Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:
– Может, мне повторить еще раз?
– спросил он.
– Нет-нет-нет, малыш! Нет!
– закричала она, бросаясь на колени перед ним и прижимая его худенькое тельце к своей груди с внезапной нежностью и жалостью.
– Ник! Что мы будем делать в этой ужасной стране?
– Она заплакала.
– Ну ладно!
– сказал махараджа абсолютно безучастно.
– Мне сказали уходить только после того, как вы заплачете.
– Он кликнул стражу и экипаж и отбыл, оставив свой небогатый подарок на полу.
В полутемной комнате слышались всхлипывания Кейт. Ни миссис Эстес, ни ее мужа не было дома. Это
– Вдвоем мы справимся с любыми трудностями, - прошептал он, когда ее голова легла ему на плечо.
Х
"Дорогой друг! Вы были вчера ко мне немилосердны и сумели сделать мою жизнь еще труднее. Я знаю, что проявила слабость. Я расстроилась из-за малыша. Но я должна делать то, ради чего приехала сюда, и я хочу, Ник, чтобы вы укрепляли меня в моем намерении, помогали, а не мешали мне. Пожалуйста, не приходите несколько дней. Мне сейчас нужны все мои силы и вера в то, что я могу стать тем, кем хочу быть для этих людей, чтобы взяться за тот непочатый край работы, который лишь приоткрывается мне сейчас. Мне кажется, я и в самом деле сумею принести какую-то пользу. Прошу вас, дайте мне такую возможность, пожалуйста".
В этой записке, которую Тарвин получил на следующее утро, он находил все новые и новые оттенки скрытого смысла. Перестав строить бесчисленные догадки и предположения, он мог с уверенностью сказать себе лишь одно: несмотря на минутную слабость, Кейт твердо стояла на ногах, и заставить ее свернуть с избранного пути будет нелегко.
Кейт приехала в эту страну не только ради того, чтобы бороться с горем и страданием, жившими во дворце. Это была лишь часть ее работы. И если несчастья столь ужасны под сенью трона, что же должен тогда выносить простой народ?
Кейт отправилась осмотреть госпиталь.
– В больнице только один врач из туземцев, - говорила ей миссис Эстес по дороге, - и он всего лишь туземец, а это значит лентяй.
– Как здесь можно лениться?
– вскричала ее спутница. Они въезжали в городские ворота, и их обдало волной жара.
– В Раторе все очень скоро начинают лениться, - ответила миссис Эстес с легким вздохом, думая о тех высоких надеждах и отчаянных усилиях сделать хоть что-то, с которых начинал в Раторе ее муж, и о том, как на смену им пришла обволакивающая апатия.
Кейт держалась в седле уверенно и смело, как и подобает девушке, выросшей на американском Западе: ездить верхом и ходить дети начинают там одновременно. Ее не лишенная аристократизма фигурка казалась еще стройнее и симпатичнее, когда она сидела на лошади. Внутренний свет, рожденный решимостью сделать свое дело, освещал ее простое лицо, придавая ему духовную, возвышенную красоту. Ее согревало сознание того, что она приближалась к своей цели, в течение двух лет притягивавшей к себе все ее помыслы и мечты. Когда они свернули с главной улицы города, то увидели толпу, собравшуюся в ожидании у подножия лестницы из красного песчаника; лестница вела вверх, к площадке, на которой стояло белое трехэтажное здание с надписью "Государственная амбулатория". Буквы налезали друг на друга, а по обе стороны от двери сползали вниз.
Кейт почудилось, что она видит сон, когда
– Будьте осторожны, - сказала миссис Эстес, - в горах за городом свирепствует оспа, а эти люди и понятия не имеют ни о каких предосторожностях.
Кейт ничего не ответила, потому что слышала только жалобный женский плач. Осанистый белобородый туземец в халате из верблюжьей шерсти и в кожаных сапогах вышел из дверей больницы и, растолкав женщин, приблизился к Кейт и низко поклонился ей.
– Вы новая леди-директор?
– спросил он.
– Больница готова для осмотра. Отойдите от мисс сахиб*!
– закричал он на местном наречии, когда Кейт спустилась с лошади и толпа сомкнулась вокруг нее. Миссис Эстес осталась в седле и сверху наблюдала за происходящим.
Одна из женщин, жительница пустыни, очень высокая, с золотистым цветом кожи и ярко-алыми губами, отбросила с лица покрывало, схватила Кейт за руку и потащила за собой, громко и свирепо выкрикивая что-то на непонятном Кейт языке. В глазах ее было горе, которое не могло оставить равнодушным. Кейт последовала за ней без сопротивления, и когда толпа расступилась, увидела верблюда, опустившегося на колени прямо на дороге. На спине верблюда сидел мужчина, худой, как скелет, и что-то бормотал, бессмысленно пощипывая обитое гвоздями седло. Женщина выпрямилась во весь рост, а потом, не говоря ни слова, бросилась на землю, обняв ноги Кейт. Кейт наклонилась, чтобы поднять ее, а доктор, стоя на ступеньках лестницы, бодрым голосом кричал:
– О, это ничего! Не волнуйтесь. Это настоящий сумасшедший, ее муж. Она уже не первый раз привозит его сюда.
– И вы ничего до сих пор не сделали, чтобы помочь ему?
– поворачиваясь к доктору, спросила гневно Кейт.
– А что я могу? Она же не оставляет его здесь лечиться, а то бы я поставил ему мушки.
– Мушки!
– прошептала Кейт в ужасе от услышанного. Она, наконец, схватила женщину за руки и крепко держала их в своих руках.
– Скажите ей, что его надо оставить здесь, - произнесла она громко. Доктор исполнил ее приказание. Женщина глубоко вздохнула и добрых полминуты пристально вглядывалась в лицо белой женщины. Потом она взяла ее руку и положила мужу на лоб, а сама села на пыльную дорогу и закрылась покрывалом.
Кейт, до глубины души пораженная столь странными движениями восточной души, посмотрела на женщину и под влиянием сердечного порыва и сострадания, которое не знает различий между народами, нагнулась и тихо поцеловала ее в лоб.
– Отнесите его наверх, - сказала она. Его подняли по ступенькам лестницы, а потом внесли в больницу. Жена последовала за ним, как собака за хозяином. На секунду она задержалась и заговорила со своими сестрами, стоявшими внизу, у подножия лестницы, а они отвечали ей, перебивая друг друга, плача и смеясь.