Осада
Шрифт:
Клешков подтащил к столу и поставил лавку, на которой спал. Степан и он сели против хозяев.
– Дормидоша, займись!
– прогундосил Князев. Дьякон грузно вылез из-за стола и ушел куда-то за спины Клешкова и Степана.
– Так вот, соколики, страннички вы милые, - запел старик, шмыгая носом и посмеиваясь, словно радуясь чему-то, - вот решили мы тут, значит, полюбопытствовать, кто ж вы такие будете. И узнали кой-чего... Оружие-то есть?
– Есть, - сказал Степан и вынул из кармана браунинг.
– А у тебя?
– старик цепко посматривал на Клешкова.
Санька поглядел на Степана.
– Покажь, - сказал Степан.
Санька вынул и положил на стол свой наган.
– Дайкося, - врастяжку сказал старик и потянул к себе за стволы оба пистолета.
– Дормидоша, - ласково сказал он, - займись.
Клешков почувствовал, что он взмывает из-за стола, что неведомая страшная сила поднимает его все выше и выше. Он вскрикнул. Дормидонт отпустил его ворот, и он упал на корточки.
– Василь Петров, - сказал старикашка, прищуривая глаза, - а ну дуплет к штофу?
– Икра паюсная да сельдь.
– Красно говоришь. Какую материю купец любит?
– Кастор, драп, а женский пол - для праздника крепдешин или крепсатен, панбархат, шелк, атлас. Для буден гипюр...
– Стой-стой, - со сверкающими глазами кричал Князев, - бостон в какую цену клал?
– Аршин - по десять, а то и по пятнадцать брал, - хитро, но с достоинством и не медля ни секунды отвечал Степан, - для визиток сукно первого сорта до двадцати за штуку материи догонял.
– Хват!
– восторженно закричал Князев, стукнув рукой по столу. Первеющий ты, брат Василь Петров, первеющий ты человек в торговле!
– Он посидел, пошевелил губами, обернулся к безмолвной фигуре в углу и вдруг скосил глаза на Саньку.
– Доверяю я тебе, Василь Петров, - он снова хихикнул, - а вот малого-то свово ты, брат, видать, плохо знал.
– Знал, - сказал веско Степан, - не боись, купец, и тут мой товар без накладу.
– Оно без накладу-то - факт, ан переоценил ты его! Скажи-ка, Саня, старичок весело блеснул глазом на Клешкова, - ты к хозяину-то свому сам приблудился, ай как оно вышло?
– Освободил он меня, - сказал Клешков. Его вдруг залихорадило от веселья в маленьких глазках Князева, от молчаливого присутствия человека в бурке, от длиннопалой руки с длинным ногтем на мизинце, которой тот придерживал полу, от тяжелой близости дьякона за его спиной.
– Шлепнуть меня хотели, - пояснил он, чувствуя, как пересохло горло, и облизывая губы, - ну, и тут Василь Петрович... Я ему, как родному отцу...
– Ан и врешь, парнишка, - вскочил и подбежал, обогнув стол, вплотную к Саньке старик, - врешь все, милой! Комиссары тебя подослали, комиссары красненькие! Большевички-коммунисты!
Санька дернулся, но сзади на плечо упала чугунная рука, и голос дьякона предупредил:
– Стой смиренно!
– Какие комиссары!
– воскликнул Санька, озлобляясь. Он сам понимал, что его сейчас может выручить только злоба.
– Я этих комиссаров своими бы руками! Они меня под трибунал подвели.
– Занапрасно, Аристарх Григорьев, мальчонку теребишь, - сказал со своего места Степан, - ни в чем он не виновный. Что служить к большевикам пошел - за то я его хулю, да все по молодости, жрать-то надо! А малый он вполне нам сочувственный. Я его мысли наскрозь вижу.
– Наскрозь?
– отскочив от Клешкова, сощурился Князев, - ой ли, Василь Петров, а про комсомол его знал, а?
– Так что - комсомол!
– сказал Клешков.
– Это я сам могу сказать.
– Говори!
– поощрил Князев.
– Я в восемнадцатом году на электростанции работал...
– Рабочий!
– уличающе поднял палец Князев.
– Да какой он рабочий, когда торговые все в роду, - перебил Степан, он же мой двоюродный племяш! Рабочий! Времена-то какие были! Тут хоть кто рабочим станет!
– Значит, комсомол?
– спросил Князев, торжествующе усмехаясь.
– Так, толкуй, кайся.
– Немцы в Харькове были, - пояснил Клешков, - а там ребята против них поднялись. Я и пристал к ним.
– Та-ак, - протянул Князев, - пристал, говоришь? А отстал ли?
– А на кой они мне, - сказал Клешков, - думаешь, дядя Аристарх, приятно было? Я и при обысках бывал. Все больших людей, солидных, обыскивали. Доведись так-то отцу бы не разориться да не помереть, и его б туда же, в чеку...
– Спас Харитошу господь, убрал его с грешной землицы, чтоб не лицезреть погибель нашу, - горестно вздохнул Степан.
Клешков похолодел. Если они сунутся в какие-нибудь его документы, то там черным по белому: Александр Савельевич... А Степан про отца Харитоша!
Но Князев вдруг нахмурился, отошел и сел на свое место. Туда же после его знака прошел и дьякон.
– Ладно, - сказал Князев, - на том и порешим. Есть у нас к вам дело, да только дюже оно деликатное. Потому так договоримся. Один делать его будет, другой у нас останется - на всякий случай. Согласны, голуби? Но скоро сказка сказывается, а дело-то, оно совсем нескорое.
Всю ночь шел дождь. Утром дорогу развезло так, что пройти было трудно. Гуляев направился к исполкому, где хотел отыскать Бубнича.
Длинные захламленные коридоры были пусты и темны. На втором этаже у предисполкома Куценко шло заседание. За машинкой мучился вооруженный боец, утирая пот со лба и через час по чайной ложке отстукивая буквы. На стареньком диване, ладонями обхватив колени, сидела девчонка в кожанке и платке. Крепкие ноги ее в кирзовых сапогах непрерывно двигались, то поджимаясь, то притоптывая. Это была Верка Костышева - комсомольский секретарь маслозавода.