Non Cursum Perficio
Шрифт:
Не снижая скорости, я под прямым углом шмыгнула в заманчиво приоткрытую дверь – ага, умывальня! – и заперлась на шпингалет. Так, Мария, не расслабляемся, сейчас эти животные добегут до конца коридора, увидят там тупик и вернутся сюда. И вряд ли какая-то старая разболтанная шпингалета задержит их надолго. Млять, это надо же так вляпаться, причём ещё неизвестно, во что… Ага, тут у нас есть окно! Я откинула защёлки, двумя руками толкнула конечно же замазанное белой краской стекло и обнаружила, что: а) как в песенке, второй подъезд, седьмой этаж, б) стрелять всё-таки начали.
Стоя на подоконнике, растрёпанная, напуганная до чёртиков и при этом феноменально злая, я мрачно смотрела на выломавших дверь военных.
– Не приближайтесь, не то прыгну, – прохрипела я, не очень себе веря.
– Вы должны пройти с нами, иначе мы вас застрелим, – лишённым интонации жестяным голосом отозвался военный. Переговоры явно зашли в тупик. Слегка отдышавшись, я спросила:
– А что вам вообще от меня нужно? Шла себе на работу, никого не трогала…
– Вы находитесь в списке и должны подлежать контролю, – выдал нечто неперевариваемое военный. Несмотря на всю дерьмовость ситуации, от этого перла я слегка истерично расхохоталась и сквозь смех ответила:
– Я вам не верю. Обоснуйте необходимость моего нахождения в списке и подлежания контролю. На основании чего вы вообще действуете?
Выражение оловянных глаз военного не изменилось ни на йоту.
Всё тем же голосом, стерильным до ужаса, он проинформировал:
– Указ коменданта о контроле за соблюдением закрытого режима на всей территории объекта и пресечении попыток субъектов из списка покинуть территорию объекта.
Я не нашла, что ему ответить. У меня просто закончились мысли и слова. Одно я знала наверняка: сдаваться двум этим бездушным существам равноценно добровольной подписи под собственным смертным приговором. Такие вещи я тоже умею чувствовать шкурой.
– Достаточно, – сообщил один из военных в никуда, поднял тяжелый чёрный пистолет и сделал предупредительный выстрел в воздух. Это соблюдение никому сейчас не нужного ритуала выглядело настоящей издевкой. Потом жуткий зрачок дула уставился на меня – в моё левое плечо. Это не было ни намёком, ни даже приказом. Это было определённостью, как она есть.
Я сглотнула, а потом дерзко, резко, одним рывком шагнула с подоконника. Назад. В холодное никуда. Так, как сделал бы Норд…
«Мля, вот что значит – поленилась помыть кофейные чашечки!» – подумалось мне, в спасительной темноте закрытых глаз, вне любых чувств, на грани небытия. Полоснула по уголкам ускользающего сознания алая, словно мои розы, шрапнель боли, и всё прекратилось, чтобы никогда не стать иным. Норд, где ты, я лечу к тебе…
Комментарий к 4. Шаг назад В связи с необходимостью писать
POV
от женского лица, к созданию данной и всех последующих глав, рассказанных М. Оркильей, в качестве соавтора привлекалась моя сводная сестрица Мармелад, которой нет на ФБ и потому я не могу указать её, как соавтора. Посему пишу здесь, for the great justice.
====== 5. Второй подъезд ======
– …Знаешь ли ты, Сао Седар, – изрёк мой директор, Норд, вертя в пальцах ручку «Пеликан» с золотым пером. Вопросительный знак в конце своей реплики он поставить не удосужился, и я не стал ничего отвечать. Да и что я мог ответить на сей абстрактный недовопрос? Между нами на столике курились дымом две чашки раскалённой арабики, валялись россыпью сигареты, кулёчек с фисташками, карамельки и две гильзы от патронов.
Изначально я пришёл к директору сдавать свой проект подключения резервных ёмкостей волнового отдела к городской сети Зарницы. А вместо этого получил предложение попить кофе и поговорить о жизни. Причём, насколько я понял, говорить полагалось мне. Норд задумчиво молчал, поглаживая лежавшую на его коленях белую кошку, и неторопливо ждал, пока я чего-нибудь рожу. О жизни. Я же в тягостном недоумении нервно ел предложенную им плюшку и шмыгал взглядом по сторонам, поскольку не умел столь спокойно и продолжительно молчать, и чувствовал себя глупо и неуютно. Через какое-то время, когда взвесь тишины стала совсем неподвижной, а плюшка исчезла из списка наблюдаемых предметов, Норд спросил, знаю ли я.
– Знаешь ли ты, Сао Седар, – продолжал он вдумчиво, – о сломанных судьбах, о порванных судьбах, что приводят сюда, в Антинель? Прошлое – тёмные воды, и если ступить в них, течение унесёт тебя так далеко от милой, привычной, уютной жизни, что ты не вернёшься. Прошлое – это луговые колодцы, Сао Седар. Ты знаешь о городе Номонхане? Он стоит среди лугов, полных клевера. Но никто не бегает по ним, потому что в высокой траве есть высохшие колодцы – глубокие провалы, таящие в себе гибель. И стоит тебе свернуть, сделать хоть шаг в сторону, как ты уже там. В тишине, темноте, одиночестве. Никто не придёт на помощь. И ты там, на дне, неделями ждёшь своей смерти, как избавления. Да, таково наше прошлое, Сао… Спроси у любого, кем он был до Антинеля, по каким дорогам шёл. Один ответ будет тебе – молчание. Лишь мне дозволено здесь спрашивать и получать ответы, Сао Седар.
Норд по-птичьи склонил набок голову, скрестив руки на коленях и глядя куда-то мимо всего.
– Безрадостная привилегия… – тихо откликнулся я и поёжился. Мне было зябко, несмотря на влитые внутрь сто граммов африканского рассвета. Глупо хотелось лета и одуванчиков.
– Я тоже так думаю, Сао Седар. Особенно в туманные дни – такие, как сегодня. Ведь порой я даже не задаю вопроса… Те, кто приходят сюда, отдают мне своё прошлое. Выписывают кровавые символы ушедших дней на чистых страницах моей души, и я принимаю всё – у меня нет иного пути. Понимаешь ли ты, Сао Седар? Тревожат ли тебя в Антинеле сны, что точили твоё сердце в холодной интернатской спальне Джорхата или в съёмной квартирке на окраине Ниццы?
Я стиснул в руке чашку кофе так, что она хрустнула – или то был не фарфор, а мои собственные кости? Мне было очень страшно. И очень холодно. Я словно воочию увидел чёрные дыры в клеверном лугу своей вот уже три года как бестревожной, спасённой от кошмаров прошлого жизни. Зачем? Зачем Норд лишил меня иллюзии безопасности?..
Он молчал, недовольно поджав тонкие губы, словно отгородившись от меня этим молчанием. Он ждал, когда я всё-таки пойму всё, что было произнесено в этом зябком мартовском полудне.
Он ждал очень долго, и день этот настал, спустя годы…
…А вернее, утро, потому что на часах было без мелочи одиннадцать. Повозившись в чужих, пахнущих лавандой простынях, я решил, что спать больше не хочу и чувствую себя бодрым и свежим, как персидская фиалка. О вчерашнем полёте со стремянки напоминали лишь изгвазданные в земельке брюки – голова, судя по всему, у меня была железобетонная…
Почистив штаны обувной щёткой и обнаружив свой постиранный пиджак с прожженной утюгом дырой на рукаве, я оделся, пригладил волосы и пошёл поискать кого-нибудь живого на предмет послать в магазин за едой. В кухне на холодильнике нашлась приклеенная синей изолентой записка следующего содержания: