Морозных степей дочь
Шрифт:
Сверкнув белыми зубками, она с невинным лицом уточнила, точно ли они играют по правилу о величине пары, а не битка. И если б Рэй не был уверен в обратном, решил бы, что та нарочно провоцирует главного оппонента. Гомза сидел насупившись, сжимал огромные кулаки и шевелил напряженными усами.
— Славно Гомзу обкручивает! — то и дело посмеивался кто-то из зрителей, и такие насмешки, среди прочего, маленькими каплями наполняли и без того невеликую чашу терпения усатого.
Кости без устали показывали различные сочетания точек, заставляя одних игроков разражаться емкой бранью, а других — тоже бранью, но разухабисто-веселой! Рыжеволосая смеялась над мужицкими шутками, что-то отвечала и время от времени строила глазки, собрав подле себя группу болельщиков, которые с лихим возгласом поднимали кружки на всякий раз, как та уделывала не любимого многими здоровяка. Запах кухни, пива и чеснока витал по зале так густо, что залетавшие комары валились замертво.
По улице уже бродила вечерняя мгла, звезды на небе загорались одна за другой. Молодой, аккуратно собранный господин, наслаждаясь чудесной летней ночью, неторопливо шел по дороге в «Яблочную». Сам он проживал у другого корчмаря, который содержал куда более чинный постоялый двор, но «Яблочная» была до известной степени примечательна в здешних краях своим травяным пивом с нотками эстрагона и солодки. И вот этот господин решил, что сегодня он в настроении именно для такого напитка. Он как раз закончил чтение книги об истории князей Храбродарских, и идея прогуляться на ночь глядя пришлась по душе. Вдобавок холопы насудачили, что в «Яблочной» местный увалень Гомза уж третий час играет с какой-то молодухой, которая метает кости с ним на равных. Кости не интересовали молодого господина, дуболом Гомза — тем паче, а вот на ловкую сударыню очень даже стоило поглядеть. Однако уже издали стало понятно: низенькая хата корчмы сегодня полна народом, а столпотворений господин страсть как не любил.
Он вошел в душную, смердящую чесноком и едким потом хату. Покривил носом, оглядывая голытьбу, поискал глазами корчмаря — не нашел. Поглядел на тарелки с тюрей на столах — скривился еще больше и уж решил: «А и черт с этим пивом». Но тут из толпы колокольчиком прозвучал смех. Приятный голосок что-то весело сказал, и холопы взорвались рокочущим хохотом!
Издали виднелись здоровенные плечи в голубой рубахе — местный облом Гомза. Молодой сударь пригляделся еще да тут замер — увидел ее. Сударыня с роскошной карамельно-рыжей шевелюрой сидела, вальяжно закинув ногу на ногу. Босая, что примечательно. Да и одета была как нищенка, но что-то в ее образе выдавало куда более интересное происхождение. «Монашка? — сначала подумал господин, уже и позабыв о давящем запахе чеснока. — Хм, точно не монашка», — с хитрой улыбкой на губах заключил он, заметив довольно широкий воротник, чрез который виднелась ключица и длинная, тонкая шея. Облик сударыни сам собой не бросался в глаза, но слоило задержать взгляд, как отвести его становилось, ох, как непросто.
Кулак с треском рухнул на стол! Это Гомза, после двух побед поставив весь полученный выигрыш, а это, на минуточку, восемь копеек, на которые небогатой Стяготе, почитай, две седмицы можно жить не работая, враз проигрался.
— У меня пять в ряд против твоих двух пар, — зафиксировала Сольвейг, хотя в том и не было необходимости: все, включая усатого, видели стройную комбинацию на столе.
Гомза оперся на локти, нервно сложил кулачищи на блестящем от пота лбу. Он уже проиграл много больше, чем мог себе позволить. Он откинулся спиной на бревенчатую стену, закрыв глаза и глубоко вдохнув.
— По четвераста, — шмыгнув носом, озвучил он неразумно высокую для этого заведения ставку, равную двадцати пяти копейкам! И Гомза знал, что таких денег, даже с учетом последнего выигрыша, у соперницы нет.
Сам воздух замер под напряженными взглядами зрителей, что сошлись на рыжеволосой. В этот раз никто не посмел подначивать ее к принятию этого баснословного кона. Рыжая глубоко вдохнула, перекатывая кубики на ладони. Она на секунду столкнулась с глазами Рэя, который стоял в толпе: он гневно качнул головой, велев отказаться и уматывать сей же час! Сольвейг вернула невозмутимый взгляд на Гомзу, ответила уверенным «играем», выложив все свои монеты на край стола. Денег, однако, недоставало чтобы уравнять ставку, потому она вынула костяную пуговицу и символично уложила ее поверх горстки монет; Рэй заметил, как дрогнули ее пальцы в этот момент.
Скотовод осмотрел странный предмет — и просиял, как понял, что пуговица положена поскольку монет и правда больше нет. Наконец-то сыграет главная ставка, которой он поджидал целый вечер! Гомза маслено улыбнулся, обводя глазами скрытую в хламиде фигуру, и швырнул пуговку обратно в банк. Селяне поддержали риск поднятыми кружками — им-то что, не их честь на кону.
Усатый сгорбился над столом, готовясь к действу. В воцарившейся тишине корчмарь поднес ему следующую меру пива, однако Гомза отбил его руку, расплескав половину, да велел убираться!
Скотовод впился взглядом в Сольвейг, подобрал кости, с силой зашвырнул в стакан, начав потряхивать. Костяшки без остановки хрустели внутри, гипнотизируя зрителей. Он тряс кубышкой сначала на уровне груди, затем поднял к лицу, то показывая, то скрывая свои глаза от соперницы, потом вознес над головой, обернул много-много раз, будто сматывал целый клубок пряжи, и внезапным скорым движением врезал кубышкой о стол!
Первой легла 1, а рядом с ней вряд, словно солдаты по приказу, высыпались: 4, 4, 4, 4, 4. Это пять в ряд! Зрители взволновались: выше могли быть только шесть по порядку или шесть в ряд. Гомза поставил кубышку на стол. Показная небрежность в движениях выдавала, что он очень доволен результатом.
Сольвейг встряхнула кубики в стакане и, не особо выделываясь, сделала бросок — получилось всего-то две пары. Не дрогнувшее лицо Гомзы отражало выдержку — он не смел радоваться раньше времени и ждал второй попытки.
Рыжая осмотрела кости. Решив не оставлять в руке ни одной, она собрала все поодиночке, и, глядя скотоводу в ответ, встряхнула кубышку. Собралась уже метнуть кубики на стол, да в последний миг взгляд ее упал на желтую пуговицу, что лежала поверх монет. Движение вышло неуверенным — кубики веером выплеснулись из стакана, заплясали по столу, и одна костяшка, набравшая большую скорость, ударилась об угол, затем о лавку и улетела аж на середину залы.
Народ подобрал ноги, избегая хаотичных движений костяшки. По зале зашуршали взволнованные разговоры, а на столе рядком лежали кубики со значениями: 2, 2, 3, 4, 5 и пятый, который всё еще озорно вращался на полу, решал.
Главная костяшка утомленно опрокинулась на грань — корчму оглушила волна возбуждения! Рэй раздвинул зевак: единственная жирная точка глядела на зрителей, точно глаз! У Сольвейг пять по порядку, а это равный результат.
Лавка под Гомзой скрипнула, отлетела назад, точно на пружине! Усач вознесся над столом всем своим ростом.
— А-а! — зарычал. — Перекидывай!
— Тут ничья, — непреклонно возразила Сольвейг.
— У-ух, шнора! Нарочно на пол сбросила! — узорчатая венка на его виске злобно пульсировала.
— Значение-то от этого не меняется.
— Да ничья, бросайте оба заново, чего уж, — примирительно предложил кто-то возле стола, но тут же отлетел вдаль, получив легкий толчок от Гомзы.
— Ёнда! Помеха была, перекидывай! — грозил Гомза, раздувая плечи, а широкий лоб его блистал в свете многочисленных лучин и коптящих салом фитилей.