На рейде "Ставрополь"
Шрифт:
– Итак, - сказал он негромким усталым голосом, - я подвожу итоги всему мною сказанному. Как вам известно, по возвращении из последнего рейса к устью реки Колымы с товарами для наших факторий мы без дела стоим уже несколько месяцев в порту приписки. Какое здесь, во Владивостоке, положение - вы видите и сами. Не хочу строить каких-либо опрометчивых прогнозов, но положение создается весьма и весьма серьезное... Вчера вновь сформированное правительство господ Меркуловых прислало нам, как и многим другим командам транспортных судов, ультиматум. Нам предлагается с рассветом оставить судно и всем до единого влиться в ряды армии, идти на фронт. Лично я - вне политики. Но я моряк, и мне больно и трудно будет расставаться с нашим пароходом. Поэтому я принял решение посоветоваться с командой, с вами. Я - капитан. Но сегодня спрашиваете не вы меня, а я вас. И вопрос мой очень прост: что делать?
Долго и тяжело молчали моряки. А потом слова попросил Корж, человек преклонных лет, пользующийся у всей команды непререкаемым авторитетом.
– Мое мнение таково, Генрих Иванович, - неторопливо начал он, повернувши свое смуглое, прокопченное в судовой "преисподней" лицо, - не знаю, конечно, понравятся ли вам мои слова. Но не сказать никак нельзя. Не может быть сейчас людей, стоящих вне политики. Нынче вопрос, братишки, ставится оченно даже просто: либо они - нас, либо мы - их. Буржуев я в виду имею. И не к лицу нам за ихнее грязное дело в окопах гнить да кровь свою ведрами проливать. Тем более воевать против большевиков... А кто такие эти самые большевики, я вас спрашиваю? Такие же люди, как мы. Только они еще не только себе, но и нам счастья хотят... Поэтому предлагаю голосовать резолюцию: идти в армию к белякам команда "Ставрополя" отказывается!
– В ультиматуме сказано: в случае отказа команда будет разоружена и арестована, затем предана суду военного трибунала, - вмешался в разговор прямо с порога только что вошедший первый помощник капитана Копкевич.
– Думаю, господа, что о подобных вещах забывать нам ни в коей мере не следует. Повиноваться власти - это священный долг моряка.
– Плевать на ихние ультиматумы!
– отозвался Корж.
– Мало чего той власти захочется! А у нас должна бы иметься соя голова на плечах.
– Потом как бы кровью плевать не пришлось, - иронически сказал Копкевич.
– Или изображать вяленую треску меж двух столбов с перекладиной. Сейчас, господа, эти вопросы решаются быстро и очень даже просто.
– Все равно плевать!
Долго спорили матросы. И вдруг из-за стола встал Шмидт. Невысокого роста, плотный, с аристократическими флотскими усиками и чахоточным цветом лица, он повернулся к капитану:
– Генрих Иванович, что у на с углем и продовольствием?
– Как положено, - вскинул брови Грюнфильд, - запас пятидесяти процентов от полной нормы. А в чем, собственно, дело?
Спросил, да так и не договорил до конца вопроса, с ужасом прочитав ответ на него в сухих и холодных зеленых глазах помощника.
Капитан встал со стула:
– Август Оттович!.. Неужели вы - серьезно!? Нет, конечно, скажите, что ваша мысль - не более, чем простая шутка...
– Сейчас, Генрих Иванович, - перебил его тихо, но довольно решительно Шмидт, - сейчас нам с вами, как и всем присутствующим, не до шуток. Сейчас, доложу я вам, впору слезы лить, а не веселиться. Взгляните: до рассвета недалеко, а что будет на рассвете - вы не хуже моего знаете. Вот я и выношу на рассмотрение команды предложение - уйти из Владивостока. В Японии у нас есть невыбранные фонды продовольствия и угля. Остальное - приложится...
– Уйти!? Но, позвольте, господин Шмидт... Куда уйти-то? Не на Колыму же нам возвращаться... Ваше предложение безрассудно.
– Не на Колыму, конечно, Генрих Иванович, - возразил Шмидт, не глядя на него.
– Идти нам надо в Китай. Конкретно предлагаю порт Чифу. Он поспокойнее Сингапура или Гонконга. Там и переждем тревожное время. Я лично уверен, что скоро красные будут во Владивостоке: почти вся Россия сейчас принадлежит им. И пароход наш, следовательно, тоже должен принадлежать им. Думаю, что китайские власти даже окажут нам посильную помощь. Я точно знаю, к примеру, что Совет народных комиссаров Красной России обратился к властям Северного и Южного Китая с предложением установить дружественные отношения. Согласитесь: китайцам нужно быть лишенными здравого смысла, чтобы отвергнуть подобное предложение. Вот почему я предлагаю всем присутствующим решиться на этот шаг и незамедлительно следовать в Чифу.
Сел Шимдт, в волнении дернув себя за рыжеватую бородку клинышком, а в кубрике еще долго никто не решался нарушить мертвую тишину.
"Как же так?
– в ужасе подумалось боцману.
– Что же это происходит на белом свете? Какой такой Чифу? Ведь завтра... да нет, сегодня уже договорились встретиться... Какие китайцы!?"
– А что?
– неожиданно для всех широко улыбнулся Корж, обнажив желтые прокуренные, но на удивление крепкие для его лет зубы.
– Я думаю, что тут есть к чему прислушаться, над чем умом пораскинуть. Как считаете, братишки? Мне сдается, помощник капитана говорит дело...
Потом долго стоял невообразимый шум.
В четыре часа тридцать пять минут утра проголосовали. Корж подсчитал голоса.
– Двадцать четыре за, - объявил он, постучав зачем-то куцым обломком карандаша по столу.
– Против - двое... Жаль, господин капитан, что вы так и не разделили мнение большинства. Да и первый помощник ваш с вами во мнении разойтись, видно, побаивается. Впрочем, - Корж ядовито улыбнулся, - впрочем, господин Копкевич это делает, надо полагать, единственно из соображений преклонения перед флотской дисциплиной.
– Ваше решение опрометчиво, - сдержанно сказал Грюнфильд.
– С тех пор, как на наших судах появились матросские комитеты, я подчиняюсь воле большинства. И, конечно, не покину судно, иначе вы могли бы назвать меня плохим капитаном. Но предупреждаю: решение ваше считаю авантюристским и не берусь отвечать за его далеко идущие последствия. Кроме того, в заливе патрулируют два японских миноносца. Нам вряд ли удастся уйти с рейда незамеченными.
– Мне кажется, что нужно идти прямо на них, - посоветовал Шмидт.
– Тогда у военных просто-напросто не возникает сомнения в законности нашей акции. Если же сразу принять к зюйд-весту, дело может обернуться табаком...
В пять часов сорок восемь минут утра, подняв пары, "Ставрополь" на полном ходу покинул северный рейд, никого не поставив в известность о своих намерениях, ни у кого не спрашивая особого дозволения. Пройдя буквально в полумиле от одного из патрулирующих миноносцев, он, как и предполагал Шмидт, не вызвал никаких подозрений: с них не поступило даже запросов о целях выхода транспорта.
Стоя неподалеку от рулевого, вращавшего за пальчатые рукоятки колесо штурвала, Москаленко с тоской смотрел на хмурые лица товарищей: вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе и свидания возле берендеевской лавочки! Вот тебе и каша с маслом!