На рейде "Ставрополь"
Шрифт:
Вечером на судне был подлинный пир: свежая свинина заменила собой всем изрядно поднадоевшую солонину.
Этому событию предшествовала довольно-таки значительная работа доброй половины экипажа: ведь нужно было заколоть свиней и разделать их как положено. А положено было осмолить щетинку свежей соломкой, спустить кровь на кровяные колбаски, изготовить из печени ливерные, засолить в ящик сало... На судне все это было довольно сложной проблемой, тем более что Рощин категорически запретил смолить заколотых боцманом хрюшек на палубе.
– Пожара нам, паете, для полного счастья не хватает, - ворчал он.
Выход нашел снова оказавшийся у юорта"Ставрополя"Бинь. Он насыпал на свой плот толстый слой земли, привез соломы. Туши осмолили метрах в сорока от парохода, прямо на плоту. Все очень хвалили "Борю" за находчивость, и он этому очень и очень радовался.
– Интересно, - сказал за ужином Шмидт, - что это все-таки за человек? Я имею в виду господина Лаврентьева.
– Не все ли нам равно, - вполголоса ответил ему Грюнфильд.
– Главное, что он расположен к нам и искренне захотел помочь нашей беде в меру своих возможностей. Поверьте мне, что сам по себе этот факт - лучшая из рекомендаций, которые нам следует принимать во внимание.
Несмотря на столь великолепный стол, настроение у всех было все-таки отвратительное. Особенно невесел был сам капитан: предстоящие трудности беспокоили его уже сейчас.
– Говоря по совести, - признался он Копкевичу, - я не вижу пока выхода из создавшегося положения. Мы уже сейчас пьем тухлую воду. А что же будет через несколько дней? Мы уже сейчас сидим на богопротивной солонине, консервах и никудышных квашеньях. Что же будет через два-три месяца? Уверяю, что на подарках господина Лаврентьева мы с вами далеко не уедем.
Копкевич мрачно кивнул головой:
– Я разделяю ваше мнение, господин капитан, - ответил он.
– Полностью разделяю.
Званый гость
Алексей Алексеевич Лаврентьев, получив приглашение капитана пожаловать на борт "Ставрополя", собирался долго и тщательно.
Он подробно поговорил с дочерью о том, как нужно ей вести себя в обществе моряков, закончив свою речь несколько даже напыщенно:
– Пойми, Виктория, - сказал он, - мы с тобой будем находиться в стане врагов. Отчизна доверила нам великую миссию по спасению большого судна со сланым историческим прошлым. Я не только не скрываю этого от тебя. Я рассчитываю на твою помощь в своем деле. Давай же мы окажемся достойными оказанного нам доверия!
Виктория склонила голову, отягощенную толстой русой косой:
– Я постараюсь, папенька, я все понимаю.
В этот момент она показалась вдруг Алексею Алексеевичу до боли похожей на мать-покойницу. И он не выдержал: привстав в кресле, привлек дочь к себе и поцеловал в висок с часто пульсирующей тонкой голубой жилкой.
– Все будет хорошо, дитя мое, - грустно сказал он.
– Ты уж не сердись на отца за то, что втягивает он тебя в дела подобного неженского рода. Но что же делать - время такое, разбираться нам с тобой не приходится...
В порту за несколько центов они наняли бедного китайца с джонкой.
– К дальнему рейду!
– распорядился Лаврентьев.
– И побыстрее! Там стоит пароход "Ставрополь".
Он не был уверен в том, что голодранец-китаец понял его слова. Но, на удивление, тот безошибочно выбрал из всего громадного скопления судов именно черный, похожий на гигантского кита корпус "Ставрополя".
– Битте, - сказал китаец.
– Пожалюсто, мистер!
Завидев подошедшую джонку, с борта спустили трап, а встретил гостей, как принято в особых торжественных случаях, сам капитан в белом кителе с золотыми доброфлотовскими нашивками на рукаве.
Грюнфильд крепко пожал руку Лаврентьеву:
– Господин Лаврентьев, я чрезвычайно рад видеть в этих неприветливых и далеких от нашей родины краях своего соотечественника, верного сына России.
Поцеловал руку непринужденно присевшей в ответ Виктории:
– Сударыня, я счастлив случаю, доставившему мне столь приятное знакомство с вами. Позвольте представить моих помощников - господ Копкевича и Шмидта...
После краткой церемонии представления Генрих Иванович, на правах хозяина, сделал широкой жест рукой:
– Я думаю, что судно мы с вами посмотрим потом. А сейчас милости прошу пожаловать ко мне в каюту, посидим, побеседуем, подкрепимся, чем бог послал. Мы здесь потихоньку, признаться, начинаем отвыкать от всех других лиц, кроме своих собственных. И вы своим визитом, дорогие гости, доставили нам величайшее удовольствие.
За столом не без помощи бутылки коньяка разговорились довольно быстро. Стояла жара, и, с разрешения Виктории, мужчины сняли кители. Только педант Копкевич лишь расстегнул крючки тугого воротника, бросая косые взгляды на гостя.
– Приехал я сюда, понимая, что надобно устраивать жизнь в тишине и спокойствии, - разоткровенничался Алексей Алексеевич.
– Надоело, знаете ли, все время закрывать ставнями окна и вздрагивать каждый раз, когда за окном гремит случайный выстрел... Положение сейчас в России, между нами говоря, таково, что могут в любой момент за здорово живешь пристрелить прямо на улице, и никто из убийц искать просто-напросто не будет. А я, знаете ли, не хочу, чтобы моя единственная девочка сталась сиротой...
– Мне кажется, - вмешался в разговор Шмидт, - что вы очень и очень скоро начнете скучать по России. Поверьте, кому-кому, а нам, морякам, ностальгия, эта болезнь тоски по родным краям, очень даже хорошо знакома.
– О, нет!
– улыбнулся Лаврентьев.
– Я, господа, этой болезни не подвержен. Кстати, - он вдруг резко переменил тему беседы.
– Я слышал, что вы увели пароход из Владивостока, чтобы не сдавать его Меркуловым. Скажу прямо: в душе я одобряю ваш поступок - какой, к чертовой матери, из нечесаного купчины премьер-министр? Но вот относительно разумности... Вы, если я не ошибаюсь, намерены сдать судно большевикам?