Молчаливый полет

Тарловский Марк Ариевич

27 марта 1926

Через плечо [174]

По Арбату и по Остоженке Все мои знакомые жили. Были среди них хорошенькие И просто милые были. Гостеприимно распахнутые, Двери дышали приветом, Мы сходились, играли в шахматы И стихи читали при этом. Мы обхаживали и обманывали И за счастьем следили в оба… Разве жалуюсь я? — не рано ли. Разве сетую? — для чего бы. Юность наша, пенная, вспученная, Как река, затертая лесом, Ты текла, минуя излучины И мосты, что пели железом. Через мели лет перетаскивая Милых дней крылатые судна, Ты текла то бурно, то ласково, То, как вешний яр, безрассудно. Мы обхаживали и обманывали И за счастьем следили в оба… Если жалуюсь я? — не рано ли. Если сетую? — для чего бы.

174

Через плечо. Недра. 1928. № 14. Машинопись — 39.56.

31 марта 1926

Творчество [175]

Сначала обида и гневный зык И боль — бесконечно много, — Но рифма одна — «язык», «язык»! Спеши, язык, на подмогу! Но

как же мне выразить языком Обиду, боль и надрыв мой? — — В шеренгу, слова — рядком, рядком — По правому флангу рифмой! — И строфы идут — звено к звену — Со звоном и трубным воем, Дрожите, враги, за свою вину, Дрожите, как перед боем! Тут каждое слово — что богатырь, А ритмы — что звон кольчуги, И движется рать — и я поводырь Поэт из дымной лачуги. И мчусь я на преданном скакуне, Прекрасный и гневный витязь, Покуда не крикну — сердце в огне! Солдаты, остановитесь! Победа за нами, и враг побит, И просит пощады критик — Он видел огонь от наших копыт И гнев, что из горла вытек. Довольно стихов — пока не охрип, Держите меня, держите — Слова мои музыка, а не скрип Обоза, что вязнет в жите!.. — Скрипуче-обозный, пусть ворог лих, Но пальцем его не трону: Язык оседлаю — и двину стих На подвиг и оборону!

175

Творчество. Машинопись с правкой — 39.57.

3 апреля 1926

Песенка о трестах [176]

«В СССР около 300 трестов. Среди них далеко не все отвечают своему назначению». «Укрупнение трестов — очередная задача промышленности РСФСР».

Из газет

От Невы до Красной Пресни Отрестирована «Русь». Триста трестов — хоть ты тресни, А «затрестчины» не трусь! К бестоварью шлют из треста Низкопробные сорта: В ССР они ни с места, Дверь на Запад заперта. Израсходованы средства, Касса настежь отперта, Ждем наследства — а торгпредства Рвут товары изо рта. От растрат и до арестов Наша красная черта — Триста трестов, триста трестов, А в кармане ни черта… Сэкономься ж, брат мой трестный, И мошною не тряси, Чтоб не стали ношей крестной Наши тресты на «Руси».

176

Песенка о трестах. Автограф — 39.58.

9 апреля 1926

Рысак [177]

Веет с моря запах йодистый, Круча парка высока, Мчусь я шибко, конь породистый, В орлей роли рысака… Из весеннего ли снега кто Сделал юношу конем? — Надо мчаться, думать некогда, Думать вечером начнем. По дороге, где тоску вчера Я с прохожими гасил, Мчусь я, ненавидя кучера, Мчусь я, не имея сил. Для чего я в парке лязгаю Синим счастием подков, Что я делаю с коляскою Мне враждебных седоков? Знаю — проклят, нет мне выбора, Ну так противу людей» — Слушай жадное гип-гип-ура В дружном ржаньи лошадей! Кучер, бей меня оглоблями, Душу дышлом разрази — Я упьюсь твоими воплями, Я сомну тебя в грязи! Бей, лягай его, мой круп лихой! Понесла-а, распрягла… Чалый бунт, ликуй над публикой Улюлюканьем с угла.

177

Рысак. Машинопись — 40.62.

18 мая 1926

Лето [178]

Сразу вспыхивая, гаснет сразу В темноте огонь изподкопытный — Пушкин бросил громовую фразу: «Мы ленивы и нелюбопытны…» Искры звякнули, одна-другая, И истаяли в подземной тяге, А во тьму уставилась, мигая, Голова вскочившего бродяги. Звон копыт пройдет и перестанет, Путник ляжет и тоску отгонит, Померещилось, а ни черта нет, В чистом вольном поле никого нет. Спи, ленивый, спи, нелюбопытный Соотечественник и приятель, — Пусть выносит приговор обидный Трижды обожаемый писатель. — Ведь бывает: люди, как тюлени, Тяжелеют летними ночами, Пребывают вечером в томленьи, Днем изнемогают под лучами… Минул полдень, поспевает жатва, Ни над чем не хочется трудиться, Время переваливает за два, Солнце парит и парит, как птица, Пилочками трудятся цикады, Дремлют лесопилы-лежебоки, И лежат собаки аки гады, Распростертые на солнцепеке.

178

Лето. Машинопись — 39.63. «Мы ленивы и нелюбопытны…» — из «Путешествия в Арзрум» А.С. Пушкина (гл.2).

19 мая 1926

Путь [179]

Путь и путь и путь без конца… О ночная жуть бубенца, Топот по путям от копыт, Волк-от по пятам, следопыт! Полевая пыль улеглась — Ямщикова быль, с козел слазь! Русь уже не та — поезда! Ни тебе кнута, ни хвоста. Поезда в пути на мази, Только знай гуди — тормози! Я на койке спал — не слыхал — Много тысяч шпал отмахал. Ночью за окном голоса — Путь охвачен сном полчаса, Где-то крик — «беги, с кипятком!», Да внизу шаги, с молотком… А потом опять — толкотня, — Можно снова спать до полдня. — Буфера вперед и назад, И в окно плывет палисад, — Водокачка, дом, огород Сонным чередом — и вперед! От версты наш путь до версты, Тошнота и муть от езды. Если волки нас не страшат, Злые сны сейчас сторожат: Может быть, за тьмой уж давно Бедный поезд мой ждет бревно, Или гладкий стык пилит вор, Или мрак настиг семафор… Мутный сон и дрожь и гудок — И стремится рожь на восток, И томится путь без конца За ночную жуть бубенца…

179

Путь. Новый мир. 1927. № 8. Машинопись — 39.66–67.

29 мая 1926

Пятистопные хореи [180]

В школе молодой преподаватель Строго

обучал меня наукам. Минуло, как сон, десятилетье, Я подрос, и встретились мы вновь. Мог ли я когда-нибудь подумать, Что мы встретимся как с равным равный, Что по очереди, что одну и ту же Женщину мы будем целовать? Часто я слыхал: — чего, чего не Сделает причудливое время — Взрослого ли дети перегонят, Юношу ль старик переживет, — Но из всех случающихся с нами Путаницы и противоречий Для меня ничто так не отрадно, Мне ничто не любопытно так, Как невольное сопоставленье, Как выравнивание неравных, Из которых одному кончать не время, А другому время начинать! — Ведь одну мы женщину целуем, Как одну столицу белой ночью, Мирно встретившиеся, целуют Утренний и сумеречный свет.

180

Пятистопные хореи. Машинопись с правкой — 39.74.

15 сентября 1926

Эмигрант [181]

О, как я их жалел, как было странно Мне думать, что они идут назад И не остались в бухте необманной, Что Дон-Жуан не встретил Донны Анны, Что гор алмазных не нашел Синдбад И Вечный Жид несчастней во сто крат.

Н. Гумилев

181

Эмигрант. Машинопись с правкой — 39.76–79. Эпиграф — из ст-ния «Пятистопные ямбы» (1912–1915). Я участвовал в царственном рейсе / Из Дамаска в Иерусалим… — аллюзия на обращение Савла (будущего апостола Павла) по версии «Деяний апостолов»: на пути в дамаск Павел увидел сет, ослепивший его, и услышал голос, сказавший: «Савл, Савл, что ты гонишь Меня?», причем, как признавал сам Павел, его спутники ничего не видели (Деян. 22:6–9). Как змея из-под конской ноги… — змея под копытом коня «Медного всадника». Я с Косцюшкой мутил под Варшавой… — речь идет о польско-литовском восстании (1794), организованного Тадеушем Котюшко (1746–1817). Юденич Николай Николаевич (1862–1933) — российский военачальник; во время Гражданской войны возглавлял силы, действовавшие против Советской России на Северо-Западном направлении. Красин Леонид Борисович (1870–1926) — советский государственный и партийный деятель; в 1920–1923 полпред и торгпред в Великобритании, с 1924 полпред во Франции, с 1925 — вновь в Великобритании; активно способствовал признанию Советской России со стороны Великобритании и Франции, последовательно выступал за восстановление и развитие торговых отношений со странами Антанты. Раковский Христиан Георгиевич (наст. фам. Станчев; 1873–1941) — советский политический, государственный и дипломатический деятель болгарского происхождения; в 1923–1925 полпред в Великобритании, в 1925–1927 — во Франции. Чичерин Георгий Васильевич (1872–1936) — советский государственный деятель, второй после Троцкого нарком иностранных дел (1918–1930). Что Мазепа католикам верен / И что Карла убили в бою… — Иван Степанович Мазепа (1639–1709) — гетман Украины (с 1687), союзник шведского короля Карла XII, в российской историографии изменник Российского государства, на Украине — национальный герой. Карл XII, король Швеции (1697–1718), был убит шальной пулей (пуговицей) при осаде крепости Фридрихсгаль в Норвегии (по другой версии — стал жертвой заговора).

Петр, Петр, ты мой император! Ты явился мне в синем сукне Опьяненного боем пирата На пробитом тобою окне. Ты явился, и, славою грезя И могуществом греясь твоим, Я участвовал в царственном рейсе Из Дамаска в Иерусалим, Ты обрек меня тяжким заботам И тревоге, вовек огневой, И отправил командовать ботом За далекой холодной Невой. Ты дарил меня хлебом и чином, Я рядился в покорство слуги, Но шипел пред тобой, трехаршинным, Как змея из-под конской ноги. Жег мне очи твой взор василиска, Ты глушил меня стуком сапог, Я не мог тебя вытерпеть близко, Полузверь, получерт, полубог! Но приблизился час незаконный — Прогремела измены труба, И сорвали царевы погоны Вероломные руки раба. — Я бежал на украденном судне, Я бежал от родимых оков, Чтоб начать бесприютные будни Двух томительно долгих веков. Да, не год и не десять, а двести, Двести лет я блуждал по морям, Избегая губительной мести И служа иноземным царям. Флаги Запада, Юга, Востока Против пестрого флага Петра Я взносил на вершину флагштока И кричал не по-русски «ура». Я с Косцюшкой мутил под Варшавой, С Бонапартом Кутузова гнал, Под Цусимой к японцам шершавый Ржавый бот мой присоединял — Мне ничто не давало отрады, Я терзался при мысли о том, Что нельзя мне у Невской ограды Потягаться с Петровым гнездом. Лишь мечта — но куда ее денешь, Если вдруг моряки говорят, Что какой-то вельможа Юденич Вызывается взять Петроград? Ну, конечно, конечно, конечно, — Где же быть мне еще, как не там? — Как влюбленный к фате подвенечной, Приближаюсь к туманным фортам… Где же знамя Российской державы? Где веселого шкипера флаг? Кто-то новый, на вид моложавый, С красным флагом подъемлет кулак. Успокоился деспот беспутный, Но наследников дал легион И для каждого силою чудной Повелительный выстроил трон. Я смирился — вернулся обратно И мечом пренебрег для пера, Чтоб в заморской печати бесплатно Славит оборотня-Петра. Над Невой выбивают куранты, Над кремлевским гремят кирпичом, Чтоб заснуть не могли эмигранты, Чтоб забыть не могли ни о чем… Император, божественный Петр! Миллионный свой гнев утаи — Вот выходят на жалобный смотр Непокорные слуги твои… Бездноликий властитель московский! Помоги же мой выкупить крест, Чтобы Красин иль тот Раковский Разрешили мне визу на въезд! А тогда меня примет Чичерин И прочтет эстафету мою, Что Мазепа католикам верен И что Карла убили в бою.

8 октября 1926

Нева [182]

Медлительно и вдохновенно Пульсируя в коже торцовой, Нева, как священная вена, Наполнена кровью свинцовой. Невзрачные в теле линялом, Невинные синие жилы По каменным Невским каналам Разносят сердечные силы. Но город, привычный к морозам, Простудных не ведая зудов, Страдает жестоким неврозом И острым склерозом сосудов; По городу каждую осень Грядёт от застав и рогаток, Швыряет несчастного оземь, Хватает за горло припадок; Хрипят от закупорки вены, И жалобно хлопает клапан, Гневясь на устой сокровенный, Где уровень в камень вцарапан. И, стиснута пробкой заречной, Как рельсы на дебаркадере, Венозная бьётся со встречной, С пылающей кровью артерий. Лейб-медик, гидрограф смятенный, Термометры с долями метра Спускает под мокрые стены И цифрами щёлкает щедро. И каждая новая мерка, В жару залитая Невою, С беспомощного кронверка Срывается чёткой пальбою. «Увы, опускаются руки, — Лейб-медик смущённо лепечет, — Вся сила врачебной науки В гаданья на чёт и на нечет… Я мог вам помочь предсказаньем, Но где я достану хирурга, Чтоб вылечить кровопусканьем Тяжёлый недуг Петербурга?»

182

Нева. Машинопись с правкой — 39.83–84. Гневясь на устой сокровенный, / Где уровень в камень вцарапан… — «уровнями» в данном случае именуются линии, отмечающие наиболее высокий уровень подъема воды во время наводнения.