Не сердись, человечек
Шрифт:
— Никто тебя не видел? — поинтересовался Жора, как только я возник в дверях пионерской комнаты.
— Еще чего! — отвечаю гордо и смотрю на Миру, которая вся сжалась от страха. — Ты посторожи! — приказываю ей, а сам с Жорой направляюсь наверх.
Он сует отмычку в замок, вертит ее туда-сюда, но дверь не открывается.
— Дай-ка я попробую!
Но Жора по-хозяйски вытаскивает отмычку, заглядывает в замочную скважину и, не обращая внимания на мою просьбу, произносит:
— Не похоже, чтобы секрет был… Иногда в замки вставляют специальные штуки, и тогда невозможно сунуть с внешней стороны ни ключ, ни отмычку, у нас дома такой. Здесь другой, но дверь почему-то не открывается.
Я беру у Жоры отмычку, пытаюсь просунуть ее и упираюсь левой рукой в дверь, для опоры, а она вдруг открывается.
— Дверь была открыта! — чуть не кричит Жора. — Просто невероятно!
«А вдруг в кабинете кто-нибудь есть?» — думаю я. Ноги подкашиваются от страха, но в это время Жора распахивает дверь настежь, и мы вваливаемся в кабинет директрисы. Честное слово, если бы не Жора, я бы, наверное, убежал.
Выглядываю в окно. Отсюда хорошо видна сцена. Мандолинный оркестр во главе с Герганой Африкой играет народные мелодии. На дворе — ни души. Порядок.
Оглядываюсь по сторонам, но ничего похожего на картотеку не нахожу. На столе у директрисы лежат какие-то бумаги, авторучки, календари, вазочка стоит. Справа целая стенка книг! До чего же хочется покопаться в них, но обстановка не позволяет. Заглядываем в шкаф — полно какого-то барахла: рулоны картона, краски, рамки для портретов, пустые горшки, чего только нет, но картотеки не видно.
— Вот она, Ачи! — восклицает Жора.
Бросаюсь к нему. Жора сидит на корточках перед низеньким шкафчиком, на котором стоит телевизор. Я заметил этот шкафчик еще раньше, но не знал, что одна из его стенок, которая сделана из планок, — дверца и что открывается она, если нажать на нее сверху. Жора приоткрыл дверцу только наполовину и теперь пытался открыть до конца. Не долго думая, я наступил на дверцу ногой, и она провалилась куда-то вниз с ужасным грохотом. В шкафчике мы увидели множество синих и зеленых папок, на корешке каждой были написаны имена.
— Наверняка в алфавитном порядке! — подсказал я.
— Ясное дело! — отозвался Жора нервно. — Любая картотека в алфавитном… Так. Ангел. Ангел… Вот!
Жора вытащил одну из папок, раскрыл прямо на полу. Я уселся рядом, и мы стали ее разбирать. Свидетельство о рождении, медицинская карта. Это меня не интересует. Так, а что здесь написано? Ага. «Родители. Отец — неизвестен». Хм! Как это «неизвестен», когда он был гитаристом в студенческом оркестре? Значит, мать скрыла все? А что это в скобках написано: «может быть, студент». Может быть, может быть… А собственно, какая разница? Важно, что написано о моей маме. Вот-вот, ага: «Мать: Ани Монева Гайтанджиева, студентка второго курса, факультет славянской филологии, ед. гр. н….»
— Это единый гражданский номер, — поясняет Жора. — Запиши его.
Какой длинный номер. Целая цепочка цифр. А вот и адрес: «София. Бульвар Витоша, 25…» Сердце мое вот-вот выскочит! Витоша, двадцать пять, Витоша, двадцать пять…
— Ты записывай эти данные, — Жора сует мне в руки авторучку и блокнот, — а я Мирины буду искать.
Пока я переписываю свои данные, Жора продолжает рыться в папках.
— Полное ее имя Владимира, — напоминаю я, — знаешь?
— Нет, не знаю. Спасибо, что сказал, — отвечает он с усмешкой.
Он садится за стол директрисы и начинает выписывать к себе в тетрадь что-то из новой папки. Я уже покончил с перепиской и продолжаю обследовать папку дальше. А вот и декларация, подписанная моей мамой, что отказывается от меня. «Как она могла?» — невольно думаю я.
— Жора!
— Чего?
— А давай уведем декларацию, в которой мать отказывается от меня!
— Правильно! Надо увести! — соглашается мой друг. — Такой декларации вообще не должно быть. Декларацию Мириной матери тоже уведем!
Кошмарики! С ума можно сойти от радости! Так и хочется расцеловать Жору. Других документов в папке нет. Поставим ее на место. Выглядываю в окно. Гергана Африка со своим оркестром покидает сцену. Теперь выходят участники композиции «Цветы Родины», в которой Мира тоже участвует. А если кто хватится, что ее нет?! Что она там делает внизу? Наверное, от страха сердце у нее давно в пятках…
— Жора, ты как, заканчиваешь?
— Сейчас. Оказывается, Мирин отец — большая шишка. Директор чего-то, не могу разобрать только чего. Запишем его домашний адрес, может пригодиться. Так. Улица Славей, шесть.
— А матери?
— Уже записал. Драголевцы, улица Я. Мухлова, восемьдесят. Так, теперь заметаем следы и бежим.
Кладем на место Мирину папку и пытаемся закрыть шкафчик, но он не желает закрываться. Члены композиции уже пропели «Моя страна, моя Болгария, к тебе вернет меня любовь…». Гергана Африка прочла стихотворение «Я — маленький болгарин», а мы с Жорой никак не можем закрыть эту проклятую дверцу. Он трахнул по ней ногой, я пытаюсь ухватить ее, но она уходит вовнутрь — и все. Снова подхватываю ручку, тяну ее на себя, и вдруг дверца легко побежала вверх. Ура! Порядок. Теперь можно выметаться. Шмыг-шмыг — по коридору, по лестнице. А вот и Мира — на своем боевом посту.
— Все в порядке. Мира, — спешу успокоить ее. — Никто не появлялся?
В ответ она только качает головой. Видно, совсем ошалела от страха. Теперь остается вернуться незамеченными на свое место и постараться вытерпеть как-нибудь этот праздник до конца, а потом уже и тетю Елену обработать, чтобы она взяла нас к себе на выходные.
— Браво, дружок! — сказала тетя Елена, когда мы как ни в чем не бывало подошли к ней. — Очень хорошо рассказал стихотворение о маме.
Я только было открыл рот, чтобы ответить ей, как Жора тут же влез: мол, таланты надо поощрять, и за это тетя Елена должна взять нас с Мирой к себе на выходные.
На этот раз мы все втроем уселись в салоне «скорой», чтобы в дороге поговорить о дальнейших наших планах сколько влезет, хотя и страшно хотелось сесть рядом с тетей Еленой, посмотреть на приборы. А обсудить нам еще нужно было многое. С утра мы не могли словом перемолвиться. Ганев замотал своими маршировками и песнями. С этими ихними праздниками совсем здоровья не осталось… А потом еще Мира. Как начала расспрашивать про свою мать: какая она, как ее зовут, почему не поженилась с отцом, почему оставила ее… Почему, почему, почему… Как раскрыла во-о-от такую пасть — слова не мог сказать.