Non Cursum Perficio
Шрифт:
а) апельсинового сока на донышке, б) от вида мюсли меня тошнит, в) а почему это меня вообще тошнит утром?!
Вяло жуя вчерашний бутербродец и созерцая немытые чашки, я решила не утруждать себя приготовлением завтрака и выпить кофе у кофеварки. После чего и выслушала там за стаканчиком утреннего эспрессо все полуцензурные домыслы двух лаборанток из седьмого по поводу моей скромной особы. Одновременно морщась и слегка улыбаясь, я метнула смятый стаканчик в мусорку и поплелась в сторону родимой онкологички. Нежелание мыть чашки загнало меня аж в первый корпус (двадцать минут до работы, сорок до квартиры), но, как известно, для бешеной Оркильи это не крюк. Особливо если она встала не с той ноги, да ещё и … упс!
Левый каблук цепляет металлический порожек, и я с грохотом падаю на оба колена, попутно обломав пару ногтей о стену в попытке предотвратить падение. Дьявол, вот это невезуха! Тихо встаю и отползаю к двери во флигелёк в попытке оценить ущерб. Колени сбиты в кровь. Чулки годятся только в мусорку. Каблук так и остался торчать в треклятом порожке. Ногтей не видно, но и искать их, собственно, как-то не хочется… В довершение всех прелестей жизни, боковой разрез на юбке от моих па ушёл далеко вверх. И теперь любой антинелец, взглянув на меня, сможет узнать, что доктор Оркилья носит алое кружевное бельё Incanto…
Пока на горизонте никто не нарисовался, я нервно шмыгнула во флигель и поднялась на пол-этажа вверх, к грязной чердачной двери с надписью мелом: «Ничего интересного тут нет». Какое-то время я сдержанно матюгалась, стянув чулки и промокая платком ссадины. Потом в голове у меня щёлкнуло, я обернулась и ещё раз внимательно посмотрела на дверь. Кажется, я не ударялась головой, когда падала, и вообще во всех отношениях абсолютно нормальный человек. Тогда тем более нелепой казалась эта надпись и тот факт, что вывела её тут рука директора Антинеля – уж я-то его почерк знала получше других!
«Когда ты говоришь «нет», любимый, это всегда значит что-то иное, потустороннее, с налётом инея. Вот только кому ты сейчас это сказал: мне или?..» – подумала я, с умеренным интересом попутно размышляя: надеть туфли и потом хромать, или оторвать второй каблук, сделав из обуви эксклюзивные чешки. А потом, сообразно женской логике, вообще свесилась в пыльный сумрак лестничного пролёта и отправила искалеченные босоножки полетать. Всё равно вниз идти…
Ну да, это выход: пройти по флигелю до торцевой двери, а там очень-очень быстро шмыгнуть в третий корпус, где живут девочки-сакилчи. Уж они-то в паре туфлей мне не откажут…
Запихав безнадёжно испорченные чулки в курительное ведро с бычками и песком, я пошла вниз, деликатно маскируя гипер-разрез на юбке своей сумочкой. Пыльные гранитные ступеньки неприятно холодили кожу. Сквозь узкие, замазанные белилами стёкла проникало минимально необходимое количество света. Примерно в середине пути, на стене у входа в холл этажа, мне на глаза попалась выцветшая розовая бумажка с надписью: «Стой! Тяжёлое электричество! Опасно для жизни! При проникновении в заражённую зону лица без пропусков расстреливаются на месте в целях предотвращения пагубных последствий». Внизу темнел косой росчерк подписи какого-то коменданта от военного совета. Угол с фамилией коменданта был оторван, от него осталась только буква «Е», словно восток на шкале компаса.
Хихикнув над странной надписью и пожав плечами, я сквозь приоткрытую дверь заглянула в холл. Там неприятно пахло нашатырём или чем-то ещё больничным, тонко звенела нить накала в опутанной паутиной лампочке. Окна, как и на лестнице, кто-то очень умный замазал белой краской (а зачем их тогда вообще было делать?..). Впрочем, за год в Антинеле я уже слегка привыкла к многочисленным вывихам в общественной жизни. Настолько, насколько к ним вообще возможно привыкнуть.
Ага, ну вот и первый этаж. Хм, что-то я не поняла: а где мои туфельки? По всем законам свободного падения, гравитации и логики, они должны валяться вот тут, в благодатной серой пыли, под уходящим в высоту колодцем лестничных пролетов. Однако ничего, даже отдалённо похожего на обувь, в этом гулком сумрачном подъезде не наблюдалось.
Я ещё раз пожала плечами и хихикнула погромче, чтобы прогнать суеверный холодок, забравшийся мне под расшитую розами белую блузу-кимоно и ощутимо куснувший за сердце.
– Два раза Золушка, – резюмировала я вслух и оглядела представленный моим глазам подъезд флигеля. Никогда в жизни тут не была, и дольше пребывать не собираюсь. Интересно, какая же из пяти имеющихся дверей мне нужна?.. Не успела я определиться с направлением своих дальнейших прогулок по пересечённой танками местности, как из ближайшей двери вылетели два здоровенных мужика в незнакомой форме – чёрные с белой окантовкой мундиры.
– Пропуск! – рявкнул на меня один. Я отнюдь не гимназистка беременная, и тупым хамством меня не испугать, но что-то в оловянных глазах военного было такое, что волосы у меня на голове зашевелились, а руки сами дёрнулись к сумочке. Едва не расставшись с ещё парочкой ногтей, я выцарапала из бокового кармашка своё удостоверение, и с заискивающей улыбочкой, за которую тут же себя возненавидела, сунула военному. Тот повертел в пальцах пластиковый прямоугольник, чуть дёрнул бровью и обменялся взглядом со своим напарником. Повисло наэлектризованное молчание, нарушаемое лишь гудением распределительного щитка в стене.
– Руководитель онкологического отделения, – ни к кому не обращаясь, в пространство изрёк военный. Взгляд у него был совершенно мёртвый. Я на всякий случай кивнула, чётко осознавая, что раздавленная пудреница сработала детонатором этого совершенно ужасного денька, и что сейчас неприятности покатятся, как снежный ком с горы, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Непонятно только, почему эта грандиозная непруха свалилась, ни с того ни с сего, именно на мою голову…
– Следуйте за нами. Нужно разобраться, – военный внезапно вцепился мне в руку повыше локтя, словно бультерьер – хватка у него была стальная и очень жестокая. Я инстинктивно отдёрнулась назад. И, уже зная, что сейчас получу удар в висок и буду избита на полу (шкурой чувствую такие вещи!), я неожиданно для самой себя жутко заорала. Даже и не знала, что умею так восхитительно орать на самых верхних нотах звукового диапазона… И ещё я до этого чумного утра даже и не подозревала, что умею так шустро бегать на четвереньках!..
Вроде и не девчонка, а по лестнице вверх летела со скоростью пули, выпущенной из винтовки с нарезным стволом. В какой-то момент, хватнув перекошенным ртом пыльный воздух, я подумала: «Только не прямо, прямо – слишком очевидно!» – и осознала, что стою на этаже с надписью на розовой бумажке, а ступеньки трясутся от топота нагоняющих военных. «Всё-таки хорошо, что я босиком – на своих дециметровых шпильках далеко бы не убежала, там и скрутили бы на месте, как овцу», – урывками мыслила я, бесшумной тенью проносясь через воняющий нашатыркой холл и сворачивая в длинный коридор с дощатым полом и убогими обоями в пятнах плесени. За спиной слышалось размеренное «бух-бух» подкованных ботинок, хорошо хоть, не стреляли пока…