Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Я домой, в предместья Аннаполиса, в Фабричный квартал.
Мальчишка молча кивнул, демонстрируя полное нежелание идти на контакт. Камилло, тем не менее, сдаваться не собирался:
– Меня зовут Камилло Диксон, а тебя? Нам ехать ещё часа два, если не встанем в пробке, и познакомиться будет не лишним…
– Джель, – после долгого молчания проронил тот, словно бросил в бокал с коктейлем холодно звякнувшую льдинку. Ещё помолчал минуты с три и неохотно выдавил,
– Можно Рыжик называть.
– А я тогда Лысик, – не очень удачно пошутил Диксон на тему своей негустой шевелюры, в последние годы приобретшей тенденцию к сползанию с макушки куда-то за уши. По крайней мере, Рыжик зыркнул в его сторону, как на… в общем, не очень хорошо посмотрел.
Поняв, что поболтать с попутчиком ему сегодня явно не судьба, Диксон вздохнул и включил радио. Передавали криминальную хронику:
«С наступлением осени опять, как и весной прошлого года, значительно участились факты пропаж молодых девушек и девочек, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. За последние две недели исчезло три старшеклассницы, причём все трое являлись обитательницами северной части Фабричного квартала, граничащей с пустырями. Производящиеся оперативно-розыскные мероприятия…».
Камилло поморщился и переключил станцию, скулой ощущая внимательный взгляд Рыжика. Похоже, он уже мысленно примерял Диксона на роль серийного убийцы Фабричного квартала.
– Не люблю чернушку, – огрызнулся Диксон, хотя Рыжик сохранял каменное молчание.
Льющаяся из магнитолы «Unchained Melody» не могла разбить холодного отчуждения, стеной вставшего между пассажиром и водителем «Паккарда».
Начало смеркаться, по крыше забарабанила очередная порция гнусного осеннего дождика.
– Брр, это теперь часа на два, не меньше, – зябко вздрогнул Камилло, включая сразу печку, дворники и фары.
– В такую хмурую, дождливую осень хорошо сидеть дома, – в никуда сообщил Рыжик, сквозь полуопущенные ресницы следя за текущими по стёклам каплями.
– А что же ты не сидишь дома, а путешествуешь автостопом?
– У меня нет дома, – еле слышно отозвался Рыжик, закрыв глаза. Диксон прикусил губу и ещё раз внимательно посмотрел на своего пассажира: тонкий, словно лезвие клинка, и такой же жёсткий. Выражение застывшего, будто бы фарфорового лица скорее надменное, нежели злое, и этим отталкивает. Еле уловимые ароматы осенних цветов, полыни и дорогих сигарет. Округлое, уютное имя «Рыжик» шло этой колючке так же сильно, как звание обершлоссфюрера элитного полка СС самому Камилло.
– Сочиняешь ты, – осуждающе покачал головой Диксон. – Наверняка из богатенькой семьи. Надоело изучать юриспруденцию и Римское право в каком-нибудь модном институте, захотелось приключений – вот и сбежал из дома, на жизнь посмотреть… Я разве не прав?
Рыжик в ответ неопределённо фыркнул, не открывая глаз. На самом деле его очень удивило, что этот усатый лысый старикан в жутких вельветовых брюках оказался весьма недалёк от истины. Практически подошёл к ней вплотную и потрогал пальцем. Извилистый путь беглого директора Антинеля, длящийся вот уже без малого год, петлями путался за его спиной, сбивал со следа командора Садерьера и ещё несколько усевшихся ему «на хвост» личностей – но никогда не заканчивался, нет, никогда. Стоило одной дороге размотаться до конца и лечь Рыжику в руки, как тут же начиналась следующая… Тяжёлые или увлекательные, с попутчиками или без, такие разные – он наматывал их на запястье, словно шерсть, и прял из них собственную жизнь. Вот только последний месяц пряжа была вся сплошь серая, мокрая, грязная – как и сам сентябрь. И всё сильнее и чаще чувствовалось присутствие где-то рядом командора Садерьера – две добела раскалённые спицы в висках и ощущение взгляда в спину. Все ближе…
– …чашечку чая? – уловил Рыжик окончание обращённого к нему вопроса, и неуверенно повернулся к водителю. Старикан взирал на него ясными серо-голубыми глазами с дружелюбием сенбернара, откопавшего в снегах Швейцарии незадачливого лыжника.
– Извините. Я очень устал и задремал. Повторите, будьте так любезны, ещё раз ваш вопрос, – негромко проговорил Рыжик, глядя на Камилло и одновременно мимо него. Диксон ещё раз удивился отсутствию интонации в его голосе.
– Я говорю, может быть, примешь тогда моё приглашение на чашечку чая? Путешествовать в такой дождь – мало удовольствия.
– Благодарю, с радостью, – Рыжик вежливо склонил голову, но даже его хорошие манеры не могли улучшить впечатление от лишённого всяческой теплоты голоса. «Точно какого-нибудь политика отпрыск, – подумал Камилло. – Они все такие… замороженные. Пока горя как следует не нахлебается со своим желанием быть свободным и независимым, так и будет ходить с миной Снежной Королевы и цедить сквозь зубы… Ладно, с меня не убудет напоить это чудо в перьях чайком. Заодно поможет мне из магазина продукты на мою верхотуру затащить…» – Камилло обитал на последнем, шестом этаже довоенного дома без лифта.
Мокрый асфальт блестел в лучах фар, в натопленном тёмном салоне клонило в сон. Удача улыбнулась Камилло – несмотря на вечер пятницы, время многокилометровых пробок, дорога была пуста и свободна, как взлётная полоса.
До Фабричного квартала они добрались, когда уже совсем стемнело. Свет слабых жёлтых фонарей дробился и отражался в лужах, дождь шелестел и шуршал в густых кронах американских клёнов. Камилло оставил «Паккард» на стоянке и не с первой попытки открыл свои инвалидский зонтик – жёлтый в коричневую клеточку. Рыжик поспешил спрятаться от холодных капель под этой эфемерной защитой, прижавшись боком к рукаву пиджака Камилло.
– Не люблю дождь, – тихо сказал он, поправляя на плече свой рюкзачок и глядя на уютно светящиеся окна кирпичной многоэтажки напротив. Если бы Диксон посмотрел в этот момент ему в лицо, то увидел бы в чёрных глазах Рыжика усталую печаль.
– Да, осень – невесёлое время, особенно ноябрь, – на автопилоте подтвердил Камилло и зачем-то добавил, – в ноябре Адель умерла. Жена моя. От рака крови. Пять лет назад.
– Плохой месяц ноябрь, отчаянный, – помолчав, откликнулся Рыжик. – И февраль не лучше. Агония зимы и полная бессмысленность. В эти дни серых небес так не хватает тепла…
Камилло ничего не ответил, но на своего нечаянного попутчика посмотрел с ощутимой симпатией. Редко когда встретишь человека, который говорит то, что ты думаешь. Ощущения Диксона в этот момент были, как будто где-то у него в душе зажглась лампочка. Или что-то возле того. Камилло никогда не был мастером облекать свои мысли и ощущения в слитки слов.
– В магазин нужно зайти, – продолжением каких-то подкорковых мыслительных процессов заметил Камилло. – Уже должны свежий хлеб завезти. Его в семь часов всегда завозят.