Non Cursum Perficio
Шрифт:
В моём сознании что-то забрезжило. Чертыхаясь и вертясь, как… в общем, изворачиваясь всем телом, я извлёк из кармана пиджака мобильник и включил в нём лампочку. В её тусклом, почти ничего не освещающем мерцании я увидел панораму окончательно убитого в хлам холла и чьи-то мёртвые ноги, валяющиеся возле лестницы отдельно от туловища. Бе. Гадость. Хотя, после наших Антинельских пирожков с ливером…
– Там что-то беленькое чернеется, – неожиданно сказал Бонита и ткнул пальцем в направлении ног, едва не сломав мне при этом челюсть локтём. Я сощурился, словно китайский сварщик, и первым вылез из-под дивана. Следом явился Поль, всё ещё постанывая, но уже с жаждой новых приключений в глазах. Пиджак на нём висел клочьями, очки погнулись, но даже сейчас Бонита ухитрялся держаться с непокобелимым,… простите, с непоколебимым достоинством.
Дохромав до ног и не обратив на них никакого внимания, Поль поднял из кучи мусора чудом уцелевшую трубку галогеновой лампы и поднёс её к глазам.
– Посвети мне, Сао, пожалуйста, – с нотками торжества попросил он. Я послушно посветил, заодно узнав, что галогенку сделали в городке со странным названием Избор, в промзоне на улице академика Стеценко.
– Я так и знал, – со странным блеском в глазах прошептал Бонита, откидывая со лба спутанные волосы, и крепко сжал меня за локоть. – Расскажи мне, Сао, всё очень подробно и с самого начала. У нас должно быть еще, по меньшей мере, два часа перед тем, как солдат начнут искать. Сейчас, только погоди буквально секундочку…
Поль тряхнул головой, присел на корточки и запустил тонкую изящную лапку в карман брюк сепарированного напополам солдата.
– О, тёплый дым в этом холодном мире! Что может быть лучше курева? – Бонита чиркнул реквизированной у ног зажигалкой, раскуривая длинную сигаретку с яростным запахом мятной жвачки, и блаженно закрыл глаза. Я не удержался от ответа на его риторический вопрос и лаконичного сообщил:
– Жориво.
Бонита радостно хрюкнул и ещё раз потребовал изложить ему Весёлые приключения Сао Седара в городе Никеле. Я довольно чётко стал осознавать, что директор седьмого корпуса – не манная размазня, и что Поль, пожалуй, знает про всю эту петрушку в маринаде поболе моего. Хотя бы на подсознательном уровне. Один этот его выход с лампочкой чего только стоит…
В общем, я старательно изложил Боните хренологию моего знакомства с нравами и бытом обитателей общежития № 47 на аллее Прогресса, а Бонита внимательно всё выслушал и глубоко задумался.
– Покажи-ка мне последние sms-ки от Норда, – попросил он и взял мой мобильник, читая сообщения. – Сао, да ты любимец судьбы, тебе об этом известно? Впрочем, Норд всегда к тебе весьма благосклонно относился, ему нравится в людях эдакий лёгкий флёр ебанутости…
– Толку с этой благосклонности, – сварливо огрызнулся я, подпирая щёки кулаками. Всё болело, хотелось жрать и ещё помыть голову. Кирпичная крошка в шевелюре – это, знаете ли, раздражает.
Поль удивлённо поднял взгляд:
– Сао, ну разве можно быть таким неблагодарным? Сильве Катценкэзе сейчас точно в три раза хуже, чем тебе, если она ещё жива. О ней никто не позаботился, понимаешь? Никто не давал ей своих личных кодов из «Классификатора межэтажности», не слал sms-ок…
– Поль, эти твои sms-ки может понять только существо с такой же, как и у Норда, кривой и вогнутовыгнутой логикой, лично я их – не понимаю, вот хоть убейся!! – я уже почти кричал от злости. – А вообще, Норд мог бы и не бросать нас всех в преддверии такого… такого вот!!!
– Не ори на меня, – тихо и внятно произнёс Бонита, и что-то было в его голосе такое, что я счёл за лучшее заткнуться и послушать Поля. Тот продолжал, – должен тебе сообщить, Седар, что по крайней мере последнее послание я понимаю отлично.
– Это про то, что Седар отстой, а Бонита рулит? – прозорливо догадался я.
– Нет, я про несовместимое единство в темноте, – тактичный Поль сделал вид, что не заметил моего ехидного выпада, и вернул мне телефон. – Вообще, я думаю, вдвоём с тобой мы отсюда выберемся, нам только нужно научиться думать как-то… хором!
– Угу, только в противоположных направлениях, – поддакнул я на автопилоте. Слова Поля вернули мою память в холодные Антинельские зимы, где царило хрустальное небо и белое безмолвие заснеженных равнин. Где были горячий кофе по утрам и мандарины на ужин…
…Самое одинокое Рождество – втихомолку у кофеварки, над которой бросала на потолок задумчивые блики праздничная гирлянда. Белый лён костюма, белый лён снежных равнин за окнами. Мне холодно в Антинеле, в моё самое одинокое Рождество, на подоконнике коридора первого корпуса… Я смотрю в печальные глаза своему отражению в тёмных стёклах, и думаю обо всех счастливых душах, что радуются этому метельному вечеру, гирляндам, венкам и нелепой попытке генерала ла Пьерра изображать Санта-Клауса.
За этот год я так и не смог преодолеть живущие глубоко под смуглой кожей и белым льном страхи, не смог ни с кем близко сойтись в этой разношёрстной общине учёных всех сортов и видов. Моя душа оставалась закрытой на множество замков, а попытки быть лёгким и приятным в общении больше напоминали сооружение баррикад.
Мой руководитель, шеф нулевого отдела Карло д’Эспозито, пригласил меня к себе на суаре во второй корпус, но я отказался. Я кончиками нервов чувствовал, как несчастен буду в этом водовороте чужого веселья, как не буду понимать шуток о каких-то Антинельских личностях и стану просто сидеть в углу и вылавливать конфетти из нетронутого бокала с шампанским…
Никому в Антинеле нет дела до Сао Седара, посредственного сотрудника отдела нулевой физики. Так что смысла играть в беззаботность?
А кофе хотелось так, что сводило скулы – только не было монетки в пол доллара, чтобы оживить дремлющего в отполированном корпусе кофейного джинна и получить стаканчик горячего, среди всей этой зимы, счастья… До зарплаты ещё неделя, что аналогично расстоянию до Луны и обратно. Надо как-то дожить. Причём без кофе и без любимых мандаринов. Ужас.
В сонную тишину пустого корпуса, в тоскливый вой вьюги за стёклами и негромкое урчание водопроводных труб незаметно вплёлся приближающийся стук каблуков.
Я смотрю в перспективу тускло освещённого коридора с полом в шахматную клетку, и в сердце медленной холодной змейкой вползает страх. По чёрно-белым плиткам легко ступают остроносые сапожки, знакомые всем и каждому в Антинеле – к кофеварке своей стремительной походкой приближается директор этого НИИ, Норд.
Я стараюсь забиться как можно глубже в нишу окна, словно Джен Эйр в Гейтсхэде, спрятать выдающий меня всему миру взгляд и просто спрятаться. Где-то по ту сторону здания с треском рассыпаются искры фейерверков, и хлещет на снег пенистое шампанское – на моих часах две стрелки слились в одну, обозначив переход в иной день и миг рождения самого знаменитого мученика всех времён после Anno Domini.