Необыкновенные собеседники
Шрифт:
И вот выступили К. С. Станиславский и А. И. Южин. Оба протестовали против предложения ликвидировать Большой театр. Оба признавали необходимость реформ, но эти реформы должны прийти изнутри театра. Театр должен собственными усилиями обновить свою жизнь!
Владимир Маяковский не согласился пи с кем из ораторов. Це согласился даже с близким ему Мейерхольдом, Маяковский требовал ликвидации Большого театра!
Б. С. Неволин назвал выступление Мейерхольда половинчатым, «компромиссным». Он заподозрил его в попытке «спеться» с Большим театром. «Мейерхольд, мол, мечтает поставить в Большом театре «Риенци» и только поэтому отказался от требования закрыть театр!»
Прошло два или три дня, и один из репортеров «Экрана» принес в редакцию известие о новой комиссии.
«Образована комиссия,—говорилось в репортерской заметке,—из представителей ВЦСПС, МГСГ1С, ЦК Рабиса и Нар-компроса для изыскания способов реорганизации Большого театра».
Значит, его не закроют? Похоже, что нет. Сторонники Ю. Ларина в меньшинстве, хотя среди них Маяковский.
Но каковы будут эти способы реорганизации Большого театра? В общественных аудиториях, в фойе театров, в редакциях московских журналов, а стало быть, и на страницах журнала «Экран» все еще продолжали кипеть дискуссии о судьбе Большого театра. Вспомнили вдруг, что Комиссия ВЦИК предлагает ликвидировать этот театр не только по чисто художественным соображениям. Но и потому, что содержать его не по средствам Советской республике! Где взять деньги на содержание убыточного дорогостоящего Большого театра? Как назло, тогдашний МОГЭС прекратил подачу электроэнергии всем академическим театрам Москвы за невзнос платы. Все три академических театра Москвы — Большой, Малый, Художественный — задолжали электростанции 5 миллиардов рублей. Станция потребовала уплаты хотя бы 1 миллиарда 700 миллионов, иначе никакой подачи электроэнергии этим театрам не будет! Но академические театры — не оперетта, не фарс, не кабаре «Нерыдай». Они слишком бедны. В трех академических театрах столицы были приведены в действие аккумуляторные батареи, но, увы, энергии хватило лишь на пять-шесть часов. Управление академических театров отпра-* вило Луначарскому телефонограмму. «Экран» напечатал ее, как сенсацию. В телефонограмме сообщалось:
«С погружением во тьму зданий театров прекратится действие противопожарной сигнализации, чего нельзя допускать ни на одну минуту».
Луначарский распорядился внести московской электростанции 1 миллиард 700 миллионов, и электрический свет снова
вспыхнул в академических театрах. «Экран» с радостью поведал об этом своим читателям.
Но сообщить что-либо утешительное о будущем Большого театра ни наш «Экран», ни какой-либо другой театральный журнал или газета еще не могли. Поцолзли тревожные слухи о новом проекте: передать Большой театр в руки иностранных предпринимателей!
Однажды в помещении редакции появился старый русский композитор, тогдашний директор Московской консерватории М. М. Ипполитов-Иванов с рукописью в руках. Старик был очень взволнован, дышал тяжело и, не опускаясь на предложенный ему стул, первым делом спросил, нет ли в редакции подтверждений, что Большой театр передают иностранцам.
— Нет? Ну слава те, господи! — Вздохнул с облегчением, снял шапку, отер носовым платком лицо.— Вот, пожалуйте, написал по этому поводу.
Статья Ипполитова-Иванова называлась «Еще о Большом театре». Статья была пронизана тревогой за судьбы русского оперного искусства.
«Если наш московский (один из лучших в мире!) театр попадет в руки иностранцев, то, конечно, они будут ставить оперы своих авторов и проводить ту же гастрольную систему, а для русских авторов, русских певцов там места не будет».
По счастью, опасения композитора оказались напрасны. Большой театр не был ни закрыт, ни передан иностранцам.
Весной 1923 года во многих печатных изданиях появилось необычное объявление. Оно сохранилось у меня среди комплектов старых журналов. Привожу его целиком — стилистически первородным.
«Граждане! Тяжелое экономическое положение Советской Республики не могло не отразиться на материальном положении ее лучших театров. Сознавая необходимость пополнения денежного фонда Большого театра для осуществления стоящих перед ним художественных заданий, Правительством разрешена ДЕНЕЖНАЯ ЛОТЕРЕЯ, весь чистый доход с которой пойдет на нужды Большого театра!
Выпущены лотерейные билеты, началась продажа.
К друзьям театра направлено это воззвание.
Если вы — друг Большого театра, идите сейчас же и купите билет или хотя бы талон билета лотереи.
Это — помощь театру и выгода для вас.
Общими дружескими усилиями будут собраны средства, необходимые для подготовительных работ Большого театра к будущему сезону.
Каждый покупающий билет вносит свою лепту в дело помощи и может выиграть от 10 р. до 10 000 р. золотом.
Друзья Большого театра должны на деле доказать свою дружбу.
Испытывая свое счастье, вы укрепляете счастье искусства.
Кто любит Большой театр — все на лотерею.
Лотерейная комиссия».
Судьба Большого театра определилась. Его не закрыли. Нападки на него еще продолжались, но Большой театр перестал быть злободневной темой на страницах журналов.
2. Волны дискуссий.— Юрий Слезкин и Жорж Деларм.— Споры о стиле РСФСР.— Московские еженедельники.— Додонов Вадим.— Смерть Дорошевича.
Утихли дискуссии — быть или не быть Большому театру? И хотя еще продолжали спорить, каким ему быть,— это были уже не те недавние громкокипящие споры. Тема Большого театра отодвинулась на второй, даже на третий план. Это, однако, не значило, что в Москве вообще стало меньше дискуссий. Напротив! Заборы и стены домов были оклеены огромными (в ту пору афиши бывали только огромны!) афишами диспутов и в Большой аудитории Политехнического музея, и в Доме печати, и в Колонном зале Дома союзов, и в Теревсате — Театре революционной сатиры (ныне театр имени Маяковского), и во множестве других московских аудиторий.
И само собой разумеется, дискуссиями были полны страницы еженедельников. Еженедельники были в большинстве театральными. Ни о чем не спорили так горячо, часто и подолгу, как об искусстве театра. О литературе спорили реже и равнодушнее. В «Домино» и в «Стойле Пегаса» почитывали стихи, йо столики в этих двух московских кафе поэтов занимались нэп-манами-дельцами, а не поэтами. Даже в «Литературном особняке» говорили больше о Таирове и Мейерхольде, чем о литературных новинках.
Впрочем, о каких литературных новинках могла тогда идти речь? Маяковский «чистил» поэтов и поэтессенок в Большой аудитории Политехнического музея. Имажинисты рекламировали сами себя. А молодая советская проза только-только рождалась. Возникло довольно много частных и кооперативных издательств. Но они предпочитали издавать иностранных авторов, кого угодно, только не русских!
Однажды Юрий Слезкин выпустил книгу-протест. На обложке стояло нерусское имя автора: «Жорж Деларм»—перевод на французский язык имени и фамилии Юрия Слезкина. Слова «Жорж Деларм» перечеркивала косая черта, и под перечеркнутым французским переводом имени и фамилии автора читалась его русская подпись: «Юрий Слезкин». В предисловии к книге говорилось, что автор пожелал выразить свой протест и обратить внимание русских читателей на увлечение наших издателей переводной, зарубежной и вовсе не первоклассной литературой в ущерб русской, советской, оригинальной.