Объективность
Шрифт:
В атласах XVIII века «типичными» феноменами были те, что восходили к некоторому лежащему в основании Typus’у, или архетипу, из которого, по крайней мере теоретически, могли быть выведены индивидуальные феномены. Типичное редко, если вообще когда-либо, воплощается в конкретном индивидууме. Тем не менее проницательный наблюдатель может его интуитивно воспринять, основываясь на накопленном опыте, подобно тому как Гёте «видел» перворастение. Об архетипе скелета животного Гёте писал следующее: «Поэтому здесь предлагается анатомический архетип, общий образ, в котором по возможности содержались бы формы всех животных и на основании которого каждое животное описывалось бы в известном порядке. Этот тип должен быть построен с наибольшим учетом физиологии. Уже из общей идеи типа вытекает, что никакое отдельное животное не могло бы быть выставлено в качестве такого сравнительного канона; ничто единичное не может быть образцом целого» [127] . Это не значит, что архетип целиком выходит за пределы опыта, ибо, как заявляет Гёте, он был выведен из наблюдения и наблюдением проверен. Однако наблюдения, направленные на поиск типичного, должны проводиться сериями, так как единичное наблюдение, сделанное одним наблюдателем, может вести к заблуждению: «Так как наблюдатель никогда не видит чистого
127
Johann Wolfgang von Goethe, «Erster Entwurf einer allgemeinen Einleitung in die vergleichende Anatomie, ausgehend von der Osteologie» [1795, pub. 1820], Goethes Werke, 7th ed., vol. 13, Naturwissenschaftliche Schriften, ed. Dorothea Kuhn and RikeWankmuller (Munich: Beck, 1975–1976), p. 172; translated by Douglas Miller in Scientific Studies (New York: Suhrkamp, 1988), p. 118 (цит. по: Гёте И. В. Первый набросок введения в сравнительную анатомию, исходящую из остеологии // Гёте И. Ф. Избранные сочинения по естествознанию: Изд-во Академии наук СССР, 1957. С. 155. – Примеч. пер.). О перворастении [Urpflanze] в связи с гётевской доктриной растительного метаморфоза см.: Olaf Breidbach, Goethes Metamorphosenlehre (Munich: Fink, 2006), p. 103–116.
128
Johann Wolfgang von Goethe, «Erfahrung und Wissenschaft» [1798, pub. 1893], Goethes Werke, 7th ed., vol. 13, Naturwissenschaftliche Schriften, ed. Dorothea Kuhn and Rike Wankm"uller (Munich: Berk, 1975–1976), p. 24.
Типические образы доминировали в анатомических, ботанических и зоологических атласах с XVII по середину XIX века (а в отдельных случаях еще долго после этого периода), но не всегда в той чистой форме, что прославлялась Гёте. Два важных варианта, которые мы назовем «идеальный» и «характерный», также появляются в иллюстрациях атласов этого периода. «Идеальный» образ стремится представить не просто типичное, а совершенное, в то время как «характерный» образ помещает типическое в индивидуальное. И идеальный, и характерный образы упорядочивают феномены, и создатели обоих настаивают на их изобразительной точности. Но, как показывают нижеследующие примеры, лежащие в их основании онтологии и эстетики резко контрастируют друг с другом.
Ил. 2.8. Архетипы высшего растения и насекомого. Johann Wolfgang von Goethe, Die Schriften zur Naturwissenschaft, vol. 9A, Zur Morphologie, ed. Dorothea Kuhn (Weimar: B"ohlau, 1977), table 9 and p. 239–240. Наброски, сделанные Гёте карандашом и чернилами, окружены его заметками о «трех органических системах» (чувствительной, подвижной и питательной) и их сущностных характеристиках. Гёте обнаруживает Typus Перворастения на всем протяжении растительного царства: «Моя уверенность, что открытая мною общая формула приложима ко всем растениям, только возрастает. С ее помощью я уже могу объяснить наиболее идиосинкратические формы, например страстоцвет, арум, и расположить их параллельно друг другу». Goethe to Karl Ludwig von Knebel, Oct. 3, 1787, ibid., p. 373.
В сотрудничестве с Ванделааром, работавшим с Линнеем [129] голландским художником и гравером, Бернард Зигфрид Альбинус создает несколько анатомических атласов идеализированного типа, вошедших в число наиболее влиятельных атласов XVIII века, включая Tabulae sceleti et musculorum corporis humani («Таблицы скелета и мышц человеческого тела», 1747). В предисловии к этой работе Альбинус детально описывает свои цели и методы работы в терминах, которые могли бы показаться противоречивыми с точки зрения стандартов механической объективности. Он был привержен одновременно сохранению наиболее строгих стандартов визуальной точности и созданию образов «наилучших моделей природы» (ил. 2.9).
129
О Ванделааре и других иллюстраторах этого периода см. посвященные им разделы в: Hans Voilmer (ed.), Allgemeines Lexicon der bilden K"unstler von der Antike zur Gegewart (Leipzig: Seeman, 1907–1950). Многие иллюстраторы атласов XVIII в. были голландцами или получили в Голландии образование. О голландском описательном искусстве см.: Svetlana Alpers, The Art of Describing: Dutch Art in Seventeenth Century (Chicago; Chicago University Press, 1983).
Для достижения этой цели Альбинус заходил так далеко, как ни один анатом до него, тщательно вычищая, собирая воедино и устанавливая скелет, проверяя точное положение тазобедренных костей, грудной клетки, ключицы и т. д. путем сравнения с очень худым нагим мужчиной, стоявшим рядом с подготавливаемым скелетом. (Эта проверка требовала времени и причиняла Альбинусу определенное беспокойство: чтобы защитить нагого мужчину от зимнего холода, требовался огонь, тепло которого значительно ускоряло разрушение костей скелета.) Пытаясь избежать малейшей ошибки художника в пропорциях, Альбинус устанавливал две решетки, одна из которых находилась в четырех рейнских футах [130] от скелета, другая – в сорока, а затем размещал художника строго в той точке, откуда подпорки решеток совпадали с лучом зрения, и перерисовывал образец на лист клетка за клеткой. Рисунок приводился в соответствие с образцом при помощи паттерна «прямых и поперечных линий». Эта процедура была предложена лейденским коллегой Альбинуса натурфилософом Вильгельмом Гравезандом и напоминает наставления по созданию перспективного рисунка ренессансного художника Леона Баттисты Альберти. Она сводилась к калькированию отдаленного предмета. Фиксированная точка зрения и отображение визуального поля на поверхность репрезентации при помощи решеток подчиняли художника дисциплине выстраиваемого квадрат за квадратом соответствия во имя натурализма. Как и практиковавшие перспективу ренессансные художники, Альбинус строго предписывал, как следует рассматривать законченную гравюру, а также – как ее нужно изготавливать [131] .
130
Рейнский (рейнландский) фут – единица измерения длины, равная 0,316 м. – Примеч. пер.
131
Bernhard Siegfried Albinus, «Historia hujus operis», Tabulae skeleti et musculorum corpus humani (Leiden: J.&H. Verbeek, 1747), n. p.; перевод: Tables of Skeleton and Muscles of the Human Body (London: John and Paul Knapton, 1749), sig. c. x.
Ил. 2.9. Идеализированный скелет с носорогом. Bernhard Siegfried Albinus, Tabulae skeleti et musculorum corpus humani (Leiden: J.&H. Verbeek, 1747), Table 8, 2 ZOOL XII, 2192 RARA (выражаем благодарность Государственной университетской библиотеке Геттингена). И хотя Альбинус почти на десять лет монополизировал умения художника и гравера Яна Ванделаара и исправлял его рисунки и гравюры, он позволил Ванделаару добавить на заднем плане таблиц «орнаменты» для усиления привлекательности изображения. Носорог, показанный на этой гравюре, был включен [в изображение] по причине его диковинности. Принадлежащая библиотеке Геттингенского университета копия Tabulae skeleti в написанной от руки аннотации указывает, что животное «демонстрировалось за деньги во Франции, Голландии и Германии» в 1740-х гг. Возможно, именно этот носорог изображен на картине венецианского художника Пьетро Лонги Показ носорога в Венеции (ок. 1751 г.).
Но эти поразительные гравюры, причинявшие «граверам массу хлопот и тревог» в течение трех месяцев, не изображали в действительности тот скелет, который столь скрупулезно подготавливал Альбинус. Подобно Линнею и Гёте он был нацелен на истину-по-природе, на идею в наблюдении, а не на исходное наблюдение как таковое. Он предпринял все обычные меры и ряд экстраординарных, чтобы гарантировать целостность объекта и субъекта. Однако заявления Альбинуса о том, что, собственно, изображают законченные иллюстрации, могут вызвать определенный шок у современного читателя. Они показывают идеальный скелет, который может и не реализоваться в природе и по отношению к которому конкретный скелет будет являться в лучшем случае не более чем приближением. Альбинус слишком хорошо осознавал обязательства, возложенные на создателя атласа: природа преисполнена разнообразием, но наука не может быть таковой. Он должен отбирать свои образы, и принцип отбора Альбинуса откровенно нормативен:
Скелеты отличаются друг от друга не только по возрасту, полу, росту и совершенству костей, но и по знакам силы, красоты, а также впечатлению, производимому ими в целом. Я выбрал скелет, позволяющий обнаружить как знаки силы, так и живости. Все в нем элегантно, но в то же время не слишком утонченно. Ничто не выдает в нем ни юношеской или женской округлости и податливости, ни, напротив, неотесанной грубости и неуклюжести. Короче, все его части прекрасны и приятны для глаз. Так как я хотел продемонстрировать образчик природы, то выбрал его среди ее лучших моделей [132] .
132
Tables of Skeleton and Muscles of the Human Body, sig. b. x.
В этой связи Альбинус выбрал скелет мужского пола, среднего роста, с правильными пропорциями, наиболее совершенного вида, без каких-либо дефектов и изъянов. (Для Альбинуса было очевидно, что совершенный скелет – это по необходимости скелет мужчины. В 1797 году немецкий анатом Самуэль Зёмеринг создал «идеальный» – и идеологически нагруженный – женский скелет [133] .) Но скелет все еще недостаточно совершенен, и Альбинус, не колеблясь, исправляет природу при помощи искусства: «Однако он еще не был всецело совершенным, в нем наблюдалась большая, чем того хотелось, незавершенность. Поэтому подобно тому, как художники, рисующие красивое лицо, в случае обнаружения малейшего дефекта исправляют его на картине, дабы сделать подобие еще более прекрасным, также и те вещи на рисунке, которые оказались менее совершенны, были улучшены, и сделано это было таким образом, чтобы продемонстрировать более совершенные формы. В то же время была проявлена осторожность, чтобы сделать их правильными [adhibita cura, ne quid a vero discederetur]» [134] .
133
Londa Schiebinger, «Skeletons in the Closet: The First illustrations of the Female Skeleton in Eighteenth-Century Anatomy», Representations 14 (1986), p. 42–82. О предпочтении взрослых мужских особей в зоологии XVIII в. см.: Kirsten Winther Jorgensen, «Between Spirit and Matter: An Ethnographic History of British Zoology and Zoologists, ca 1660–1880», Ph.D. diss., European University Institute, 2003, p. 200.
134
Bernhard Siegfried Albinus, «Historia hujus operis», Tabulae skeleti et musculorum corpus humani (Leiden: J.&H. Verbeek, 1747), n. p.; перевод: Tables of Skeleton and Muscles of the Human Body (London: John and Paul Knapton, 1749), sig. b. x.
«Совершенный» и «правильный» [vero] (т. е. истинный, достоверный, точный) – путеводная звезда и компас Альбинуса, и он не усматривал между ними никакого противоречия. Альбинус мог придерживаться обеих целей одновременно вследствие метафизики и отношения к суждению и интерпретации, которые, как мы увидим в главе 3, резко отличались от тех, что были характерны для XIX века. По сути, Альбинус полагал, что универсалии (например, его совершенный скелет) обладают той же (или даже большей) онтологической основательностью, что и партикулярии. Универсалия может быть представлена на отдельном рисунке, даже если не воплощена ни в одном конкретном скелете. Как и «чистый феномен» Гёте, универсальное может быть постигнуто только путем обстоятельного знакомства с партикулярным во всех его деталях, но ни один образ конкретной вещи, каким бы точным он ни был, не может схватить идеальное. Только наблюдатель с опытом и проницательностью мудреца может видеть идею.