Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:
Махараджа внимательно посмотрел на Тарвина.
– А что сказало бы на это правительство?
– спросил он.
– Я не вполне понимаю, при чем здесь правительство. Ведь смогли же вы, не советуясь с правительством, разбить апельсиновые сады и проложить канал вокруг них (в глазах его величества появилось что-то похожее на понимание)? Работы на реке обойдутся вам намного дешевле. Вы ухе пробовали искать здесь золото, ведь так?
– Да, как-то летом на реке начинали мыть золото. Мои тюрьмы были переполнены преступниками, и я опасался бунта. Но ничего любопытного там не было, если не считать этих черных собак, копающихся в песке. В тот год мой гнедой пони взял на скачках большой приз - кубок Пуна.
Тарвин в досаде всплеснул руками. Какой смысл говорить о важном деле с этим изнывающим от скуки человеком, который, чтобы увидеть хоть что-нибудь интересное, готов заложить в ломбард все, что уцелело в его душе, разрушенной опиумом. Впрочем, Ник быстро взял себя в руки.
– Да, согласен: смотреть здесь не на что. Вам нужно кое-что другое нужна небольшая плотина в районе Гунгры.
– На подступах к горам?
– Да.
– Никто и никогда не делал запруды на Амете, - сказал король.
– Река вытекает из земли и снова уходит в землю, а когда идут дожди, она становится широкой, как Инд.
– А мы еще до дождей оголим ее дно - на протяжении двенадцати миль, сказал Тарвин, внимательно наблюдая за тем, какое впечатление произведут эти слова на его собеседника.
Ответ был все тот же:
– Никто никогда не перекрывал Амет.
– Да, никто. И в самом деле, никто и не пробовал. Дайте мне рабочую силу - столько, сколько я попрошу, и я вам перекрою Амет.
– А куда же уйдет вода?
– поинтересовался король.
– Само собой разумеется, что я отведу ее в другое русло, как вы отвели канал от апельсинового сада.
– Ах! Тогда полковник Нолан разговаривал со мной, как с ребенком.
– Вы сами знаете, почему, сахиб махараджа, - спокойно произнес Тарвин.
Король замер, пораженный дерзостью собеседника. Конечно, он и раньше подозревал, что о его семейной жизни ходят разные толки и городу известны все его тайны, потому что попытки заставить молчать три сотни женщин обречены на провал. Но он не ожидал, что услышит столь откровенные намеки на подробности его личной жизни из уст этого непочтительного чужеземца, то ли англичана, то ли нет.
– На этот раз полковник Нолан возражать не будет, - продолжал Тарвин. Тем более что это пойдет на пользу вашему народу.
– Которым тоже правит полковник Нолан, - сказал король.
Действие утренней дозы опиума заканчивалось, и голова его опустилась на грудь.
– Тоща я начну завтра же, - сказал Тарвин.
– Зрелище будет прелюбопытное. Я должен отыскать место, где удобнее всего перекрыть реку, и полагаю, вы дадите мне несколько сот заключенных.
– Но зачем вы вообще приехали сюда?
– спросил король.
– Строить плотины и все переворачивать вверх дном в моем государстве?
– Я приехал потому, что вам полезно смеяться, сахиб махараджа. И вы отлично понимаете это. Я буду играть с вами в пахиси каждый вечер, пока вы не устанете, и, кроме того, я умею говорить правду - а это очень редкий товар в здешних краях.
– Вы сказали правду о махарадже Кунваре? Он и в самом деле нездоров?
– Я сказал вам, что он не очень крепок телом, но он не болен ничем таким, чего не смогла бы вылечить мисс Шерифф.
– Это правда?
– требовательным тоном переспросил король.
– Помните, что он наследует мой престол.
– Если я что-нибудь понимаю в людях и в самой мисс Шерифф, то можете быть уверенны: махараджа Кунвар взойдет на престол. Не тревожьтесь, сахиб махараджа.
– Вы с ней большие друзья?
– продолжал допрашивать король.
– Вы оба приехали из одной страны?
– Да, - подтвердил Тарвин, - и из одного города.
– Расскажите же мне о вашем городе, - попросил махараджа.
Тарвин охотно начал рассказывать ему о Топазе - подробно, длинно, подбирая для вящей убедительности точные, выразительные слова и забывая в пылу восторга, что король в лучшем случае понимал не более одного слова из десяти в его рассказе, изобиловавшем сугубо американскими словечками. Но на середине рапсодии, воспевающей Топаз, король прервал его.
– Если это и правда такой замечательный город, то почему вы не остались там, а приехали сюда?
– Я приехал взглянуть на вас, - не задумываясь, ответил Тарвин.
– Я услышал о вас еще там.
– Так, значит, мои поэты не лгут, когда поют в своих песнях о том, что слух обо мне облетел всю землю? Если это так, я озолочу Буссанта Рао.
– Клянусь вам, что это правда. Вы и теперь хотите, чтобы я уехал? Скажите только слово.
– И Тарвин сделал вид, что вот-вот остановит лошадь.
Махараджа погрузился в глубокое раздумье и сидел молча несколько минут. Потом он заговорил медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, чтобы до Тарвина вполне дошел смысл его речи.
– Я ненавижу всех англичан, - сказал он.
– У них совсем другие обычаи, не имеющие ничего общего с нашими, и каждый раз они поднимают такой шум, если где-то убьют человека. Ваши же, сахиб Тарвин, обычаи тоже весьма отличаются от наших, но от вас значительно меньше неприятностей, чем от англичан, и вы друг леди докторши.
– Да, и надеюсь, я друг и махараджи Кунвара, - добавил Тарвин.
– Вы ему верный друг?
– спросил король, не сводя с него глаз.
– Можете быть уверены во мне. Хотел бы я видеть человека, который осмелится поднять руку на малыша. Он исчезнет, король; он перестанет существовать; его попросту не будет. Да от него в Гокрал Ситаруне и воспоминания не останется, вот что я вам скажу.
– Я видел, как вы прострелили рупию. Сделайте это еще раз.
Не думая о том, на какой норовистой лошади он сидит, Тарвин достал револьвер, подбросил монету в воздух и выстрелил. Монета упала рядом - на этот раз новенькая, - простреленная ровно посередине. Жеребец рванул с места в карьер, а кобыла короля шарахнулась в сторону. Сзади раздался топот копыт. Это королевская свита, почтительно поджидавшая их на расстоянии в четверть мили, помчалась к ним с пиками наперевес. Король засмеялся полупрезрительно.