Необыкновенные собеседники
Шрифт:
Ощупывая удивительный галстук, я и познакомился с его обладателем — Михаилом Ефимовичем Кольцовым.
Было это, вероятно, зимой 1922 года.
Потом — встречи в Наркоминделе. Как секретарь московской редакции «Накануне», я отправлял литературный материал для берлинской газеты дипломатической почтой. По делам редакции бывал в отделе печати Наркоминдела, у Ивана Михайловича Майского. Кольцов тогда работал в отделе печати. Иногда он передавал приглашения к Майскому или на пресс-конференции Федора Ароновича Ротштейна — одного из виднейших помощников Чичерина.
Когда из Лондона приехал Левидов и возглавил московскую редакцию «Накануне», встречи с Кольцовым стали чаще и отношения ближе. Левидов сблизил меня с Кольцовым.
Открылась сельскохозяйственная выставка на месте цы-цешнего Центрального парка культуры п отдыха. Начала выходить выставочная газета «Смычка». Вместе с Кольцовым в «Смычку» пришло несколько уже близких к нему молодых журналистов— среди них и я. Так случилось, что вокруг Михаила Кольцова образовалась постоянная группа работавших с ним газетчиков. Из «Смычки» перекочевали в «Трудовую копейку» — наследницу «Смычки». В 1923 году вместо «Трудовой копейки» стала выходить газета «Вечерняя Москва» под редакцией Михаила Кольцова. Почти одновременно Кольцов предложил нам готовиться к работе в новом иллюстрированном еженедельнике «Огонек».
Иллюстрированный журнал под таким названием издавался до революции. Это был очень популярный, широко распространенный в России журнал. Когда Мосполиграф затеял издание советского «Огонька», стали говорить, что прежний петербургский «Огонек» возобновляется в Москве.
Старые журналисты, беллетристы, печатавшиеся прежде в иллюстрированных еженедельниках, делились друг с другом приятным известием:
— Слыхали? Снова начинает выходить «Огонек»!
В то время мерилом был довоенный уровень. Довоенный тем более — дореволюционный. В газетах писали: урожай равен стольким-то процентам довоенного уровня. Или: общая сумма сделок на Нижегородской ярмарке — «стольким-то процентам сделок дореволюционного уровня!». О промышленном производстве еще не писалось. Какое же промышленное производство в 1923 году!
Кольцов нас предупреждал:
— Наш «Огонек» не должен уступать старому «Огоньку».
Первое время обложка нового «Огонька» ничем не отличалась от хорошо запомнившейся дореволюционной обложки. Даже название журнала набрано было тем же знакомым шрифтом, что и название журнала до революции.
Но, разумеется, этим копированием старой обложки исчерпывалось сходство дореволюционного «Огонька» с «Огоньком» под редакцией Михаила Кольцова.
У самого Кольцова не было никакого опыта издания иллюстрированного журнала. Не было этого опыта и у его помощников — членов редакционной коллегии — Ефима Зозули и Михаила Левидова.
Опытом обладал только Голомб — заведующий хозяйством, экспедицией и конторой редакции «Огонек».
На маленького, лысого, тихого Голомба в редакции взирали с почтением и любопытством. Всем нам он казался невообразимо старым, Когда-то Голомб работал в отделе распространения еще довоенного петербургского «Огонька».
Но сможет ли Голомб наладить распространение журнала в еще не оправившейся после разрухи России?
Кольцов обладал способностью создавать вокруг себя постоянную группу сотрудников. «Его» сотрудники переходили вместе с ним из одной редакции в другую. *
В большинстве все это были молодые начинающие литераторы. В лучшем случае каждый из нас имел двухлетний стаж журнальной работы.
Лев Никулин, Юрий Слезкин, а тем более Владимир Лидин —- литераторы с дореволюционным стажем — в редакции «Огонька» считались маститыми.
Когда до первого номера «Огонька» оставалось дней десять, Кольцов как-то остановил меня:
— Я знаю, что вы дадите для «Огонька»! Что-нибудь об эмигрантских делах!
Я уже считался «специалистом» по эмиграции: как же! Работал в «сменовеховской» «Накануне» и печатал обзоры белоэмигрантской печати в «Ленинградской правде»!
Кольцов потребовал, чтобы не позже чем через три дня был материал. Журналист должен быть очень оперативным! А эмигрантская тема была еще злободневна. Нельзя новому еженедельнику ни словом не отозваться на дела и речи эмигрантов, рассеянных по всем европейским столицам!
Я бросился в библиотеку Наркоминдела к комплектам эмигрантских газет. Ничего, решительно ничего, на что стоило бы отозваться. Все уже набило оскомину — пето и перепето. И никаких событий в эмигрантской среде!
И вдруг повезло, буквально за день до срока, назначенного Кольцовым.
Прихожу утром в редакцию «Накануне» — навстречу мне с синего диванчика поднимаются трое молодых, двадцатишестидвадцатисемилетних мужчин. Не верю своим глазам! В двоих из них узнаю знакомых по Феодосии журналистов. Я встречался с ними в белогвардейском Крыму, чаще всего в подвале «Флака» — Феодосийского литературно-артистического кружка. Позднее они перебрались в Севастополь, издавали там газету и во дни разгрома белогвардейщины удрали в Константинополь! Но как они попали в Москву? Что они делают здесь?
От изумления я оцепенел и не мог выговорить ни слова.
— Узнаете?
Еще бы я не узнал его! Это был тот самый петербуржец Литвин, который в Феодосии во дни разгула белогвардейщины меч-после окончания гражданской войны посвятить себя музыке!
— Была бы только Россия,— любил повторять он.— Только бы русские с русскими примирились. Не правда ли, глупо воевать, проливать кровь вместо того, чтобы слушать музыку!
А вместо того чтобы слушать музыку, эмигрировал из России, бог весть где скитался два этих года — и вдруг неожиданно очутился в Москве!
Фамилию другого не помню. Их третьего спутника видел впервые.
Разумеется, первый вопрос — откуда они?
— Только что из Болгарии. Прибыли как представители «Союза возвращения на Родину». Есть такой союз среди русских эмигрантов в Болгарии.
Оказалось, что до Болгарии доходили номера берлинского органа «сменовеховцев» «Накануне». Мои знакомые встречали в них и мои статьи — вспомнили наши встречи в Крыму. В Москве решили меня разыскать.
Стали рассказывать о русских эмигрантах в Болгарии — вытащили из портфелей и показали несколько рукописных журналов сторонников возвращения на Родину. Средств на издание печатного органа у сторонников возвращения не было.