Однажды в Голливуде
Шрифт:
— Не знаю. Не помешаешь?
«Остроумно, — думает Рик. — Что, эта кнопка ходит с командой авторов, которые пишут ей стервозные подколки в ответ на риторические вопросы?»
— Я постараюсь, — мягко говорит Рик.
Она откладывает большую черную книгу на колени и недолго осматривает его, потом оглядывается на пустой стул, осматривает его, потом снова переводит взгляд на Рика.
— Это же твой стул, да?
— Ага, — говорит Рик.
— Кто я такая, чтобы запрещать тебе сидеть на твоем
Снимая ковбойскую шляпу и учтиво кланяясь:
— И все-таки, — говорит он, подключая все свое обаяние, — благодарю покорно.
Она не хихикает, не улыбается, просто опускает глаза обратно к своему чтению.
«Да идет она на хуй, блядь мелкая», — думает Рик. И его ковбойские сапоги грохочут по деревянным ступенькам крыльца громче, чем нужно. Он подходит к режиссерскому стулу, забирается на него, тихо крякнув, как и всегда в таких случаях.
Она не обращает внимания.
Затем он достает из кармана черных девайсов расхераченную пачку сигарет, берет одну из этой мятой пропотевшей пачки и сует себе в губы под приклеенным конским волосом. Раскуривает «раковую палочку» серебряной «Зиппо» в стильной (шумной) манере крутого мужика из пятидесятых. Успешно запалив конец сигареты, он захлопывает крышку «Зиппо», чуть ли не рубанув ударом карате наискосок; металл лязгает по металлу с громким «щелк».
Она не обращает внимания.
Он глубоко затягивается, заполняя легкие дымом, как когда был актером помоложе и наблюдал, как закуривает Майкл Паркс, — только в случае похмельного Рика это вызывает приступ кашля, и ему снова приходится сплюнуть мокроту зеленого пополам с красным цвета, что красочно шлепается на деревянный настил.
Вот на это она уже обращает внимание.
На личике маленькой леди мелькает выражение ужаса, словно Рик только что нассал ей в хлопья; она в шоке таращится то на Рика, то на склизкий плевок на земле.
«Ну ладно, это правда уже перебор», — думает Рик и искренне извиняется перед крошечной коллегой. Она пытается проморгаться от сей картины, опуская голову, чтобы снова найти место в большой черной книге, на котором остановилась.
Говоря по правде, заверив, что не помешает ее чтению, Рик вообще-то только этим всю дорогу и занимался. И еще не закончил. Притворяясь, что читает свою книжку, и пытаясь как можно незаметнее выковырять засевшую в носу упрямую козявку, он небрежно спрашивает:
— А ты что, не обедаешь?
— У меня сцена сразу после обеда, — безэмоционально отвечает она.
— Да? — спрашивает Рик. Словно на самом деле говорит: «Ну и?»
Теперь он наконец завладел ее вниманием, так что она закрывает книгу, кладет на колени и оборачивается, чтобы объяснить свой метод.
— Если я обедаю перед сценой, то играю вяло. Я считаю, что работа актера — и я говорю «актера», не «актрисы», потому что слово «актриса» — это несуразица, — так вот, работа актера — избегать всех помех своей игре. Работа актера — стремиться к стопроцентной эффективности. Естественно, успеха добиться невозможно, но здесь главное — старание.
Несколько секунд Рик просто молча таращится на нее, пока наконец не произносит:
— Ты кто?
— Можешь звать меня Мирабеллой, — говорит она.
— Мирабелла — и? — спрашивает он.
— Мирабелла Лансер, — отвечает она так, словно это очевидно. Рик отмахивается и спрашивает:
— Не-не-не, я имею в виду — как тебя зовут на самом деле?
И снова она отвечает, словно учительница:
— Когда мы на площадке, я предпочитаю, чтобы ко мне обращались только по имени героини. Это помогает мне проникнуться реальностью сюжета. Я пробовала и так, и эдак, и я играю чуточку лучше, когда не выхожу из образа. А если я могу играть чуточку лучше, то готова ради этого на все.
На это Рику особо ответить нечего. Так что он просто сидит и курит.
Девочка, что называет себя Мирабеллой Лансер, смеряет взглядом ковбоя, облаченного в сыромятную куртку с бахромой, и говорит:
— Ты плохой парень Калеб Декото, — именно говорит, не спрашивает, и произносит имя на манер «Жан Кокто».
Рик выпускает сигаретный дым и говорит:
— Я думал, произносится Калеб Да-ко-та.
Снова отворачиваясь к большой черной книге, Мирабелла отвечает, словно самодовольная всезнайка:
— Уверена, произносится «Де-ко-то».
Глядя, как она читает, он с сарказмом спрашивает:
— Что там такого интересного?
— А? — поднимает она взгляд от книги, не улавливая никакого сарказма.
— Что читаешь? — переспрашивает он уже искренне.
У серьезной девочки происходит серьезный всплеск энтузиазма, и она взбудораженно тараторит:
— Это биография Уолта Диснея! Так интересно, — сообщает она. Затем делится мнением с коллегой-актером: — Он, между прочим, гений. Я хочу сказать — такой гений, что рождается раз в пятьдесят или сто лет.
Наконец Рик задает вопрос о том, что мучает его весь их разговор:
— Тебе сколько, двенадцать?
Она качает головой. Она привыкла, что взрослые постоянно ошибаются, и ей это нравится.
— Мне восемь. — Она передает Рику большую черную книгу о Уолте Диснее. Он ее рассматривает, листает страницы, спрашивает:
— И ты здесь все слова понимаешь?
— Не все, — признается она. — Но в половине случаев о смысле можно догадаться по контексту предложения. А если я совсем-совсем не понимаю, то составляю список слов и потом спрашиваю у мамы.
Впечатленный, он возвращает книгу и говорит:
— Нехило, восемь лет — и уже свой сериал.
Возвращая книгу себе на колени, она корректирует комплимент:
— «Лансер» — далеко не мой сериал. Это сериал Джима, Уэйна и Энди. Я просто постоянная актриса в амплуа «маленькая проказница». — Потом, ткнув крошечным указательным пальцем в актера, сообщает: — Но только дай срок — и однажды у меня будет свой сериал. И уж тогда, — предостерегает она, — берегись.