Среди леса людских общежитий,Среди зарослей труб и антеннТелефонные тонкие нитиКак паук опускал я со стен.Загремит у паучьего ухаБарабаном победы звонок, —Я Вас слушаю, бедная муха,Залетевшая в хитрый силок!Мне казалось: в кругу паутиныЖенский голос как бабочка слаб,Мне казались жуками мужчины,Из моих уходящие лап.Но однажды веселую ХлоюУловила моя западня,И звенящей слепой стрекозоюНалетела она на меня,Пронеслась она, всю мою пряжуПерепутав, порвав и пронзив…Всё погибло! Когда я заглажуЭтот страшный и сладкий прорыв?
154
«Среди леса людских общежитий…». Автограф — 39.23 об. Хлоя — персонаж древнегреческого пасторального романа «Дафнис и Хлоя»; об авторе, кроме его имени (Лонг) и примерных дат жизни (между II и V вв. н. э.), ничего не известно. Роман пользовался наибольшей популярностью в эпоху позднего Возрождения.
Стихи влюбленного пропетыИ в установленном числе,Как лист заполненной анкеты,Лежат на письменном столе.Он стер вопросы формуляра,Оставил правую графуИ для ответного удараНаладил каждую строфу,Сказал об имени — «не помню»,Сказал о летах — «юн как бог»,А о партийности — «на что мнеОна у беспартийных ног?..»Поэт, возлюбленный, любовник,Молящий ласки вновь и вновь,Он бедный отставной чиновник,Он челобитчик на любовь!
Наши предки не знали дорог,А ходить приходилось помногу —Только мамонт и злой носорогИм протаптывали дорогу.Но уже и тогда из берлогДевы бегали к лунному рогуНа свиданье за темный порогВынося оголенную ногу.И у древних, где властвовал рок,Где пространство таило тревогу,Где любимейших женщин в залогОставлял путешественник богу,Даже там, от молитвенных строк,Облаченная в тонкую тогу,Дева серной неслась по отрогНа условленную дорогу.И из парка, что пышен и строг,Вслед английскому чуткому догу,Шла ты вновь на охотничий рогИзменять золотому чертогу.И по взморью, где свеж ветерок,Ты любовную знала дорогу,Что недолго твой юнга берег,И пожертвовал черту да грогу.Отпечатки девических ногВ путь свиданий слились понемногу,И могучею сеть он легИнженерам земным на подмогу. —Нам не надо их скучных дорог:Если любим, то знаем дорогу!
Гость вечерний, гость последний,Гость по имени Ничто!Легкий звук шагов в передней,Звук, рождаемый мечтой…Чуть скрипят дверные петли,Чуть мерцает ручек медь…Чудный гость за дверью медлит,Сердце рвется посмотреть!Из окошка втихомолку,Нитью сердца моего,Лунный свет скользит за щелкуИ не видит никого.Если дремлю, если сплю я,Если дверь не заперта,Веют крылья поцелуяВкруг пылающего рта.Утром платы гость не просит,Но — в награду за любовь —По частям мой дух выноситИ высасывает кровь.Тихий, бледный, незаметныйДемон радости ночной…Нет, уж лучше выкуп медныйБросить девке площадной!
Тиран покорных кирпичей,Строитель Сухаревой башни,Ответь: ты наш или ничей,Ты нынешний или вчерашний?Как будто не было «вчера»,Как будто снова метят датыИ снова противу ПетраБунтуют вольные солдаты.Пускай забава палачаВ царе не нравится милорду —Он рубит головы с плеча,И клейма жжет, и лупит морду,И башня — в память мятежа,Покуда тешится хозяин, —Опальный город сторожа,Встает из северных окраин.Здесь будет жить начетчик Брюс,Дитя Европы легендарной,Кому купец-великорусОбязан книжкой календарной.Весь век, до вечера с утра,Прожив на Сухаревском рынке,Немало сказок про ПетраКупец расскажет по старинке.Небрежным сплевывая ртомНа исторический булыжник,Он нам поведает о том,Как жил и умер чернокнижник.Но, с ним по имени един,Хоть из среды великоруссов,— И тоже Сухаревки сын —От нас ушел Валерий Брюсов…Так пусть народная молваК легендам новый сказ прибавитИ по Мещанской тридцать дваКвартиру милую прославит!
158
Памяти Брюсова. Автограф — 39.25–26 об. Строитель Сухаревой башни… — в 1692–1695 по приказу Петра I на месте деревянных Сретенских ворот были построены каменные, в 1698–1701 перестроенные; названы в честь Лаврентия Сухарева, чей стрелецкий полк охранял Сретенские ворота и встал на сторону Петра в его конфликте с сестрой, царевной Софьей. …начетчик Брюс — Яков Вилимович Брюс (1670–1735), государственный деятель, один из ближайших сподвижников Петра I. В народе прослыл чернокнижником и чародеем, в частности потому, что открытая им в 1702 первая в России обсерватория располагалась в Сухаревой башне, резко контрастировавшей с архитектурной патриархальностью Москвы. Обязан книжкой календарной… — имеется в виду т. н. «Брюсов календарь», предвосхитивший современную биодинамическую систему в сельском хозяйстве и около 200 лет служивший настольной книгой российского земледельца. И по Мещанской тридцать два / Квартиру милую прославит!.. — на 1-й Мещанской, 32 (Проспект Мира,30) Брюсов жил в 1910–1924;
ныне по этому адресу располагается Музей «Серебряного века» («Дом В.Я. Брюсова»), филиал Государственного литературного музея.
Когда, уча ребячьей грамоте,Про ад рассказывали мне,Я закреплял в покорной памятиСлова о дивной старине.Я после слышал — «плюнь на Библию»,Я слышал — «плюнь и не греши»,Но — яд мечтаний! — как я выплююТвой тихий омут из души?Пускай он тих — в нем черти водятсяИ держат в адовом пленуНевинную, как богородица,И небывалую жену.Ей светят розовые факелыНа топком омутовом дне,Куда их выронили ангелы,Летая в темной вышине.И бледным символом бессилия,Самоубийства и стыдаЦветет молитвенная лилияНа глади тихого пруда.Под зеркало его поверхностиКто — грубый — смеет заглянуть? —Лицо склонившегося в дерзости,Смеясь, выплескивает муть,И только мы, ее носители,Поэты, верные мечте,Смех пленницы в сырой обителиПорою слышим в темноте.
Чья-то шляпа улетела,И невидимые лапыМнут болезненное телоСвежевычищенной шляпы.О, как стыдно шляпе модной,Шляпе, сделанной из фетра,Быть эмблемой всенароднойВзбунтовавшегося ветра!И летит она над парком,И вальсирует, как птица,И завидует товаркам,Что надвинуты на лица:И вдобавок к безобразьюБлагороднейшую ношуДождь забрызгивает грязью,Как последнюю галошу.Но застрявши и повисшиВдруг у тополя на сучьях,Шляпа стала самой высшейИ одной из самых лучших. —Так решил вороний папа,Навсегда забывший гнездаИ в подкладке этой шляпыЖивший счастливо и просто.
Огонь на кончике меча,Холодный как зарница славы,Закат и храм золотоглавыйВо льду случайного луча!..Мир благородный и скупой,Как смех на лике Джиоконды,Какой диктуешь мне закон ты,Куда уводишь за собой? —Холодным панцирем луныПеред лицом земного шараУдары солнечного жараВ немом бою отражены;Из горна в тесную трубуОгонь течет багряным дымомКак дух над грешником, судимымИ сожигаемым в гробу.Ну что ж? Я дорого бы дал,Чтобы над жертвенником славыМой ржавый стих как дым кровавый,Как тень ее затрепетал,Чтобы заимствовать и мнеПо смерти славных свет их слабыйИ отразить его хотя быПодобно стали и луне!
Полумесяц поднялся сонноИ достиг верхушки небес.Он казался кустом лимона,Что от чая слегка облез.Он увидел большую церковьИ, боясь провалиться вниз,Стал над самым крестовым верхом,На конец его опершись…Это было для церкви срамом,Это ей принесло ущерб:Разве можно над русским храмомВодружать мусульманский серп? —День пройдет, а в закатном свете,Лишь блеснет ночная звезда,Будет вновь турецкой мечетьюОбесчещенный храм Христа.Нет, христьяне! Мы всем народомОщетиним винтовок лесИ пойдем крестовым походомНа султана ночных небес!
162
Ночное безобразие. Машинопись с правкой — ИМЛИ. 6.1.
Сынишка проказливей дочки,У мальчика игры грубей —Ему бы гонять голубейДа кошек вымачивать в бочке.Он будет вождем — решено.Но девочка тоже не ангел —И если мечтает о ранге,То только царицы Кино.«Жемчужина» — нежный эпитетИ дан ей покорной толпой…Конечно, сначала ковбойЖемчужину эту похитит.У «Мери» центральная рольИ «Мери» сплошная приманка —Пусть пес не похож на мустанга,А брат не экранный король.Ее добросовестно выкравИ трепетный стан обхватив,Он должен — степной детектив —Внезапно нарваться на тигров,А «тигры» в булыжных степяхНесутся от них врассыпную,Кудахчут, сценарий минуя,И крыльями бьют второпях…Но в блеске центральной фигурыДефектов не видит никто —Спасибо вам, тачка-авто,И брат, и собака, и куры!— Скажите, не всё ли равно,Чье сердце в слезах замирает —Актеры ли в правду играютИль дети играют в кино! —