Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Ты мне что-нибудь соизволишь объяснить, Поль? – холодно поинтересовался я, потирая запястье. – Или будешь продолжать строить из себя генерала ла Пьерра на занятиях по обучению охране труда?
– Выберемся – объясню. Сейчас времени нет, – коротко бросил Бонита, скомкав салфетку и встав.
– Просто поверь мне на слово, Седар, и делай так, как я тебя прошу. Ладно?
Я хмуро кивнул и последовал за ним к выходу, спиной ощущая, по меньшей мере, десяток взглядов, вонзившихся мне под лопатки. Интересно, откуда у меня это устойчивое ощущение, что так просто, с милыми лицами и добрыми улыбками, нас отсюда не выпустят?..
Я зыркнул по сторонам, изящно лавируя меж столиков, и обнаружил, что одна из сереньких девиц уже набирает номер на мобиле, а военные в чёрной с белым кантом форме в углу начинают нехорошо шевелиться…
Я мило улыбнулся ребяткам и ненавязчивым движением локтя помог семенившему мимо хмырьку с подносом поскользнуться и уронить весь свой ужин на голову накачанному вояке. Процесс обстоятельного поглощения военным котлеток был прерван двадцатиэтажным матом. Совершив изящный пируэт, я скользнул к уже дозвонившейся куда-то и слушавшей гудки девушке. Позади вояка сгрёб хмырька в кулак и небрежным пассом приложил фэйсом об тэйбол со словами «Мало ваше ведомство нас в дерьме купало, так вы ещё и жрать спокойно не даёте!». Каштановые кудри Бониты мелькали уже где-то за пределами столовой.
– Алло! – встрепенулась дозвонившаяся девица, после чего её собеседник имел шансы не оглохнуть от дикого визга лишь в том случае, если был глухим изначально. И чего так орать, спрашивается? Я ведь всего лишь сунул девице за шиворот горяченький, мокренький, только что выуженный из её чашки чая пакетик с заваркой…
Этот крик в ночи послужил своеобразным детонатором столь приятной антинельскому сердцу базарно-кабацкой склоки.
– Тупое мерзкое животное! – естественно, обернувшаяся девица обнаружила сзади никакого не Сао Седара, а мирно жевавшего салатик парня, вытаращившего от изумления глаза.
– Я же ясно сказала тебе вчера, что не буду с тобой! Баран похотливый!
Бац! Баран схлопотал подносом по роже, не успев вякнуть ничего в своё оправдание.
– Слышь, ты, моль драная, – заорали от стойки боевые друзья барана, двигаясь к столику девицы несимметричным косяком. – Ты нам за Дениса щас конкретно ответишь, поняла?! Не хочу и не могу, мля!
На другом фланге оскорблённый вояка с картофельным пюре за ушами и на погонах гвоздил стулом хмырьковых заступников в штатском. Сам хмырёк, пока не догнали и не навешали, с безумными глазами шустро скакал в сторону выхода на четвереньках. Не поверите – на меня больше никто не обращал внимания! Я мог залезть на стол и устроить индусский стриптиз, меня бы не заметили! Долго и старательно накопленные межведомственные обиды и личные счёты обитателей второго корпуса с моей лёгкой подачи вспыхнули, как склад новогодних фейерверков. Да возгорится из искры пламя, аминь…
Ещё раз оглядев эпохальное полотно столовской баталии и прикинув, что это ещё как минимум на четверть часа, я вышел в коридор… и напоролся на взвод штурмовиков, зажавших в угол Поля Бониту. В его белый пиджак утыкалось не меньше пяти стволов, глаза у химика были размером с блюдца, а ещё Поль как-то странно скалился на левый бок и нервно хихикал.
Времени на размышления у меня было не то, чтобы много – где-то секунды три. Звучало это примерно так (читать быстро-быстро и с вест-индским акцентом): «Даже если у него есть запасная лампочка, он дёрнется и его нашпигуют свинцом, что-то вместо лампочки чёрт у меня только бумажник и зажигалка, о зажигалка, они ж от удара взорваться могут если бросить посильнее, кажется ой млин это ж в огонь надо кидать!!!»
Моя невзыскательная зажигалочка, made hren razberesh gde, в которой и газа-то не было, чтобы прикурить, с довольно громким клацаньем шлёпнулась на плиточный пол и совершила пару оборотов вокруг своей оси. Штурмовики подскочили на месте и развернулись к улыбчивому мне, стоящему у стены (мишень в белом) с разведенными руками и ощущением тернового венца великомученика на смуглом лбу…
Естественно, зажигалка не взорвалась, причём солдаты сообразили это раньше, чем я. Какой-то приглушённый, как сквозь вату, звук выстрелов – раз, два… я не успевал считать, меня бросило спиной на стену, я ударился затылком и, как при замедленном кадрировании, сценка за сценкой просмотрел по секундам следующую минуту.
Свинцовые пчёлы, роем летящие на алый мёд. Выскочившая из дверей столовки молодая девчонка в сером платье, с перекошенным личиком и заваркой в волосах. Мужественные квадратные подбородки штурмовиков, почему-то очень отчётливо запомнившиеся, и белый кант на воротничках их мундиров. Бледное перекошенное лицо Бониты, одновременно плачущее – слёзы по веснущатым, испачканным засохшей кровью щекам – и смеющееся бесстрашными серыми глазами. Почему-то я думал, что он позовёт меня, скажет два волшебных слова «Сао Седар», как Норд когда-то давно, и соберёт воедино уже разбитое целое…
Но Поль молча ударил ладонью по стене с выражением весёлого и отчаянного бешенства на лице, и обои в ландыши прорезала жуткая трещина, из которой полыхнула вольтова дуга.
Кафель упруго толкнулся под ногами, и наступила темнота. Волны тишины сомкнулись надо мной, утаскивая в немую глубину… Я даже не пытался сопротивляться этому властному течению; так какая-нибудь бессмысленная и красивая, словно наша жизнь, водоросль не может сопротивляться океанским приливам. Лишь вздрогнувшая над сердцем медная брошка-ящерка, повернувшаяся мордочкой к магнитному полюсу, напомнила о чём-то. «Сао Седар…» – произнёс в моей памяти задумчивый бархатистый голос Норда, не приветствуя, но и не прощаясь.
«Сао Седар» – два волшебных слова, которые больше ничего не значат…
====== 7. Явление Рыжика ======
…Если бы в страховом бюро, где Камилло Диксон поглощал китайскую лапшу и играл в «Маджонг», кто-нибудь назвал его добрым самаритянином, то Камиллова реакция была бы диаметрально противоположна расхожей легенде. Но в глубине души у этого ворчливого старикана росли ангельские крылья, и все вопли «Я не такой» были лишь пустым сотрясением воздуха. Факты говорили сами за себя: полсотни подкармливаемых кошек, постоянные ссуды в безвозвратный долг толпе дальних родственников и функция голоса совести в собрании ТСЖ Фабричного квартала. Поэтому ничего особенного не было в том, что, увидев стопящего на обочине машины подростка с рюкзачком, Диксон притормозил и высунулся из своего порядком задрипанного голубого «Паккарда», как кукушка из ходиков.
– Извините, могу я ехать какое-то время с вами? К сожалению, у меня нет денег, – сказал мальчишка. Странный у него был голос – лишённый всяческой интонации. Камилло почему-то подумал о небе, – какое оно будет, если остынет и погаснет солнце, – и рассеянно кивнул в ответ. Мальчишка сел в «Паккард», аккуратно пристроив свой кожаный рюкзачок в ногах, и устало откинулся на спинку сиденья, скрестив руки на коленях. У Камилло непроизвольно приоткрылся рот при виде квадратных бриллиантовых запонок в манжетах его чёрной блузы. Лопаясь от любопытства и едва ли не жуя свои усы в попытках удержать так и лезущие с языка вопросы, Диксон стронул свой рыдван с места и счёл нужным проинформировать: