О смысле жизни
Шрифт:
Итакъ, мы стоимъ теперь передъ проблемой новаго отвта на старый вопросъ: гд и въ чемъ оправданіе жизни? Только положеніе сильно осложняется теперь тмъ сознаніемъ, къ которому пришелъ Л. Шестовъ: случай? есть, объективнаго смысла жизни? нтъ. Не угодно ли при этихъ условіяхъ оправдать человческую жизнь? и смерть Корделіи, и случайно разбитую камнемъ голову человка, и трупикъ утонувшаго черненькаго и тихонькаго мальчика Василія? Слово за Л. Шестовымъ.
VII
Передъ нами лежитъ трупъ шестилтняго ребенка, а мы ищемъ оправданія жи з-ни въ «добр»? эту обще-принятую безсмыслицу вскрываетъ Л. Шестовъ въ своей книг «Добро въ ученіи гр. Толстого и Ф. Нитше» (подзаголовокъ: «Философія и проповдь»). Мы ищемъ оправданія въ «добр»? т.-е. въ исполненіи «долга», въ нравственномъ величіи, въ стремленіи къ человческому достоинству въ борьб за истину, справедливость, въ исполненіи общеобязательныхъ этическихъ нормъ. О цнности всего этого говорить пока не будемъ, но не ясно ли, что все это «добро» вмст взятое не въ силахъ оправдать ни одной слезинки ребенка, ни одной изъ безчисленныхъ драмъ, ни одного изъ тхъ??????'овъ, которыми переполнена жизнь? Вотъ новая, противоположная прежней точка зрнія Л. Шестова; онъ развиваетъ ее въ книг о Толстомъ и Нитцше, вскрываетъ ее на жизни и творчеств этихъ двухъ громадныхъ людей и
Разорвавъ съ теоріей «разумной действительности», Блинскій требовалъ отъ жизни, отъ философіи отчета «во всхъ жертвахъ условій жизни и исторіи, во всхъ жертвахъ случайностей, суеврія, инквизиціи, Филиппа II и пр., и пр…Я не хочу счастья и даромъ, если не буду спокоенъ на счетъ каждаго изъ моихъ братьевъ по крови»… Этими словами Блинскаго начинаетъ Л. Шестовъ свою книгу, въ этихъ словахъ видитъ онъ выраженіе «сущности философской задачи» (II, стр. V и II, 93) и слдитъ, какъ ршалась эта задача Толстымъ и Нитцше.
Какъ ршалась, какъ ршается эта задача, все та же задача о смысл жизни? Л. Шестовъ видитъ два пути ея ршенія: путь проповди и путь философіи. «Проповдникъ», по терминологіи Л. Шестова, это родной брать тому «мыслителю», о которомъ была рчь по поводу Гамлета въ книг о Шекспир; оба они свой міръ орховой скорлупы считаютъ вселенной, а вселенную замыкаютъ въ орховую скорлупу теоріи, импе-ратива, нормы. Живая жизнь вытсняется теоріями, которыя твердо ршаютъ вопросы о смысл жизни; въ этихъ теоріяхъ «вполн точно и определенно будетъ выяснено, почему Филиппъ II и исторія терзали и терзаютъ людей, и ежели что-нибудь останется проблематическимъ, то разв нсколько вопросовъ теоріи познанія, о пространстве и времени, причинности и т. д. Но съ этими вопросами, какъ извстно, время терпитъ…» (И, стр. VIII). Все это? «проповдь», которая въ области этики сводится къ провозглашенію принциповъ гуманности, общеобязательныхъ моральныхъ нормъ и вообще всего того «добра», которымъ пытаются осмыслить жизнь. Совсмъ не то «философія», которая стремится дйствительно выяснить, а не только затушевать шумихой словъ гнетущіе человка вопросы о смысл бытія. Но такая философія? дло безмерно тяжелое; въ ней, какъ мы уже слышали отъ Л. Шестова, все вопросы и ни одного удовлетворительнаго ответа; такая философія тяжела, жить ею безмрно трудно. А силы человческія ограничены, даже силы титановъ духа и мысли; вотъ почему даже Толстой, даже Нитцше въ извстной части своего философскаго пути вдругъ покидаютъ «философію» и переходятъ къ «проповеди» (II, 92). «Где остановилась философія вслдствіе ограниченности человческихъ силъ, тамъ начинается проповдь» (II, 203).
Все творчество Толстого? разршеніе одной и той же стоящей передъ нимъ философской задачи о смысл жизни, объ оправданіи міра. «Война и миръ»? истинно философское произведеніе, говоритъ Л. Шестовъ; въ этомъ геніальномъ роман Толстой требуетъ отчета у судьбы на счетъ каждаго изъ своихъ братьевъ по крови, допрашиваетъ природу за каждаго человка и приходить къ заключенію, что «ответственность за человческую жизнь нужно искать выше, вне насъ» (II, 93 и 77). Но въ то же время въ этомъ роман, какъ и въ «Анн Карениной», слышатся начинающіеся мотивы проповди; Левинъ твердо увренъ, что жизнь его «не только не безсмысленна, но иметъ несомненный смыслъ добра» (II, І2). Въ чемъ же этотъ смыслъ добра? И что такое это «добро»? любовь къ ближнимъ, гуманность, состраданіе или что-нибудь иное? И какимъ образомъ это «добро» можетъ оправдать хотя бы одно безсмысленное человческое горе? Эти вопросы «философіи» особенно остро стали передъ Толстымъ вскор посл «Анны Карениной» и выражены имъ въ знаменитой стать: «Мысли, вызванныя переписью въ Москв». Онъ увидлъ во время переписи лицомъ къ лицу голодныхъ, холодныхъ и униженныхъ жителей Ляпинскаго ночлежнаго дома? и передъ нимъ съ новой силой встали старые вопросы о смысл жизни, о смысл мірового зла, въ немъ вспыхнуло «ожесточеніе противъ таинственной и упорной неразршимости мучительныхъ жизненныхъ вопросовъ» (II, 94). «Такъ нельзя жить, нельзя такъ жить, нельзя»? вотъ къ чему онъ пришелъ. Что же оставалось длать? Жить безнадежностью, жить отчаяніемъ? Безмрно трудна «философія» даже для титана. И Толстой пришелъ, какъ мы вс знаемъ, къ «проповди», къ проповди того самаго добра, которое безсильно оправдать жизнь. Онъ сталъ проповдникомъ самоусовершенствования, нравственности, долга, физическаго труда, цломудрія и многихъ другихъ столь же почтенныхъ вещей. Но основное свойство «проповди» то, что она неспособна ршить мучительные исходные вопросы ни теоретически, ни практически. Практически? «разв ляпинскіе жители (посл проповди Толстого) стали иными, разв ихъ судьба стала мене ужасной? Нтъ, само собою разумется; ляпинцы забыты: лучше сталъ самъ гр. Толстой»: онъ сталъ «сильне, бодре, веселе и добре», по мр того какъ началъ исполнять предписанія своей проповди (II, 36); но вдь это же не есть практическое раз-ршеніе вопроса о ляпинцахъ? А теоретически? разв вся эта проповдь Толстого, какъ и всякая проповдь, способна объяснить, оправдать, осмыслить хоть одну слезу въ мір? Такова въ общихъ чертахъ та точка зрнія, съ которой Л. Шестовъ разбираетъ творчество Толстого въ первой половин своей книги.
Вторая половина ея посвящена подобному же раз-смотрнію жизни и творчества Нитцше. Здсь еще боле подчеркивается, что «добро» не только не можетъ оправдать жизни вообще, но? что еще хуже? даже губитъ отдльныя жизни, всецло покорившіяся «добру». Нитцше, говоритъ Л. Шестовъ, служилъ «добру», велъ добродтельную жизнь нмецкаго профессора, занимался научной «проповдью», изучалъ Шопенгауера? «и во имя всего этого, что почиталось имъ тогда самымъ важнымъ и нуж-нымъ, отказывался отъ действительной жизни… Онъ учился и училъ всему, что считалъ важнымъ, нужнымъ, серьезнымъ и за этимъ дломъ совсмъ позабылъ о жизни». Но вотъ пришла безжалостная болзнь, обрекшая его на полное уединеніе? и только тогда онъ вступилъ въ область «философіи», только тогда онъ взглянулъ въ глаза жизни, сталъ мучительно размышлять объ ея смысл, ея оправданіи. Онъ понялъ тогда, что «добро», которому онъ служилъ, безсильно само по себ оправдать и осмыслить жизнь, что напрасно онъ видлъ въ этомъ «добр»? Бога, оправданіе міра. «Онъ во всей полнот проврилъ на себ выдвигаемую гр. Толстымъ теперь (т.-е. въ періодъ „проповди“) формулу: „добро есть Богъ“, т.-е. ничего, кром добра, не нужно искать въ жизни»,? проврилъ и убдился, что «добро» не есть «Богъ», что оно не спасаетъ человка, а лишь позволяетъ ему тшиться самообманомъ. Самообманъ этотъ? все то же отсыланіе отъ Понтія къ Пилату, которое намъ такъ хорошо знакомо: не находя смысла въ своей жизни, мы прячемся за нормой «любви къ ближнему» и считаемъ себя въ безопасности, какъ страусъ, закопавшій голову въ песокъ. А между тмъ, какъ можетъ эта «любовь къ ближнему» осмыслить нашу жизнь, если жизнь сама по себ не иметъ ни смысла, ни оправданія? За спиною нормы, правила, императива мы хотимъ спрятаться отъ сознанія трагедіи нашей жизни; Нитцше понялъ это и выразилъ съ удивительной глубиной.
VIII
Въ чемъ же эта «философія»? И какъ отвчаетъ она? поскольку можетъ ответить? на вс эти вопросы? Какъ примиряетъ она человка съ безсмыслицей существованія, съ «нелпымъ трагизмомъ», съ драмой?
Философія Толстого и Нитцше даетъ на эти вопросы, по мннію Л. Шестова, одинъ общій отвтъ; отвтъ этотъ гласитъ: amor fati. «Моя формула человческаго величія заключается въ словахъ amor fati,? говоритъ Нитцше:? не желать измнять ни одного факта въ прошедшемъ, въ будущемъ, вчно; не только выносить необходимость (еще мене скрывать ее: всякій идеализмъ есть ложь предъ лицомъ необходимости), но любить ее»… И въ другомъ мст: «amor fati: пусть это будетъ отнын моей любовью. Я не хочу воевать съ безобразіемъ. Я не хочу обвинять, не хочу даже обвинять обвинителей. Не видть? въ этомъ пусть будетъ все мое отрицаніе»… И эти мысли, замчаетъ отъ себя Л. Шестовъ, даютъ полное выраженіе тмъ настроеніямъ Толстого, въ силу которыхъ онъ отвернулся отъ ляпинцевъ, ибо не могъ «воевать съ безобразіемъ», котораго нтъ возможности уничтожить; Толстой предпочелъ «не видть», предпочелъ молчаливо признать, что? говоря словами Нитцше? «не должно желать быть врачемъ у безнадежно больного». И поскольку Толстой фило-софъ, а не проповдникъ? онъ признаетъ, что именно amor fati, а не «добро» должно быть маякомъ нашей жизни.
Разв можетъ «добро» отвтить намъ на вопросъ о смерти человка, хотя бы того самаго Ивана Ильича, о которомъ намъ разсказалъ Толстой? «Какъ въ своей душ гр. Толстой объясняетъ эту ужасную трагедію ни въ чемъ неповиннаго человка? Его отвтъ? проповдь: любите ближняго и трудитесь. Но объ этомъ его не спрашиваютъ, объ этомъ онъ самъ себя не спрашиваетъ. Прочитавъ Ивана Ильича, мы вовсе не интересуемся узнать, какъ намъ спастись отъ его ужасной участи. Наоборотъ, вмст съ Блинскимъ мы требуемъ отчета о каждой жертве исторіи, условій и т. д. (о каждой жертв случая? подразумваетъ между прочимъ подъ этимъ „и т. д.“ Л. Шестовъ), и не только не желаемъ лзть на верхнюю ступень развитія, но, наобороть, готовы броситься съ нея внизъ головой, если намъ не отвтятъ за Ивана Ильича»… (II, 134).
Но не одну только такую «проповдь» мы находимъ въ творчеств Толстого, а и глубокую «философію», исповдующую amor fati, любовь къ неизбжному. Проповдникъ-Толстой твердитъ намъ: «добро есть вчная высшая цль нашей жизни. Какъ бы мы ни понимали добро, жизнь наша есть не что иное, какъ стремленіе къ добру, т.-е. къ Богу» («Что такое искусство»); а философъ-Толстой отрицаетъ? врне: отрицалъ? такое «служеніе добру, какъ исключительную и сознательную цль жизни… Какъ въ „Войн и мир“, такъ и въ „Анн Карениной“ гр. Толстой не только не вритъ въ возможность обмна жизни на добро, но считаетъ такой обмнъ неестест-веннымъ, фальшивымъ, притворнымъ…» (II, 7). Въ «Войн и мир» во имя «добра» отказалась отъ «жизни» Соня? и для Толстого она только «пустоцвтъ». Отсюда выводъ: «можно и должно стараться „быть хорошимъ“…, но это только поэзія существованія, а не жизнь. Здоровый инстинктъ долженъ подсказать истинный путь человку. Кто, соблазнившись ученіемъ о долг и добродтели, проглядитъ жизнь, не отстоитъ во-время своихъ правъ? тотъ „пустоцвтъ“»… (II, 9). Прежде всего? жизнь, на пер-вомъ план? жизнь. «И всякій, кто жилъ, какъ бы онъ ни жилъ, даже безнравственно, пошло, грубо, не вызывалъ негодованія гр. Толстого… Все живое живетъ по-своему и иметъ право на жизнь. Одни? лучше, другіе? хуже; одни? маленькіе, другіе? крупные люди; но клеймить, отлучать отъ Бога никого не нужно. Спорить нужно только съ Наполеонами, желающими отнять у насъ человческое достоинство, да съ Сонями, такъ неудачно втирающимися своими безрезультатными добродтелями въ богатую и полную жизнь» (II, 79). Такъ формулируетъ Л. Шестовъ основной выводъ «Войны и мира». Жизнь пріемлется во всей ея полнот, право на жизнь признается за каждымъ.
Ну, а смерть, гибель, слезы? Въ отвтъ? amor fati. Князь Андрей умираетъ? съ неизбжностью надо примириться; мало того? ее надо любить. Князь Андрей умеръ? но жива Наташа, живъ Пьеръ: «я не виноватъ, что я живъ и хочу жить, и вы тоже»? это слова Пьера.
Смерть принимается какъ неизбжное. А безсмысленныя страданія, драма,??????? Отъ нихъ надо отойти, какъ Толстой отошелъ отъ ляпинцевъ, ибо не должно желать быть врачемъ безнадежно больного… Тяжела, мучительна, невыносима эта философія (впрочемъ, тысячи нитцшеанцевъ сдлали себ весьма портативную и легкую «аморальную философію» изъ этой философіи Нитцше); жить этой философіей? значитъ жить безнадежностью и страданіемъ. Любить необходимость! Это значитъ: любить жизнь и все живое, но любить и все безобразное, все нелпое, все ужасное; это значитъ: любитъ «зло» настолько же, насколько и «добро», стать «по ту сторону добраго и злого»…