Небесные
Шрифт:
– Что здесь происходит?
– рявкнул он.
На властный его рык испуганно оглянулись; завидев сине-черный министерский кафтан, задний ряд мгновенно расступился, подался в стороны, из треугольных лиц уставились неподвижные зрачки. Амааль внушительно прошел к прилавку - торговец выставил для защиты коробку, - грозно сказал:
– Спрашиваю еще раз - в чем провинился?
Женщина, резавшая слух пронзительным голосом, зло залаяла:
– Второй год уже трухлявый хлеб едим, теперь и его не достать - в три раза просит. Скотина передохла, а что не передохла - забрали на налог. Моргнуть не успеешь, как снова плати:
Амааль не дал бабе разораться, - каждую бумагу с новым сбором подписывал собственноручно, - направил всю волну на торговца:
– Отчего цены поднял?
Тот заколебался всем телом, выпучил глазные яблоки:
– Так зерно... последнее... неурожай ведь... везде цены поднимают...
– Кто разрешил? Где сопутствующий указ?
– Так все поднимают...
– Доберусь и до них. Если не желаешь встречать рассвет в Судном дворе, немедленно возвращай старые цены.
Худую муку с сорными примесями разобрали быстро, хаяли блеющего торговца на все лады. Министра обошли стороной как дерево или какой опорный столб, он, впрочем, понимал: одного приструнил, а по стране таких тысячи остались. Не этот обдерет, так другой, не исключено, что и сам.
Наутро связался с Гильдией, уточнил даты. Через две недели должны были подойти пять десятков подвод с зерном: пшеницей, рожью, овсом. На зиму должно хватить, а после - только уповать на хороший плодородный год. Прибыли мастера из-за моря. Амааль немедля снарядил их на Симовы горы, оценивать количество и качество руды, приставил охраны: в последнее время разошлись разбойники из беглых, раздирали купцов, уводили груз. В министерстве торговли поймал Карояка, велел обходить рынки, наводить порядки. За всеми заботами едва не забыл про первого министра, тот напомнил о себе визитом.
Расплываясь в широкой улыбке, въехал в чистый министерский двор, спешился, махнул рукой. Тотчас навстречу ему радостно выбежала Коэн, тепло приветствовала. Толпа слуг, прибывших с советником, принялась складывать там же гору из подарков. Вышло немало. Коэн пригласила гостя в дом, подвела к отцу, кинулась раздавать указания. Мужчины остались вдвоем.
– Не могу выразить словами радость от встречи с вами, господин советник. Вы, бывавший здесь ранее столь частым гостем, своим нынешним небрежением вселяете в сердца ваших покорных рабов безмерную тоску и печаль.
– Мое небрежение было вызвано бессчетным количеством дел, похоронивших меня во дворце, отнюдь не нежеланием видеть дорогие лица столь близких мне людей, пусть некоторые из них и делают все возможное, чтобы разорвать связующие нас узы.
– Порой, чтобы идти дальше, узы необходимо разрубать.
– И вместо единого целого, мыслящего и действующего себе во благо, получите два кровоточащих кусочка, пытающихся лишь унять свою боль от потери.
Амааль помедлил.
– Но что же делать, - сказал тихо, - если один из двух, половина целого, вдруг слишком забеспокоился о собственном благоденствии, забыв все остальное? Забыл всю силу своих клятв, свои молитвы, жертвы своих предков, самого себя? Как жизнь готов был положить во имя уз к короне? Что же делать куску второму?
Советник вдруг усмехнулся:
– А у куска второго язык подвешен. Много ль лет прошло с тех пор, как появился при дворе, лупя глаза на все подряд, да из сказанного ему не понимал и трети?
Министр улыбнулся.
– Вы вводили во дворец дикаря, господин советник.
– Только и научился, что складно говорить. А как в политике балбесом был, так им и остался.
– Неправда!
– шурша шелковым платьем, Коэн поставила на круглый стол поднос.
– Разве будь отец несведущ в политике, возглавил бы ведомство?
– И то верно, - сощурился первый советник, - разве возглавил бы?
Амааль кашлянул, принял из рук дочери бокал.
– Господин Самаах, вы ведь придете на мою свадьбу? Над приглашением к вам я трудилась особенно тщательно, столько бумаги перевела понапрасну - вы просто обязаны оправдать мои труды!
– Разве ж я могу поступить иначе, смешное вы дитя? Я оттесню вашего отца в сторонку и лично скреплю тройным узлом все золотые нити.
– Тогда в лице отца и Харда вы приобретете злейших врагов - за это право спихнуть меня скорей они соперничают с самой помолвки. Но я была бы рада, если бы стояли на стороне Пагура и давали бы ему советы вместо его отца.
– Я буду польщен, - заверил советник.
– Ну что ж, я свое получила, на этом могу вас и покинуть. Уверена, вам просто не терпится обсудить совместные дела.
Оба проводили глазами ее свежую легкую фигурку, улыбнулись. Советник задумчиво молвил:
– Только вчера, казалось, ластилась за конфету, а сегодня, глянь, уже невеста. Боюсь вот только, Пагуру я буду плохим названым отцом: в своих мечтах я видел Коэн женой Рагона. Заметить не успел, когда все изменилось. Что мы сделали не так, господин Амааль, отчего небеса от нас отвернулись?
– Вы позарились на святое.
– Я не надеялся, что вы меня поймете, но ждал, по крайней мере, что поддержите.
– Как я могу, господин советник? Вы вытащили меня из леса, вы дали мне вторую жизнь, вы показали мне мир за пределами моего. Я взирал на вас, как на божество, я восхищался вашей стойкостью, вашей силой и вашими непоколебимыми принципами. Когда все вокруг гнулось в войне, когда смерть подкашивала одного за другим, вы стояли так прямо, что только вас и можно было держаться. Я не встречал человека, подобного вам. Когда же вы представили меня Его Величеству и склонили перед ним голову, я принял вашего бога как своего. Ничто не могло стоять выше короля моего короля, вы сами столько раз давали мне это понять. И когда вы внезапно отступили, отреклись, я...
Амааль стих. Окаменевшей статуей первый советник сидел напротив, густо каркнул:
– Вам, недавнему деревяшнику, который приносил жертвы своим кровавым зверо-божкам, который жил в насквозь сырой землянке, которого гнали ото всех худых и сытых деревень, - вам не понять. В вас еще слишком ярки воспоминания о прошлом, вы слишком цените то, что имеете сейчас: теплую кровать, сухой дом, вдосталь еды на столе. Вашим детям, поверьте, этого будет мало, а дети ваших детей возжелают большего, чем сыто поесть и уютно поспать. У них начнутся игры иного толка. Мой прадед подметал полы в деревянном домике шестого правителя, мой дед возводил дворец для седьмого, отец раздевал ко сну восьмого, я утрясаю все дела Глориоса. Довольно! Я не желаю видеть, как и мой сын склоняет голову перед человеком, который того не достоин. Мой род достаточно унижался, достаточно выстрадал, чтобы, наконец, сбросить рабство!..