Морозных степей дочь
Шрифт:
Сольвейг непреклонно покачала головой, настаивая на ничьей.
— Ух, жухляндра! — рыкнул он, голосом легко пересиливая шум корчмы, венка на виске расцвела розочкой, усы вспучились иголками. Он сжал массивные кулаки, которые весь этот неудачный вечер так и чесались кому-нибудь наподдать. Обозвал Сольвейг рыжей сивухой, что, вообще-то, оксюморон, треснул по столу и одним взмахом оттолкнул его в сторону, так что несколько кругляшей звонко заскакали по полу. Гомза схватил ее за хламиду, сорвав с лавки. Та попыталась вырваться, но скотовод уже поволок ее к выходу из корчмы, приговаривая:
— Всё
Кто-то попытался удержать силача, но тот, словно бык, смёл с пути всех. Рэй не стерпел, в два шага подлетел к двоим, повинуясь раскалившемуся адреналином сердцу, рванул Гомзу за плечо и, сам того от себя не ожидая, с хорошего размаху заехал точно по усам!
Удар был очень сильным. Пожалуй, такой даже сразу не повторишь. Но повторять и не пришлось, а последующие события смазались в памяти. На деле было как-то так: сначала геройский кулак уперся в онемевший от алкоголя череп вола, а через миг один крестьянский кулачище вознес героя, почему-то ставшего невесомым, под потолок, а другой так влепился в лицо, что корчма завертелась дикой каруселью — герой, пролетев через залу, врезался в кого-то аж у входных дверей, свалив человека с ног!
Вмиг возле игрального стола понеслась драка, которой некоторые уж битый час дожидались! Кто-то еще пытался остановить громилу, который раздавал тумаки всем подряд, молодые парни пустились отстаивать честь рыжей сударыни, а кто-то под настроение бросился в потасовку, не особо выбирая сторону. Кулачные забавы тут любили даже больше игр.
Мебель затрещала, здесь и там брякнули глухие удары, а дубовая лавка, вознесенная Гомзой, пролетела через обеденную, подчистую разнеся стол другой компании, которая сразу влилась в побоище. Дрались сурово: до выбитых зубов и сломанных костей, но, что примечательно, без настоящей злобы, а наоборот — весело да под задорный разбойничий свист! Кто упал, того более не трогали, лишних увечий не наносили — получил уже человек всё, за чем пришел; на Сольвейг, девушку, тоже никто не замахнулся, хоть она и оказалась в эпицентре.
Крики, отборная ругань, кровь, стук и бряк бесновались в корчме, пока наконец не громыхнуло:
— Мол-чать! — и тяжелая булава сотрясла стену так, что изба всколыхнулась.
Струйки песка опять свесились с потолка. Корчмарь дышал со злостью вырвал пудовую палицу из стены, оставив на бревне зияющую вмятину, закинул палицу на плечо и угрожающе приблизился к столу. Задиры замерли как вкопанные.
— Песьи отребья! Опять бардак у меня завели?! — заорал он, потряхивая оружием, да так борзо и убедительно, что никто не осмелился возразить.
Позади Рэя, который только-только возвращался в реальность, прозвучал шутливый бархатистый голос:
— Вот ведь это я не вовремя зашел. Ты как, лапоть, живой? — добродушно спросил тот, кого Рэй снес своим полетом.
Этот молодой сударь поднялся на ноги и манерно оправил дорогие одежды, которым, кстати говоря, было явно не место в такой корчме.
— Ну, судари родные, вижу, веселимся? — беззастенчиво окликнул он присутствующих.
— Дурьё лапотье! — рыкнул корчмарь, объясняя господину. — Опять из-за костей бардак у меня завели. Ух, спорынья на колосе! — всё потрясал он булавой, грозя бедокурам.
Рэй
— Ого, это же… — обдумав секунду, удивленно спросил он, — это ты, да?!
— Амадей! — вернув дыхание, произнес Рэй.
Перед ним стоял сударь среднего роста в изящном коричневом кафтане длиной до колен и с несуразно длинными рукавами с прорезями, чрез которые были продеты руки. Лоб опоясывал черный ободок с народным золотым узором. Амадей! Тот самый герой, в довесок к которому, со слов Светлобая, принесло в Правую Башню Рэя. Герой, которого отправили буквально за час до того, как Рэй начал свое короткое и бесславное приключение.
— Ну и? — разведя руки, Амадей по-хозяйски обратился сразу ко всей толпе, затем подошел к спорному столу и прищелкнул пальцами: — Кости! Ах, сколько же костей переломало в ходе этой игры, — скаламбурил он, но шутка почему-то не вызвала смеха. — Эх, лапотники.
Сольвейг, тут же приметив путь отступления, подбежала к господину и выложила всё, что произошло, да без стеснения давя на жалость. Амадей, кажется, даже не слушал, попросту уцепившись взглядом в ее притягательные, карие глаза.
— Ах, милая… да, я тебя понял. — Эй, Гомза! — обратился он к усатому, — умей проигрывать. Ладно голытьбу поколачиваешь за всякий грош, но красавице-то мог бы уступить!
Гомза дернул плечом, стряхнув с себя тех, кто еще пытался его удержать, и, раздувая ноздри, вперился взглядом в явившегося молодца. Несмотря на очевидную разницу в силе, что-то потаенное сдерживало норов скотовода.
— Ладно, давайте так. Сколько у вас тут было? — Амадей вынул бархатный кошелек. — По четвераста?! Да уж, барыши. А всё говорят, что холоп у нас впроголодь живет! На, держи, значит, алтынчик, который ты поставил, еще алтынчик, который не выиграл, и соглашайся на ничью.
Гомза опустил тупой, будто близорукий, взгляд на два блестящих кругляша, оказавшиеся на безразмерной ладони — отказываться от таких денег, ох, как не хотелось.
— А мы-то… мы не на купило играли! — сказал он, сдавив, однако, монеты в кулаке и сунув в карман. Затем перевел взгляд на рыжую, что пряталась за плечом господина. — Не на купило, да! Шо зенками сверкаешь? Проиграла!
— До чего низкие нравы, — развел руками шатен. Он обернулся через плечо, столкнувшись с чуть ни плачущим взглядом рыжеволосой чаровницы.
«Ох и актриса», — заметил этот взгляд и Рэй. А очарованный шатен тем временем сделал так: вгляделся в глаза усатому и негромко повторил:
— Я сказал, тут ничья. Теперь уходи.
И случилось невероятное. Для Рэя «теперь уходи» прозвучало глупо, даже по-детски, а вот Гомза весь замер, зажмурился, сильно-сильно поморгал, пошатнулся, чего, кажется, никто не заметил. Затем, будто очнувшись, треснул кулаком по столу, пугано огляделся на других гостей, треснул по столу еще раз, сплюнул Сольвейг под ноги и, растолкав пару человек, выбежал из корчмы.