Необыкновенные собеседники
Шрифт:
Напоследок еще раз, уже второпях, прошелся в обратном направлении по двум залам выставки. И, уходя, прощаясь и пожимая руки, все повторял, окая с глухотцой:
— Обязательно буду еще у вас! Обяза-ательпо!
Он говорил «у вас», словно прийти сюда не значило для него прийти к самому себе!
— Как вы думаете,—допытывался мой спутник, когда, проводив Горького, мы вышли из старинного здания,—как думаете, чувствовал ли он себя счастливым, осматривая этот музей?
Кто кроме самого Горького мог ответить на этот вопрос! Да мог ли и он? Ведь субъективное ощущение счастья так относительно у людей! Пусть нам мало что ведомо, как именно ощущает полноту своей жизни тот или иной удивительный человек. Но одно для всех одинаково — и для великих, и для самых обыкновенных: жизнь каждого — это то, что можно о ней рассказать!
ДВАДЦАТЫЕ
ГОДЫ
1. Первый частный журнал.— Гримасы нэпа.— Тревога Ипполитова-Иванова.— Закрывать ли Большой театр? — Необыкновенная лотерея.
1921 году 29 октября немногочисленные газетные киоски в Москве выставили только что поступивший в продажу первый номер первого после возвещения новой экономической политики частновладельческого журнала «Экран» — вестника театра, искусства, кино и спорта. Он был совершенно такой же новинкой в еще не успевшей привыкнуть к нэпу столице, как был
новинкой каждый только что осветивший свои соблазнительные витрины частновладельческий магазин на Тверской или Кузнецком мосту, как взблеснувший однажды на одной из центральных московских улиц среди примятых кепок и шапок-ушанок демонстративно высокий цилиндр поэта-имажиниста! Об этом цилиндре в первом номере журнала «Экран» фельетонист острил: «Цилиндр такой большой, а поэт такой маленький!»
Даже не раскрывая «Экрана» и не заглядывая в его страницы, москвичи — кто с плохо скрытой тревогой и недоверием, кто с радостным чувством, из осторожности выраженным не слишком громко,— отнесли выход журнала к новым сенсационным явлениям нэпа. Журнал оказался в том же ряду явлений, что и частные магазины с недоступными ценами на разного рода вкусности или заграничные ткани. Тем более что и стоил этот первый номер журнала недешево — 3000 рублей! А на вокзалах и вне Москвы, как значилось на его обложке, даже 4000!
Зарубежная печать опубликовала сообщение, сопровожденное вопросительным знаком:
«В России вышел первый после четырехлетнего перерыва частный журнал?»
В журнале было 16 страниц большого формата, но поначалу он еще назывался «газетой группы журналистов»,—вероятно, потому, что на первых порах выходил три раза в неделю. Впоследствии он стал обычным еженедельником и стоимость его дошла до полумиллиона за номер!
Редакторы — издатели журнала «Экран» М. Е. Долинов и * Н. П. Хессин — были мало кому известны. Но имена авторов статей, которыми «Экран» открывался, встречались уже не впервые. По крайней мере, статья профессора Петра Семеновича Когана, президента Академии художественных наук — АХН, известного автора многотомных «Очерков по истории западноевропейских литератур», одного из ближайших помощников А. В. Луначарского, вызывала серьезные раздумия.
Вот как начиналась эта статья:
«Новый курс экономической политики. Эти слова у всех на устах. Еще недавно девизом нашим было: все бесплатно, все из рук государства. Теперь мы круто повернули в противоположную сторону. Все за деньги. И друзья искусства и люди идеи вообще с тревогой взирают на ближайшее будущее... Что Ждет нас теперь? Все за деньги! А ведь деньги не там, где Дышит идея. Уже афиши пестрят призывами невысокого эстетического достоинства. Волны мещанства подступают к кон-, цертным и театральным подмосткам, еврейские и армянские анекдоты привлекают больше публики, чем классические концерты и образцовые спектакли. Мещанину, начинающему расправлять свои члены, нужно искусство для облегчения пищеварения.' Он устал от идей и от революции. Он начинает себя чувствовать хозяином и снова требует оперетки, фарса, сального анекдота и хорошего буфета... Предприимчивые люди захватят наши залы и сцены, благо они смогут платить те миллионы, которых в виде арендной платы требует новая экономическая политика. Ряд задач вытекает отсюда для всех, кому дорого серьезное искусство. Для государства прежде всего. Необходимо быть последовательным и в художественной политике держаться того же пути, что и в хозяйственной. Необходимо сосредоточить все силы на немногих крупных учреждениях, уменьшить количество и поднять качество. Необходимо обставить их так, чтобы они были застрахованы от разлагающего влияния частных предпринимателей, чтобы эти последние не могли переманивать лучшие артистические силы соблазном легкого заработка и дешевого успеха. Государство должно стать конкурентом среди антрепренеров, но конкурентом самым могущественным и идейным. Вокруг него должен объединиться цвет знания и искусства...»
О, да этот частновладельческий журнал, оказывается, ничуть не похож на все прочие частновладельческие предприятия нэпа! Хорош частновладельческий журнал, который предостерегает искусство от разлагающего влияния частников!
Я написал статью — о театре унанимизма, о Жюле Ромене и пьесе харьковского драматурга-унанимиста Исидора Клейнера «Казарма» — и не без робости переступил порог редакции журнала «Экран» на Дмитровке. Статью приняли, я впервые напечатался в московском издании. Вскоре мое юношеское самолюбие получило дополнительное удовлетворение: я увидел свое имя в списке постоянных сотрудников «Экрана».
В этом списке соседствовали люди отнюдь не сходных позиций— фельетонист «Правды», коммунист Михаил Кольцов и философ-идеалист Федор Степун, впоследствии высланный из СССР за границу. Блестящий публицист-коммунист Додонов Вадим и известный исследователь творчества Скрябина Л. Л. Сабанеев, вскоре присоединившийся к белой эмиграции в Берлине, президент АХН профессор П. С. Коган и сражавшийся с АХН’ом режиссер мейерхольдовец Н. Форрегер. Сотрудничали в «Экране» и знаменитый некогда театральный критик Николай Эфрос, искусствовед Я. А. Тугендхольд, молодые писатели Дмитрий Стонов, Ефим Зозуля, Владимир Масс.
С Большой Дмитровки редакция перебралась в Большой Гнездниковский переулок в роскошное помещение бывшего бара—туда же, где была московская редакция «Накануне». И сюда на редакционный «огонек» заходили поболтать, побеседовать не только литераторы, но и люди, от роду не бравшие в руки пера. Бог весть почему они лепились к этой первой «частной» столичной редакции. Но уж так случилось, что редакция журнала стала вдруг дневным клубом, местом встреч литераторов, артистов, художников, а также и театральных администраторов, антрепренеров и даже агентов по объявлениям.
ч Объявления, кстати сказать, играли немаловажную роль в жизни журнала. Без объявлений еженедельник не смог бы существовать. Но в объявлениях не было недостатка. Что только не рекламировалось тогда на страницах «Экрана». И многошумный трактир-кабаре «Нерыдай», и «самые веселые спектакли в Москве с участием Бориса Борисова», и кафе поэтов «Стойло Пегаса», и другое кафе поэтов — «Домино», и последние заграничные новинки в магазине «Пале-Рояль» на Кузнецком мосту, и десятки — нет, сотни всевозможных торговых и увеселительных учреждений с какими угодно, только не русскими наименованиями!
От стиля реклам кабаре и магазинов «с заграничными новостями» не отставал и стиль реклам кое-кого из поэтов. В одном из номеров «Экрана» за 1921 год можно прочитать объявление:
«Политехнический музей.
Во вторник 6 декабря Василий Каменский прочтет
свой новый БУЛЬВАРНЫЙ роман в стихах «СТАВКА НА БЕССМЕРТИЕ» в 23 главах.
После прочтения ПРЕНИЯ.
Начало в 8 часов вечера».
Бульварный — это звучало маняще для платежеспособной публики! Между тем роман вовсе не был бульварным. Завлекая публику, автор оклеветал себя!