Необыкновенные собеседники

Миндлин Эмилий Львович

Издана эта книга-протест была как раз одним из тех самых частных издательств, против «низкопоклонства» которых протестовал доведенный до отчаяния автор.

Еще не пришла — но уже приближалась! — пора литературных дискуссий, но все горячее разгорались дискуссии театральные, а заодно и вообще беспредметные, иной раз даже анекдотические. Вот одна из таких — повинен в ней и пишущий эти строки, тогда еще молодой человек двадцати одного года.

В журнале «Зрелища» — его редактировал Лев Колпакчи — возникла дискуссия о «стиле РСФСР». Попросту принялись гадать молодые и немолодые люди, каким должен быть «стиль искусства и жизни Советской республики». Ипполит Соколов написал, что «стиль РСФСР — стиль прямой линии». На страницах журнала «Зрелища» я возразил Соколову: сказать так — значит ничего не сказать. Ведь стиль ампир тоже стиль прямой, и стиль готики тоже прямой, и даже стиль модерн может быть

назван стилем прямой. На этом возражении мне бы и остановиться. Но я еще начал развивать мысль, будто «стиль определяется положением прямой линии и соотношением этих линий»,— начал со стиля Парфенона и кончил стилем... толстовки! Вот уж поистине договорились черт знает до чего!

Что ни день, появлялись на свет новые журналы, чаще всего — еженедельники.

Это было удивительное время, когда не меньшей новостью, чем журнал, была белая булка, обыкновенная белая французская или, как она теперь называется, городская булка. От журналов обыватель отвык так же, как и от булки. Теперь он ста яовился в тупик: что покупать — булку или журнал? Слишком большая роскошь то и другое. Обыватель отдавал предпочтение булке. Поэтому материальные дела еженедельных журналов были довольно плачевны. «Экрану» удалось дотянуть до мая 1922 года. Еще в январе — за несколько месяцев до конца «Экрана» — вышел иллюстрированный журнал «Зритель» — издание Кпнофотокомитета. «Зритель» просуществовал недолго: скончался не то на 3 м, не то на 4-м номере. Промелькнул одним-двумя номерами журнальчик поэта-футуриста Василия Каменского «Мой журнал», посвященный главным образом личности и творчеству самого редактора-издателя. Дольше других держался журнал «Театральная Москва» под редакцией старого театрального критика Эм. Бескина. Пожалуй, это был первый из всех театральных журналов с четкой эстетической идейной позицией. Он объединял только авторов, стоявших на крайней левой платформе «театрального Октября». По духу близким «Театральной Москве» был журнал «Вестник искусств» — недолговременное издание Главполитпросвета.

С начала 1922 года в киосках Москвы стали все чаще появляться новые еженедельники, заканчивавшие свое мотыльковое существование если не на первом, то уж, во всяком случае, на втором номере. Отсутствие налаженного журнальногазетного контрагентства, трудность распространения, ничтожная покупательная способность читателя,— увы, все это стремительно сокращало жизнь новорожденного издания.

Новая экономическая политика, изменения во всех областях Жизни страны повлияли также и на внешний облик таких газет, как «Правда» и «Известия». Дотоле бесплатные, эти газеты ныне продавались на улицах. Газеты расширили, оживили многие из своих отделов, ввели новые. Введены были отделы искусств, литературы, фельетона, библиографии, хроника происшествий, судебный отдел. Появились платные объявления, чего не бывало раньше.

Начала выходить литературная газета «Московский понедельник»,—выходила пятнадцать понедельников кряду и неожиданно но неизвестным причинам вдруг закрылась. Взамен «Понедельника» вышло несколько номеров «Новостей», но и «Новости» вскоре перестали появляться в киосках Москвы.

От «Московского понедельника» «Новости» отличались тем, Что кроме нескольких литературных страниц завели еще страницу «Хроники новостей». Обе газеты издавались Госиздатом. Вышел один номер убогой газетки «Сегодня», сильно напоминавший какой-то вестник коннозаводства: значительная часть ее посвящалась жизни и событиям ипподрома! Вышло только два номера интересно задуманной, но по бедности быстро сникшей «Газеты для чтения».

Из всех частных журналов самым серьезным была, разумеется, «Россия» —- журнал, руководимый И. Г. Лежневым. Здесь печатались многие из известнейших в то время прозаиков, поэтов, публицистов, философов.

А из всех театральных журналов наиболее значительным оказался еженедельник «Зрелища» под редакцией Льва Кол-пакчи — орган «левого» фронта. Что касается «правого» фронта — «академического»,—- то на некоторое время рупором его стал частный журнал «Театр», позднее переименованный в «Театр и музыка». Участие в нем принимал и А. В. Луначарский.

Как-то неуверенно, рывками выходил литературный журнал «Рупор» под редакцией Андрея Соболя. Время от времени показывался иногда очередной номер маленького и юркого журнальчика «Запад», занимавшегося перепечатками из заграничных изданий. Начал было выходить и скоропостижно скончался журнал «Эхо», подражавший дореволюционному петербургскому журналу «Аргус», и журнал московских романтиков «Гостиница для путешествующих в прекрасном»—орган нескольких литераторов, близких к Камерному театру. Довольно долго «держался» еженедельник «Всемирная иллюстрация» под редакцией Николая Шебуева...

Сколько номеров вышло, не помню, хотя и сам печатался в нем... Да и вообще не упомнить названий всех еженедельных и двухнедельных журналов той далекой поры. Было их тогда на Москве множество множеств, и журнальная жизнь казалась пестрой, шумной и бестолковой, как ярмарка. Многие из популярных тогда журналистов давным-давно позабыты. Немногие — и прежде всего Михаил Кольцов — остались в истории советской литературы. Но кое-кто из писавших тогда людей забыты несправедливо. И об одном из них —об А. Меньшом, он же Додонов Вадим,— долг мой напомнить.

Друзья звали его Додон, Дод, Додик. Маяковский ласково называл его Гайчик.

А. Меньшому, когда мы познакомились, было под тридцать. Коммунист с дореволюционных времен, он несколько лет прожил в Америке политическим эмигрантом, после революция вернулся в Россию, был сотрудником Наркоминдела. В книге А. Максимова «У истоков советской журналистики» (1967г.) и в «Истории русской советской литературы» вспоминаются первые литературные статьи А. Меньшого в «Правде» в 1919 году. Но читательский успех пришел к А. Меньшому позднее. Одно время, уже после того как я познакомился с ним, он работал в нашем посольстве в Норвегии, но и оттуда его тянуло на Родину и более всего к журналистике.

У него было круглое детское с остреньким подбородком лицо, насмешливые глаза за круглыми в черной оправе очками и розовый, как у ребенка, маленький рот. Небольшого роста, всегда застегнутый на все пуговицы до самого горла, Меньшой — Додонов никогда не расставался со своей тоненькой черной палочкой — она помогала ему нести его нелегкое тело.

Он появился в журнале «Экран» не то с четвертого, не то с пятого номера и сразу привлек к себе внимание. Сначала только немногих завсегдатаев редакции и наиболее внимательных читателей. Но через самое короткое время о фельетонах А. Меньшого заговорила вся читающая Москва. Если Михаила Кольцова уже тогда признавали фельетонистом номер один, то новоявленному А. Меньшому (Додонову Вадиму) отводили место фельетониста номер два! Фельетоны на бытовые, политические темы он начал писать позднее, когда переехал в Ленинград и стал сотрудничать в «Красной газете». В Москве А. Меньшой писал на литературные и театральные темы. Писал так, что прочитавший два или три его фельетона в дальнейшем безошибочно угадывал автора, даже не глядя на подпись. Писал тонко, умно, понуждая читателей думать самостоятельно. Фельетоны Меньшого узнавались по неповторимым его интонациям. Он писал их в тоне интимного собеседника читателя, может быть, даже слишком интимного,— словно беседовал с ним, держа его под руку или положив руку на читательское плечо. Меньшой — Додонов писал свои фельетоны совершенно с теми же милыми интонациями, с которыми разговаривал в жизни. Пиша, строил фразу так же, как строил ее в беседе на прогулке с друзьями.

В дружеских шутках Михаил Кольцов иногда упрекал его в педантичности. Уже первое выступление Додонова Вадима на страницах «Экрана» познакомило нас с умным и симпатичным придирой. Рецензия называлась «Два слова по поводу «Потопа». Речь шла о старом спектакле «Потоп» в 1-й студии Художественного театра. Действие пьесы Бергера происходит в Америке. Додонов, отлично знавший Америку, нашел в реалистической постановке студии МХАТа ряд недопустимых, по ого мнению, упущений. Во-первых, «веселенький, легкомысленный бар — не Америка, а Франция. Бар должен быть темный, дубовый или красного дерева, солидный». И потом —-слишком чисто для американского бара. Во-вторых, действие происходит на Западе в страшную жару, а актеры одеты по-зимнему. В-третьих, актеры ходят в жилетках, но американцы не носят жилеток! И еще одно: в баре висит реклама «tobaco». Это ошибка: в слове «tobacco» надо писать два «с».

Но в рецензии было нечто более ценное, чем эти придирки: воспоминание о том, как два года назад Додонов смотрел этот спектакль вместе со своим другом Джоном Ридом. Друзей поразило, что прекрасная пьеса об Америке совершенно неизвестна в Америке. Там ее никогда не ставили. Джон Рид, посмотрев ее представление в 1-й студии МХАТа, сказал:

— Прекрасная пьеса... Слишком хороша для Америки.

Меньшой стал выступать в печати все чаще и уже не только с рецензиями, но и с большими блестяще написанными фельетонами. Он первый рассказал русским читателям о некоем американском киноактере Чарли Чаплине, о его небывалом успехе в Америке и в Европе. До этого мы не слыхали о Чаплине. До фельетона Меньшого мы не слыхали и о Мэри Пикфорд, тогдашней кинозвезде обоих полушарий. И никто лучше Меньшого не живописал русскую эмиграцию за границей. Его небольшая книга-памфлет о «России № 2», посвященный быту и деятельности русских эмигрантов на Западе, сразу поставил автора в первый ряд лучших памфлетистов двадцатых годов.