Небесные

Сафиуллина Гульназ Талгатовна

– Если это поможет вам исправиться, непременно составлю. Вот как только господин Рахман вернется, так сразу и составлю!

– Вернется? Разве ж он не в городе? Я видел его не далее, как сегодня утром.

– Мы встретили его на рынке. Он так спешил, что даже не поздоровался. Я заволновалась было, но потом пришел человек Пагура с подарком, и я совершенно забыла про встречу. Его отъезд так важен для вас, отец?

– Возможно, его просто вызвали по срочным делам. Уверен, все в порядке. Лучше расскажи мне про шатер. Где он будет стоять?..

Амааль нанес визит министру юстиции, но главный слуга, поклонившись, передал,

что господина нет на месте, когда вернется - неизвестно. Дарокат тоже был не в курсе исчезновения союзника.

– Думаете, проделки первого советника?

Министр финансов пощекотал пальцем обложку древнего трактата. Тот съежился, кругляши с заглавия перетекли в угол. Дарокат следил за каждым движением гостя ястребиным взором: не дай Ярок останется отпечаток, или отогнется уголок, или, того хуже, министру вздумается почитать.

– Я этого не исключаю. Но дело, похоже, принимает серьезный оборот, раз он даже не удосужился послать нам весточку. Как вы думаете, господин министр, может это быть связано с моей недавней к нему просьбой?

– Рахман узнал что-то важное о подстрекателях, и вместо того, чтобы сказать нам, отправился за ними сам? Едва ли. Кстати, господин Амааль, извольте утолить мое любопытство: кто тот человек, которого вы внедрили к советнику? Должен же я поздравить его с успешным началом.

Амааль усмехнулся:

– Ваша проницательность есть ничто иное, как следствие наблюдательности?

– Они взаимодополняют дополняют друг друга. Вы говорили, у вас есть на примете человек, который мог бы стать для вас шпионом в стане Самааха. Сегодня советник дал вам понять, что он осведомлен о вашем наблюдателе в своей свите. Вполне логично предположить, что его выдал ваш шпион как доказательство своей верности. Более того, я даже могу назвать имя шпиона, но оставлю эту привилегию вам.

– Отчего же? Мне было бы интересно услышать ваше предположение.

– Я полагаю, это бывший министр иностранных дел господин Юн. Я прав?

– Что же заставило вас так думать?

Одну за другой Дарокат перечислил причины, заставившие министра финансов обратиться к Юну. Амааль улыбнулся.

– Признаюсь, я не сомневался, что рано или поздно вы его вычислите. То, что господин Юн в итоге решил дать присягу законному наследнику, много значит для нас. Если бы изначально он выбрал другую сторону, добиться нашей цели было бы намного сложнее. Но уже темнеет, мне пора. Свяжитесь со мной, господин Дарокат, если Рахман вернется.

На аудиенции с королем министр представил Его Величеству план пополнения казны:

– С Пьерной мы теряем металл, но вместо того, чтобы искать нового поставщика железа, почему бы нам самим не добывать его из Скалистых гор? Согласно документам моего предшественника, тридцать восемь лет тому назад на востоке были найдены крупнейшие залежи железа, но война и последовавший затем спад внутренней экономики не позволили заняться рудниками вплотную. Сейчас мы можем вернуться к Скалистым горам за счет Пьерны, разработать прииски, найти мастеров литья и железных изделий, поставить горны и кузницы и творить изделия для внутреннего пользования и наружной торговли. Это бы решило не только проблему потери торгового партнера, но и обеспечило дополнительный приток золота во дворец.

– Господин Амааль, вы много помните о своем детстве?

Министр финансов настороженно куснул воздух, но правитель выглядел мирно, опасностью не

пах. Не дожидаясь ответа собеседника, король отрешенно продолжил:

– Из детства у меня остались лишь два воспоминанья. Первое - мне дарят кинжал. Помню его как наяву: короткий, сделанный на заказ, совсем игрушечный. Матушка тогда рассердилась на отца на такой подарок, спрятала кинжал, пока я спал, мне сказала, что кашрики унесли его под воду и вернут, когда сочтут меня достойным, а до того я должен послушанием доказать, что я его ст'oю. Второе - как хоронили матушку. Господин Амааль, вы помните свою матушку?

– Да, Ваше Величество.

– Вы - счастливый человек. Я помню лишь ее платья. Помню каждую жемчужинку, каждый розу кружева, каждый дюйм шелка - и совершенно не вижу ее лица. Я смотрю на портрет и думаю: эта женщина - моя мать? Она дала мне жизнь? Она любила меня больше всего на свете?

Министру финансов совершенно не нравился этот разговор.

– Ваше Величество?

– Вспомню ли я ее, когда встречусь? Что, если не узнав, пройду мимо? Это разобьет ей сердце.

– Я уверен, этого не произойдет. Что-то подсказывает мне, что как только вы ее увидите, все ваше нутро встрепенется и потянется к ней, к той, что берегла пуще глаза, целовала царапинки и пела колыбельные.

Лицо короля посветлело:

– Даст Ярок - и вы окажетесь правы, господин министр.

Рахман хранил молчание. Таль съежился, доверчиво прильнул к сакри, прячась в густой кроне и готовясь к спячке. В доме министра финансов правила суматоха: до свадьбы оставалось все меньше и меньше дней, а количество дел только прибавлялось. То шатер слишком грузен, то тяжелы закуски, то потеряны приглашения. Сразу после завтра Амааль уезжал в министерство, подписывал бумаги, составлял акты. При содействии Ана и министра иностранных дел СадораАмааль нашел зарубежных ремесленников, заинтересовал новыми возможностями, зазвал в Риссен - ждали со дня на день. Съездил в свою провинцию. Встретили настороженно. Амаалю не понравилась натянутая атмосфера, до того обходившая тихий его закуток стороной. В честь предстоящего праздника велел выдать всем по медяку, покинул деревню. Беспокойства добавил Хард: войско дошло до севера, Дымрок в руках гаронцев, армия готовится к осаде. Слухи о невероятных зверствах гаронцев, распущенные Амаалем, невидимой ватой осели на ушах всех жителей Амшера. Война с Сарией ненадолго отступила на второй план, все только и говорили, что о нашествии кочевников с севера.

Закончив дела в министерстве, Амааль держал путь домой через рынок. Новость о том, что на прилавках представлены последние закупы заграничной ткани, сюда еще не добралась: пухлые торговцы выкрикивали те же цены, прикладывали отмеры к трясущимся животам, демонстрируя переливчатый узор, соблазняли знать кружевным плетеньем, тяжелым бархатом, совали простолюдинкам дешевые ленты да прошлогодний лежалый товар. Мимо лавки с маслами министр прошел, заткнув ноздри. Заинтересованно изучил высокие неместные кубки, потрогал мечи, взвесил один в руке - легковат. Насмешливо оскалил зубы на лечебные травки и коренья, повертел в руках дивные тонкие яркие перья. Когда перебирал браслеты для Коэн, услышал сердитые вскрики, резкие отклики, брань. Визгливым голосом надрывалась тучная женщина, ей вторил тощий хор голосов. Амааль придвинулся к голосившей палатке, попробовал пробиться: кривые позвоночники сгрудились плотно, не пускали.