the Madeleine.	Они встали и пошли бульваром по направлению к церкви Мадлен.
Saint-Potin suddenly observed to his companion: "You know if you have anything else to do, I shall not need you in any way."	– Знаете что, - вдруг сказал Сен-Потен, - если у вас есть какие-нибудь дела, то я вас не держу.
Duroy shook hands and left him.	Пожав ему руку, Дюруа удалился.
The notion of the article to be written that evening worried him, and he began to think.	Статья, которую он должен был написать вечером, не давала ему покою, и он тут же, дорогой, принялся обдумывать ее.
He stored his mind with ideas, reflections, opinions, and anecdotes as he walked along, and went as far as the end of the Avenue des Champs Elys?es, where only a few strollers were to be seen, the heat having caused Paris to be evacuated.	Он попытался припомнить несколько анекдотов, привести в порядок свои наблюдения, мысли, сделать некоторые выводы - и так незаметно дошел до конца Елисейских полей, где ему лишь изредка попадались навстречу гуляющие, ибо в жаркие дни Париж становится безлюдным.
Having dined at a wine shop near the Arc de Triomphe, he walked slowly home along the outer boulevards and sat down at his table to work.	Пообедав в винном погребке на площади Этуаль, возле Триумфальной арки, он медленным шагом двинулся по кольцу внешних бульваров и, придя домой, сел за работу.
But as soon as he had the sheet of blank paper before his eyes, all the materials that he had accumulated fled from his mind as though his brain had evaporated.	Но едва он увидел перед собой большой лист белой бумаги, как все, что он успел накопить, улетучилось, самый мозг его словно испарился.
He tried to seize on fragments of his recollections and to retain them, but they escaped him as fast as he laid hold of them, or else they rushed on him altogether pell-mell, and he did not know how to clothe and present them, nor which one to begin with.	Он ловил обрывки воспоминаний, силился их удержать, но стоило ему ухватиться за них, и они ускользали или же мелькали перед ним с головокружительной быстротой, и он не знал, как их подать, что с ними делать, с чего начать.
After an hour of attempts and five sheets of paper blackened by opening phrases that had no continuation, he said to himself:	Просидев битый час и заполнив пять страниц вариантами первой фразы, он сказал себе:
"I am not yet well enough up in the business.	"Я еще не наловчился.
I must have another lesson."	Придется взять еще один урок".
And all at once the prospect of another morning's work with Madame Forestier, the hope of another long and intimate _t?te-?-t?te_ so cordial and so pleasant, made him quiver with desire.	И при одной мысли о совместной работе с г-жой Форестье, о продолжительной задушевной, интимной, столь приятной беседе с нею наедине его охватила дрожь нетерпения.

He went to bed in a hurry, almost afraid now of setting to work again and succeeding all at once.	Боясь, что если он вновь примется за статью, то дело неожиданно может пойти на лад, Дюруа поспешил лечь.
He did not get up the next day till somewhat late, putting off and tasting in advance the pleasure of this visit.	Утром он долго лежал в постели, предвкушая сладость предстоящего свидания с г-жой Форестье и намеренно отдаляя его.
It was past ten when he rang his friend's bell.	Был уже одиннадцатый час, когда он, подойдя к знакомой двери, нажал кнопку звонка.
The man-servant replied: "Master is engaged at his work."	– Господин Форестье занят, - объявил слуга.
Duroy had not thought that the husband might be at home.	Дюруа упустил из виду, что супруг может оказаться дома.
He insisted, however, saying:	Тем не менее он продолжал настаивать:
"Tell him that I have called on a matter requiring immediate attention."	– Скажите, что я к нему по срочному делу.
After waiting five minutes he was shown into the study in which he had passed such a pleasant morning.	Через пять минут он вошел в тот самый кабинет, где провел накануне такое чудесное утро.
In the chair he had occupied Forestier was now seated writing, in a dressing-gown and slippers and with a little Scotch bonnet on his head, while his wife in the same white gown leant against the mantelpiece and dictated, cigarette in mouth.	Журналист, в халате, в туфлях, в маленькой английской шапочке, что-то писал, сидя в кресле, в котором вчера сидел Дюруа, а г-жа Форестье, в том же белом пеньюаре, стояла, облокотившись на камин, и, с папиросой в зубах, диктовала.
Duroy, halting on the threshold, murmured:	Дюруа остановился на пороге.
"I really beg your pardon; I am afraid I am disturbing you."	– Прошу прощения, я помешал вам?
His friend, turning his face towards him--an angry face, too--growled: "What is it you want now?	Форестье злобно уставился на него. – Что еще? – проворчал он.
Be quick; we are pressed for time."	– Говори скорей, нам некогда.
The intruder, taken back, stammered: "It is nothing; I beg your pardon."	– Нет, ничего, извини, - сконфуженно мямлил Дюруа.
But Forestier, growing angry, exclaimed:	Форестье рассвирепел.
"Come, hang it all, don't waste time about it; you have not forced your way in just for the sake of wishing us good-morning, I suppose?"	– Да ну же, черт побери! Что ты тянешь? Ведь ты, надо полагать, вломился ко мне не для того, чтобы иметь удовольствие сказать нам: "С добрым утром"?
Then Duroy, greatly perturbed, made up his mind. "No--you see--the fact is—I can't quite manage my article--and you were--so--so kind last time--that I hoped--that I ventured to come--"	– Да нет... – преодолевая смущение, заговорил Дюруа. – Видишь ли, дело в том, что у меня опять ничего не вышло со статьей... а ты... вы оба были так добры прошлый раз... что я надеялся... я осмелился прийти...
Forestier cut him short. "You have a pretty cheek.	– Ты просто издеваешься над людьми! – перебил его Форестье.

So you think I am going to do your work, and that all you have to do is to call on the cashier at the end of the month to draw your screw?	– Ты, очевидно, вообразил, что я буду за тебя работать, а ты будешь каждый месяц получать денежки.
No, that is too good."	Ловко придумано, что и говорить!
The young woman went on smoking without saying a word, smiling with a vague smile, which seemed like an amiable mask, concealing the irony of her thoughts.	Госпожа Форестье продолжала молча курить и все улыбалась загадочной улыбкой, похожей на маску любезности, за которой таится ирония.
Duroy, colored up, stammered: "Excuse me--I fancied--I thought--" then suddenly, and in a clear voice, he went on: "I beg your pardon a thousand times, Madame, while again thanking you most sincerely for the charming article you produced for me yesterday."	– Простите... я думал... я полагал... – вспыхнув, пролепетал Дюруа и вдруг отчетливо произнес: -Приношу вам тысячу извинений, сударыня, и еще раз горячо благодарю за прелестный фельетон, который вы за меня написали вчера.
He bowed, remarked to Charles:	Он поклонился, сказал Шарлю:
"I shall be at the office at three," and went out.	– В три часа я буду в редакции.
He walked home rapidly, grumbling:	И вышел. Быстрым шагом идя домой, он ворчал себе под нос:
"Well, I will do it all alone, and they shall see--"	"Ладно, сами сейчас напишем, вот увидите..."
Scarcely had he got in than, excited by anger, he began to write.	Вдохновляемый злобой, Дюруа вошел к себе в комнату и тут же сел за работу.
He continued the adventure began by Madame Forestier, heaping up details of catch-penny romance, surprising incidents, and inflated descriptions, with the style of a schoolboy and the phraseology of the barrack-room.	Он развивал сюжет, намеченный г-жой Форестье, нагромождая детали, заимствованные из бульварных романов, невероятные происшествия, вычурные описания, мешая дубовый язык школьника с унтер-офицерским жаргоном.
Within an hour he had finished an article which was a chaos of nonsense, and took it with every assurance to the _Vie Francaise_.	За час он успел написать статью и, довольный собою, понес этот ералаш в редакцию.
The first person he met was Saint-Potin, who, grasping his hand with the energy of an accomplice, said:	Сен-Потен, первый, кого он там встретил, с видом заговорщика крепко пожал ему руку.
"You have read my interview with the Chinese and the Hindoo?	– Читали мою беседу с индусом и китайцем? – спросил он.
Isn't it funny?	– Не правда ли, забавно?
It has amused everyone.	Париж от нее в восторге.
And I did not even get a glimpse of them."	А ведь я их и в глаза не видел.
Duroy, who had not read anything, at once took up the paper and ran his eye over a long article headed:	Дюруа еще ничего не читал; он тотчас же взял газету и стал просматривать длинную статью под заглавием
"India and China," while the reporter pointed out the most interesting passages.	"Индия и Китай", а Сен-Потен в это время показывал ему и подчеркивал наиболее интересные места.
Forestier came in puffing, in a hurry, with a busy air, saying:	С деловым, озабоченным видом, отдуваясь, вошел Форестье.

"Good; I want both of you."	– Вы уже здесь? Весьма кстати. Вы мне оба нужны.
And he mentioned a number of items of political information that would have to be obtained that very afternoon.	И он дал им указания насчет того, какие именно сведения политического характера они должны раздобыть к вечеру.
Duroy held out his article.	Дюруа протянул ему свою рукопись.
"Here is the continuation about Algeria."	– Вот продолжение статьи об Алжире.
"Very good; hand it over; and I will give it to the governor."	– Очень хорошо, давай, давай, я покажу патрону.
That was all.	На этом разговор кончился.
Saint-Potin led away his new colleague, and when they were in the passage, he said to him:	Сен-Потен увел своего нового коллегу и, когда они были уже в коридоре, спросил:
"Have you seen the cashier?"	– Вы заходили в кассу?
"No; why?"	– Нет. Зачем?
"Why?	– Зачем?
To draw your money.	Получить деньги.
You see you should always draw a month in advance.	Жалованье, знаете ли, всегда нужно забирать за месяц вперед.
One never knows what may happen."	Мало ли что может случиться.
"But--I ask for nothing better."	– Что ж... Я ничего не имею против.
"I will introduce you to the cashier.	– Я вас познакомлю с кассиром.
He will make no difficulty about it.	Он не станет чинить препятствия.
They pay up well here."	Платят здесь хорошо.
Duroy went and drew his two hundred francs, with twenty-eight more for his article of the day before, which, added to what remained of his salary from the railway company, gave him three hundred and forty francs in his pocket.	Дюруа получил свои двести франков и, сверх того, двадцать восемь франков за вчерашнюю статью; вместе с остатком жалованья, которое ему выдали в канцелярии, это составляло триста сорок франков.
He had never owned such a sum, and thought himself possessed of wealth for an indefinite period.	Никогда еще не держал он в руках такой суммы, и ему казалось, что этого богатства должно хватить бог знает на сколько.
Saint-Potin then took him to have a gossip in the offices of four or five rival papers, hoping that the news he was entrusted to obtain had already been gleaned by others, and that he should be able to draw it out of them--thanks to the flow and artfulness of his conversation.	Сен-Потен, в расчете на то, что другие уже успели раздобыть нужные ему сведения и что при его словоохотливости и уменье выспрашивать ему ничего не будет стоить выпытать их, предложил Дюруа походить с ним по редакциям конкурирующих между собою газет.
When evening had come, Duroy, who had nothing more to do, thought of going again to the Folies Berg?res, and putting a bold face on, he went up to the box office.	Вечером Дюруа освободился и решил махнуть в Фоли-Бержер. Задумав пройти наудачу, он отрекомендовался контролю:
"I am George Duroy, on the staff of the _Vie Francaise_.	– Я Жорж Дюруа, сотрудник "Французской жизни".

I came here the other day with Monsieur Forestier, who promised me to see about my being put on the free list; I do not know whether he has thought of it."	На днях я был здесь с господином Форестье, и он обещал достать мне пропуск. Боюсь только, не забыл ли он.
The list was referred to.	Просмотрели список.
His name was not entered.	Его фамилии там не оказалось.
However, the box office-keeper, a very affable man, at once said:	Тем не менее контролер был так любезен, что пропустил его.
"Pray, go in all the same, sir, and write yourself to the manager, who, I am sure, will pay attention to your letter."	– Ничего, проходите, сударь, - сказал он, - только обратитесь лично к директору - он вам, конечно, не откажет.
He went in and almost immediately met Rachel, the woman he had gone off with the first evening.	Войдя, Жорж Дюруа почти тотчас же увидел Рашель, - ту женщину, с которой он отсюда ушел в прошлый раз.
She came up to him, saying:	Она подошла к нему.
"Good evening, ducky.	– Здравствуй, котик.
Are you quite well?"	Как поживаешь?
"Very well, thanks--and you?"	– Очень хорошо, а ты?
"I am all right.	– Тоже недурно.
Do you know, I have dreamed of you twice since last time?"	Знаешь, за это время я два раза видела тебя во сне.
Duroy smiled, feeling flattered.	Дюруа был польщен.
"Ah! and what does that mean?"	– Ах, ах! К чему бы это? – спросил он, улыбаясь.
"It means that you pleased me, you old dear, and that we will begin again whenever you please."	– А к тому, что ты мне нравишься, дурашка, и что мы можем это повторить, когда тебе будет угодно.
"To-day, if you like."	– Если хочешь - сегодня.
"Yes, I am quite willing."	– Очень даже хочу.
"Good, but--" He hesitated, a little ashamed of what he was going to do.	– Ладно, но только вот что... Дюруа замялся, - его несколько смущало то, что он собирался сказать ей.
"The fact is that this time I have not a penny; I have just come from the club, where I have dropped everything."	– Дело в том, что я нынче без денег: был в клубе и проигрался в пух.
She looked him full in the eyes, scenting a lie with the instinct and habit of a girl accustomed to the tricks and bargainings of men, and remarked:	Учуяв ложь инстинктом опытной проститутки, привыкшей к торгашеским уловкам мужчин, она посмотрела ему прямо в глаза.
"Bosh!	– Лгунишка! – сказала она.
That is not a nice sort of thing to try on me."	Нехорошо так со мной поступать.
He smiled in an embarrassed way.	Дюруа сконфуженно улыбнулся:
"If you will take ten francs, it is all I have left."	– У меня осталось всего-навсего десять франков, хочешь - возьми их.
She murmured, with the disinterestedness of a courtesan gratifying a fancy:	С бескорыстием куртизанки, исполняющей свою прихоть, она прошептала:

"What you please, my lady; I only want you."	– Все равно, миленький, я хочу только тебя.
And lifting her charming eyes towards the young man's moustache, she took his arm and leant lovingly upon it.	Не отводя восхищенного взора от его усов, Рашель с нежностью влюбленной оперлась на его руку.
"Let us go and have a grenadine first of all," she remarked.	– Выпьем сперва гренадину, - предложила она.
"And then we will take a stroll together.	– А затем пройдемся разок.
I should like to go to the opera like this, with you, to show you off.	Мне бы хотелось пойти с тобой в театр, просто так, - чтобы все видели, какой у меня кавалер.
And we will go home early, eh?"	Мы скоро пойдем ко мне, хорошо?
* * * * * He lay late at this girl's place.	Он вышел от нее поздно.
It was broad day when he left, and the notion occurred to him to buy the _Vie Francaise_.	Было совсем светло, и он тотчас же вспомнил, что надо купить "Французскую жизнь".
He opened the paper with feverish hand.	Дрожащими руками развернул он газету - его статьи там не было.
His article was not there, and he stood on the footpath, anxiously running his eye down the printed columns with the hope of at length finding what he was in search of.	Он долго стоял на тротуаре и, все еще надеясь найти ее, жадно пробегал глазами печатные столбцы.
A weight suddenly oppressed his heart, for after the fatigue of a night of love, this vexation came upon him with the weight of a disaster.	Какая-то тяжесть внезапно легла ему на сердце. Он устал от бессонной ночи, и теперь эта неприятность, примешавшаяся к утомлению, угнетала его, как несчастье.
He reached home and went to sleep in his clothes on the bed.	Придя домой, он, не раздеваясь, лег в постель и заснул.
Entering the office some hours later, he went on to see Monsieur Walter.	Несколько часов спустя он явился в редакцию и прошел в кабинет издателя.
"I was surprised at not seeing my second article on Algeria in the paper this morning, sir," said he.	– Меня крайне удивляет, господин Вальтер, что в сегодняшнем номере нет моей второй статьи об Алжире.
The manager raised his head, and replied in a dry tone:	Издатель поднял голову и сухо сказал:
"I gave it to your friend Forestier, and asked him to read it through.	– Я просил вашего друга Форестье просмотреть ее.
He did not think it up to the mark; you must rewrite it."	Он нашел, что она неудовлетворительна. Придется вам переделать.
Duroy, in a rage, went out without saying a word, and abruptly entering his old comrade's room, said:	Дюруа был взбешен, он молча вышел из кабинета и бросился к Форестье.
"Why didn't you let my article go in this morning?"	– Почему ты не поместил сегодня моей статьи?
The journalist was smoking a cigarette with his back almost on the seat of his armchair and his feet on the table, his heels soiling an article already commenced.	Журналист, откинувшись на спинку кресла и положив ноги на стол, прямо на свою рукопись, курил папиросу.

He said slowly, in a bored and distant voice, as though speaking from the depths of a hole:	С кислым выражением лица он раздельно и невозмутимо произнес глухим, словно доносившимся из подземелья голосом:
"The governor thought it poor, and told me to give it back to you to do over again.	– Патрон признал ее неудачной и поручил мне вернуть ее тебе для переделки.
There it is."	Вот она, возьми.
And he pointed out the slips flattened out under a paperweight.	И он показал пальцем на листы, лежавшие под пресс-папье.
Duroy, abashed, could find nothing to say in reply, and as he was putting his prose into his pocket, Forestier went on:	Дюруа не нашелся, что на это ответить, - до того он был удручен. Он сунул свое изделие в карман, а Форестье между тем продолжал:
"To-day you must first of all go to the Pr?fecture."	– Отсюда ты пойдешь прямо в префектуру...
And he proceeded to give a list of business errands and items of news to be attended to.	Он назвал еще несколько присутственных мест, куда надлежало зайти, и указал, какого рода сведения ему нужны сегодня.
Duroy went off without having been able to find the cutting remark he wanted to.	Дюруа, так и не найдя, чем уколоть Форестье, удалился.
He brought back his article the next day.	На другой день он опять принес статью.
It was returned to him again.	Ему ее снова вернули.
Having rewritten it a third time, and finding it still refused, he understood that he was trying to go ahead too fast, and that Forestier's hand alone could help him on his way.	Переделав ее в третий раз и снова получив обратно, он понял, что поторопился и что только рука Форестье способна вести его по этой дороге.
He did not therefore say anything more about the	Он уже не заговаривал о
"Recollections of a Chasseur d'Afrique," promising himself to be supple and cunning since it was needful, and while awaiting something better to zealously discharge his duties as a reporter.	"Воспоминаниях африканского стрелка", он дал себе слово быть покладистым и осторожным, поскольку это необходимо, и, в чаянии будущих благ, добросовестно исполнять свои репортерские обязанности.
He learned to know the way behind the scenes in theatrical and political life; the waiting-rooms of statesmen and the lobby of the Chamber of Deputies; the important countenances of permanent secretaries, and the grim looks of sleepy ushers.	Он проник за кулисы театра и политики, в кулуары палаты депутатов и в передние государственных деятелей, он изучил важные физиономии чиновников особых поручений и хмурые, заспанные лица швейцаров.
He had continual relations with ministers, doorkeepers, generals, police agents, princes, bullies, courtesans, ambassadors, bishops, panders, adventurers, men of fashion, card-sharpers, cab drivers, waiters, and many others, having become the interested yet indifferent friend of all these; confounding them together in his estimation, measuring them with the same measure, judging them with the same eye, though having to see them every day at every hour, without any transition, and to speak with them all on the same business of his own.	Он завязал отношения с министрами, привратниками, генералами, сыщиками, князьями, сутенерами, куртизанками, посланниками, епископами, сводниками, знатными проходимцами, людьми из общества, извозчиками, официантами, шулерами, он сделался их лицеприятным и в глубине души равнодушным другом, и, беспрестанно, в любой день и час, сталкиваясь то с тем, то с другим, толкуя с ними исключительно о том, что интересовало его как репортера, он мерил их всех одной меркой, на всех смотрел одинаково, всем давал одну и ту же цену.

He compared himself to a man who had to drink off samples of every kind of wine one after the other, and who would soon be unable to tell Ch?teau Margaux from Argenteuil.	Сам себя он сравнивал с человеком, перепробовавшим одно за другим всевозможные вина и уже не отличающим шатомарго от аржантейля.
He became in a short time a remarkable reporter, certain of his information, artful, swift, subtle, a real find for the paper, as was observed by Daddy Walter, who knew what newspaper men were.	В короткий срок из него вышел замечательный репортер, который мог ручаться за точность своей информации, изворотливый, сообразительный, расторопный, настоящий клад для газеты, как отзывался о нем разбиравшийся в сотрудниках, старик Вальтер.
However, as he got only centimes a line in addition to his monthly screw of two hundred francs, and as life on the boulevards and in _caf?s_ and restaurants is costly, he never had a halfpenny, and was disgusted with his poverty.	Тем не менее он получал всего лишь десять сантимов за строчку и двести франков жалованья, а так как в кафе, в ресторанах все очень дорого, то он вечно сидел без денег и приходил в отчаяние от своей бедности.
There is some knack to be got hold of, he thought, seeing some of his fellows with their pockets full of money without ever being able to understand what secret methods they could make use of to procure this abundance.	"В чем тут секрет?" - думал он, видя, что у некоторых его коллег карманы набиты золотом, и тщетно старался понять, какие неизвестные ему средства применяют они, чтобы обеспечить себе безбедное существование.
He enviously suspected unknown and suspicious transactions, services rendered, a whole system of contraband accepted and agreed to.	Зависть снедала его, и ему все мерещились какие-то необыкновенные подозрительные приемы, оказанные кому-то услуги, особого рода контрабанда, общепринятая и дозволенная.
But it was necessary that he should penetrate the mystery, enter into the tacit partnership, make himself one with the comrades who were sharing without him.	Нет, он должен во что бы то ни стало разгадать эту тайну, вступить в этот молчаливый заговор, раздвинуть локтями товарищей, не приглашающих его на дележ добычи.
And he often thought of an evening, as he watched the trains go by from his window, of the steps he ought to take.	И часто по вечерам, следя из окна за проходящими поездами, он обдумывал план действий.
V	V
Two months had gone by, September was at hand, and the rapid fortune which Duroy had hoped for seemed to him slow in coming.	Прошло два месяца. Приближался сентябрь, а начало головокружительной карьеры, о которой мечтал Дюруа, казалось ему еще очень далеким.
He was, above all, uneasy at the mediocrity of his position, and did not see by what path he could scale the heights on the summit of which one finds respect, power, and money.	Он все еще прозябал в безвестности, и самолюбие его от этого страдало, но он не видел путей, которые привели бы его на вершину житейского благополучия.
He felt shut up in the mediocre calling of a reporter, so walled in as to be unable to get out of it.	Он чувствовал себя заточенным, наглухо замурованным в своей жалкой профессии репортера.
He was appreciated, but estimated in accordance with his position.	Его ценили, но смотрели на него свысока.
Even Forestier, to whom he rendered a thousand services, no longer invited him to dinner, and treated him in every way as an inferior, though still accosting him as a friend.	Даже Форестье, которому он постоянно оказывал услуги, не приглашал его больше обедать и обращался с ним, как с подчиненным, хотя продолжал говорить ему по-приятельски "ты".