Молчаливый полет

Тарловский Марк Ариевич

23 августа 1929

«Спокойным расчетом сдавили бока…» [221]

Спокойным расчетом сдавили бока И выжгли на шкуре пометки, И вот он распластан, как туша быка, На красной земле пятилетки. Он — дух революций, рогатый вожак, Гражданской войны воплощенье, Но цифры стеснили неистовый шаг И план обуздал нетерпенье. Он ребра вздымает, и тяжко хрипит, И мордой мотет огромной, Пока от загривка до черных копыт Его измеряют нескромно. Его невозможно пешком обойти По карте его круторогой, Вдоль мощного тела — недели пути, И то лишь железной дорогой. Его измеряют всю ночь напролет, А с утром, пролившимся косо, Он с нефтью вскипает, гудками ревет И пламенем пышет из носа. И это — Союз наш, и это — страна, Что в буднях напора крутого Двенадцатой вспашки растит семена И к новому севу готова.

221

«Спокойным расчетом сдавили бока…». Автограф — 42.74.

3 ноября 1929

Поезд [222]

Поезд

держит долгий путь, Вьется и плетет круги. Рельсы шепчут: «не забудь», Шпалы спорят, как враги… Но качай, качай, качай, Укачай мою тоску И дорогу невзначай Дробным молотом раскуй! Длинный, скучный перегон… Люди едут — не держи! Мы оставим свой вагон И останемся во ржи. Будет поезд петь струной, Исчезая впереди, Будет город за спиной И спокойствие в груди.

222

Поезд. Машинопись — РГАЛИ. Ф. 620 [Редакция журнала «30 дней»]. Оп.1. Ед. хр. 592. Последняя строфа вычеркнута карандашом (явное вмешательство редактора, поскольку восклицательные знаки в тексте, как в других авториз. машинописях, проставлены чернилами).

<1920-е>

Встреча на мосту [223]

Тень лирического грима С Вашей кожи не снята, И проходите Вы мимо, Еле слышно, еле зримо, Та, что прежде, и не та. Много платий Вы сменили, Много счастья принесли, И гласят глухие были О бессмертной страшной силе Лучшей дочери земли. Звали Вас Мечта и Муза, И Царевна и Звезда, А теперь Вы — член союза, И на Вас простая блуза, Жрица строго труда: Я узнал Вас без отличий, Внуков Дантовых мечту. Ваше имя — в нашем кличе. Погодите ж, Беатриче, Встретим вместе, Беатриче, Ветер жизни на мосту.

223

Встреча на мосту. Машинопись — 44.1.

1930

1914–1931 [224]

Надо объяснить людям реальную обстановку того, как велика тайна, в которой война рождается, и как беспомощна обычная организация рабочих, хотя и называющая себя революционной, перед лицом действительно надвигающейся войны…

Ленин. Заметки по вопросу о задачах нашей делегации в Гааге

224

1914–1931. Бумеранг. С.70, только последние 8 ст. под загл. «Алай», с перестановкой первых двух строк («На склонах безотчетных гор…» и т. д.); датировка: «1930». Машинопись с правкой — 44.43–45. Печатается без учета правки, носящей явно конъюнктурный характер. Исправленные варианты:

Заглавие 1914

<Главка I> 13–18

Артисты порки и маскировки,

Блюдя чины,

Вы были наглы, вы были ловки,

Друзья войны!

Но злое время для вас настало:

С Невы, извне,

<Главка II> 2-8

И властно как!

Влить лихорадку в лихорадку,

Сбить флагом флаг…

Рассеять громом баррикады

Войну держав,

Как лечат порциями яда

От злых отрав.

10 У нас в руках –

15 За рубежом готовят детям

<Главка IV> 1-4

Четырнадцатый! Вестник смерти!

Бесправной массе ты вручил

В закрытом наглухо конверте

Разверстку будущих могил.

17-20

Так и глухие племена

Еще не чуяли раскатов,

А уж в портфелях дипломатов

Была объявлена война.

Мясомешелка! Костедробилка! Под пенье розг Ты у солдата из-под затылка Сосала мозг. Исчадье церкви и капитала, Под стон и крик Ты наши жизни переезжала, Как броневик. «Кругом!» «Направо!» «Вполоборота!» И так и сяк… Весь мир был только штрафная рота В глазах вояк. Артистка порки и маскировки, Не зная сна, Вы были чутки, вы были ловки, Мадам Война! Мадам, Вам дурно? Что с вами стало? — Ваш лоб — в огне! Над вашим ухом прогрохотало: «Война — войне!» ________________________________ Война — войне… Как это кратко И странно как! Бить лихорадкой лихорадку И мраком мрак… Война — войне… Леча нас ядом От всех отрав, Прошел по весям и по градам Наш костоправ. Но не весы гомеопата В его руках — Отрава гнева в них зажата, Войне на страх. О, мы надолго гневом этим Напоены: Еще готовят нашим детям Сюрприз войны. Она играет с ними в прятки (Будь начеку!) Придет и просит: «всё ль в порядке? Я тут! ку-ку!» ______________________________ На грузовик война еще похожа, Но не на тот мотор, Что, встречный люд сигналами тревожа, Стеклянный мечет взор. Такой не страшен: растопырив локти, Глядит, глядит вперед Его шофер. Но остановка — вот где Зеваку гибель ждет. Обратного остерегайся хода, Беспечная толпа. Не пощадит он с тылу пешехода, Его спина — слепа. Спина — слепа. Спиной никто не правит, И оттого так рад Мотор войны, когда прохожих давит Его тяжелый зад. Безжалостность автомобильных шуток, Рабочий мир, учти. Многостронне зорок будь и чуток В опасностях пути. ____________________________________ Недаром вождь на грани смерти Трудящихся предупредил О запечатанном конверте Со списком будущих могил. Ложь патриота-пустобреха Смутила пять материков; Врасплох захвачена эпоха И смотрит стеклами зрачков Перед собравшимся народом В мимоидущие века, Раздавленная задним ходом Военного грузовика… Уже ложится снег орлиный На склонах безотчетных гор, А зной по-прежнему остер Над недогадливой долиной. — Так и земные племена Не чуют пушечных раскатов, Когда в портфелях дипломатов Уже объявлена война.

Июль 1931

Керченские косы [225]

…Две женские косы из древнего могильника…

Каталог Керченского археологического музея

…Песчаные косы Чушка и Тузла тянутся с таманского берега к керченскому.

Путеводитель

225

Керченские косы. Машинопись — 42.70–71. черновой автограф — 44.62–63 об. Вошло в книгу «В созвездии Дельфина»; сопроводительный текст: «В инвентарной книге музея [Керченского археологического. — Е.В. и В.Р.] под № 2564/29 лет сто тому назад были записаны женские косы из древнего могильника. Их можно видеть в 4-м зале 2-го этажа (витрина № 28). Их воспели Бенедиктов и Данилевский. 2000 лет тому назад их обладательница прилежно смазывала их светлым дельфиньим жиром и спорный аромат этого жира нейтрализовывала бесспорной амброй, которую ей доставлял родич дельфина — кашалот.

С Чушки и Тузлы, длинных и узких кос Таманского берега, жители Пантикапеи били “спандолями” Азовского дельфина “пыхтуна” так же почти, как бьют его там и сейчас» (62.31). В настоящее время косы (своеобразные мели) Чушка и Тузла, примыкающие к Керченскому проливу со стороны Тамани, сильно изменили очертания. Акрополь Пантикапея на вершине горы Митридат частично сохранился. Пантикапей — город, основанный в конце VII или в начале VI в. до н. э. ионийским царем Милетом на территории нынешней Керчи. Камса (хамса) — мелкая морская промысловая рыба семейства анчоусов.

Над лапой Керченского полуострова — Засольный дух сельдей и смол. Здесь в роли когтя, хищнически острого, Округлый выдвинулся мол. Бока Акрополя бегут, пологие; В застольном стоне скифских чаш Свой вечный праздник длит археология, И этот праздник нынче наш. Платя пятак за вход в ее становище, Я слышу детства голоса. Как пятилетний мальчик, я готов еще Читать не «касса», а «коса»… Тебя, неграмотность моя, бессмыслица, Сквозь четверть века я пронес, И волей ляпсуса кассирша числится В распорядительницах кос. Взгляни с горы — в туманах вечность стелется, И этот женственный пролив Спит, как усталая рабовладелица, Рабов и косы распустив. Здесь, под стеклом, лежит двойная плеть ее, Здесь волосами искони Сплелись в два черные тысячелетия Ее просоленные дни. Они лежат, печальные и строгие, Тмутараканских славя див, И две косы простерла геология Навстречу им через пролив. Чушку с Тузлой соединяет ветреных Кавказ, гребущий в два весла; Глядят в века кругами глаз Деметриных; Плывут в разрывах промысла. Сюда за славой шли Пантикапеечной, А слава что? — каприз камсы! — И стала Керчь твоя пятикопеечной, Накинув сеть на две косы. Кто ж ты, красавица простоволосая? Молчи, молчи! — Я знаю сам, Что ты жила, что ты была раскосая, Что ты любила по ночам!

1 ноября 1931. Керчь. Ночью

«Поп дорогу переходит…» [226]

Поп дорогу переходит, Мне дорогу, мне беда, Заблудившиеся бродят У распутий города. Стерты надписи на плитах, Спит обманутая рать — Тайны помыслов сокрытых Как царевичу узнать? Как добиться милой девы? Как коня ему спасти? И направо ль, иль налево От погибели уйти? Вьется ворон подорожный. — Ворон — птица, ворон глуп, Он боится, осторожный, Наших проволок и труб. Я ль не стал на перепутьи, И не конь ли — город мой С электрическою грудью, С телеграфною уздой? Крестно сходятся дороги, Крестно злобствуют попы, Выбор длительный и строгий У сегодняшней судьбы… И, развеивая гриву — Заводской косматый дым, — Конь храпит нетерпеливо Под хозяином своим.

226

«Поп дорогу переходит…». Автограф — 44.59. Датировка по архивной раскладке.

1931?

Четвертый Рим [227]

…Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти!

Из послания инока Филофея к великому князю Василию III, XVI в.

Москва… Кремлевская тиара В ней папской славою горит, На животе земного шара, Как белый пуп, она лежит. Должно быть, инок богомольный Сея загадочных стропил Края России подневольной Волшебным кругом очертил, — И, внемля воинскому кличу, Она меж пажитей и сёл Легла, как впившийся в добычу И перепившийся орел; В огне и мщении крещенный, Из пепла город вековой Восстал, как феникс, золоченой И шишковатой головой; Он вспыхнул в годы роковые От искр азийского меча, Чтоб стать над именем Батыя Как погребальная свеча; И, вечно жертвенный и гордый, Не убоясь мортирных дул, Наполеоновы ботфорты Он резвым пламенем лизнул; Но окурив заклятьем дыма Трех Римов старческую грязь, На зов языческого Рима Москва опять отозвалась — И над Россиею простертой Из трижды выжженной травы Взошел победою четвертый На красном знамени Москвы.

227

Четвертый Рим. Автограф — 44.58. Датировка по архивной раскладке.

1931?

«В ночном забытьи, у виска набухая…» [228]

В ночном забытьи, у виска набухая, Пульсируя кровью и галькой шурша, На сердце наваливается глухая — Не знаю, пучина или душа. Душа?! Но ведь я ее розгами высек, Я принял над ней опекунскую власть, Я не прорицатель и не метафизик — Откуда ей взяться? — и вот она — шасть! — Как будто сгребла ее сеть-волокуша, Где трутся шлифованные голыши, В груди моей бьется кровавая туша Ободранной, выдранной, рваной души… И, лопастью врезываясь в Зыбину, Пустынно-песчанист, безгривен и львин, Горбатит картечью пробитую спину, Хрипит кровохаркающий дельфин. И слышу я, внемля предсмертному фырку, Ко мне обращенный звериный упрек: «Ты новую книгу пропел под копирку И всеми красотами штиля облек. Ты в ней рассказал о зубастом обжоре И малом, забравшемся в госаппарат. Он ходит ловить нас в открытое море, Он — честный убийца, и я ему брат. Разъятые туши ногой отодвинув, Брезентовый плащ на плечах волоча, Он целится в мимо плывущих дельфинов, Ловкач, удостоенный прав палача. Но ты-то! Но ты-то! Опасность изведав, Кровавой забавой свой дух напитав, Ты предал классический бред кифаредов И лирного братства нарушил устав! Как мальчик, ты, высмеяв миф Арионов, Стрелял по созвездьям, вколоченным в тир, И падали звезды с геральдики тронов На артиллерийский служилый мундир. За переработку барбулек и килек, За жир мой ты рифмой мой корпус пронзил. Диагноз твой верен: дельфин — гемофилик, И кровь моя — смазка свинцовых грузил. Тебя я стерег за винтом парохода, Когда тебя море тянуло на дно, Когда Айвазовскому, в непогоду, Привычно позировало оно. Тебе повезло на турнире наживы — Ты выжил. Я гибну. Диагноз таков: Царапины памяти кровоточивы И не заживают во веки веков!»

228

«В ночном забытьи, у виска набухая…». Машинопись — 62.162–163. Ст-ние представляет собой «Послесловие» к прозаическо-очерковой книге «В созвездии Дельфина». Подробнее см. в статье «Под копирку судьбы».