Осень матриарха
Шрифт:
– Тогда скажи теперь. Между нами чисто? Есть у меня какие-либо долги перед тобой?
– Я хотел от тебя дочь, - ответил он, подумав.
– Наверное, и ты сама её пожелала, но от головного хотения у таких, как ты, зачинаются лишь сыновья-смертники, и чтобы выжить, ему пришлось обрядиться ею. Девочка же, рождённая наперекор природе, сделалась чёрной дырой, которая исказила ткань мира. И всё стало туда втягиваться. Думаю, напрасно я так сделал. И кому, как не мне, лечь пластырем поперёк образовавшейся прорехи. Только вот я остался тем, кем и был, и одержим прежними похотями.
Я поняла, что он имеет в виду. Выигрыш в давнем состязании. Смерть
Три слагаемых рока по имени Тергата. Напыщенно до крайности.
Я молчала.
– Знаешь? Сыграй со мной в ту давнюю игру, - пробормотал Джен.
– Амазонка и взятый с бою пленник.
Нет, ничего такого криминального. Да ведь и в те лихие мои годы согласие присутствовало. Несмотря на тотальное молчание жертвы. На ритуальную грубость моих парней, которые готовили добычу к закланию. На то, что никакой клятвы не давали ни я, ни мой нечаянный любовник. Он мог украсть оружие или попробовать убить меня голыми руками. Я... да не надо притворяться глупцами, дети мои. Мы не могли возить за собой зряшных едоков, а стать одним из моих людей и воевать против прежних товарищей обе стороны, его и моя, считали верхом подлости.
– Как так? - спросил Дезире.- Но ведь ваши подчинённые считали, что сражаются за истину и должны вербовать ей сторонников?
Та-Циан укоризненно покачала головой:
– У нас не говорят: "Наше дело правое, мы победим". Не делят население на хороших и плохих парней. В Динане принято считать, что коли ты вошёл сам или тебя вбросило в игру, так надо действовать чётко по правилам, а иначе нет смысла. Ведь игра - то, чем и ради чего спасётся мир, и самая главная жизненная ценность: потому что никакие призы не способны подменить собой ритуал. Потому что враги в игре поневоле благородны, друзья самоотверженны, и никого не изгоняют по причине "ты не холоден и не горяч, но тёпел".
– Но ведь вы могли отпустить их восвояси, - вмешался Рене.
– Я думал...
– Свой подножный хлеб ты как отпускаешь?
– усмехнулась женщина. - Восвояси или по водам, чтобы его прибыло? Мы были не такие дурни, чтобы умножать число прилежных и добропорядочных врагов.
А та ночь... Та последняя ночь...
Нет, не было ничего, что бы могло поразить вас насмерть. Конечно, когда руки завязаны над головой, так что и волос на голове не расчешешь, а на ногах путы, как у жеребца в ночном, - сделал шажок и пал на колени, - тогда остаётся одно: подчиниться своей женщине. Но это были внешние жесты, фиалы, в которых, словно зелёная горечь полыни, плескалось священное безумие. Самое простое движение поднимало внутри бурю, что вмиг достигала кончиков пальцев, и лёгкое касание ногтя обжигало, словно бритвенный порез.
Наверное, мы стремились исчерпать себя, чтобы ничего не оставить на завтра. Никаких сил для того, что предстояло нам обоим.
Бесполезные старания. Меня, по крайней мере, ничто не могло сокрушить.
Что говорилось на совещании равных? Снова не могу передать в точности. Атмосфера казалась... такой доверительной, что ли. Будто сообщники взвешивают аргументы за чашкой чая, понимаете? Слова обвинений были справедливы, ответы Дженгиля - кратки, держался он с достоинством того, кто видит перед глазами последний окоём, за которым, как в древности, круто обрывается земной диск. Выглядел он... Да почти как всегда: сам слегка потускнел, но в глазах со вчерашней ночи поселилось
Итак, протокол Совета был составлен и подписан. Решение суда уточнено и выведено каллиграфическим почерком: наиболее важные бумаги мы не доверяем современной технике.
Магистр для чести может участвовать в Совете, а может и не участвовать. Собственно, причины личного свойства не играют никакой роли.
Но уж если он присутствует - заверить смертный приговор с него потребуется. И, возможно, ужесточить. Или смягчить. Потому что Совет обязан действовать по правилу, а магистерское дело - создавать прецедент. Всё могут короли - иначе с какой стати их вообще держат?
Документ поднесли мне для ознакомления, а потом не торопясь передавали по кругу. "Est dignus morte" - и подпись. "Est dignus morte" - и закорючка. Восемь раз подряд. И - о Терги, обвиняемый ведь тоже расписался. С пометкой - "Hoc est in votis" - "Это и моё желание".
Иными словами, я, почти не глядя, нанесла свой витиеватый росчерк, как бы итожа остальные. Но имея в виду иной оттенок смысла.
Не повинен смерти, как цесаревич Алексей, а достоин. Латынь позволяла такую интерпретацию.
Оддисена не держит наёмных палачей. Им бы не нашлось дела. Процедура сложения кольца и оборачивания клинка - в идеале самоубийство чужими руками. На совете мы обсуждали даже не что, а кому и как исполнять заведомо понятное всем решение.
Обычно ставят двоих, которые выматывают осуждённого по очереди. Им вручают клинок, который слышал клятву, ему - любой другой, как правило, не худший первого. Искусство, требуемое для того, чтобы разыграть спектакль, необходимо незаурядное, ему учат с первых дней в Братстве. Почти как харакири в самурайских семьях. Обречённый не имеет права держаться истуканом и подставлять горло; не должен тяжело ранить исполнителя; также первому нет смысла выматывать второго или вторых - чистой смерти может не получиться. Те, кто забирает его земную жизнь, стараются дать ему выложиться и покрасоваться напоследок.
Разумеется, кому брать Тергату - об этом рассуждали не при Дженгиле, того сразу увели. Сразу вызвался Тейнрелл как наиболее мощный из нас. И, пожалуй, наиболее равнодушный. Что они с Дженом и Кергом некая смутная родня, ходили слухи, но в Динане такому никто не удивляется.
Что до второй кандидатуры - настала пауза. И тогда я вмешалась:
– Мы делаем не то. Тергата - моя карха-гран.
– Это клятвенный клинок домана Дженгиля, - возразил Кергелен. - Лишь оттого мы и взяли её от вас. Возможно, он не имел права её передаривать, но на то, что не запрещёно, иногда приходится закрывать глаза.
– Отдали законно, отняли тайком, - я кивнула.
– Тогда я вновь заявляю права на саблю. А по правилам это или не совсем - неважно. Здесь и сейчас нарушена добрая их половина.
И когда на меня стали этак нехорошо коситься, прибавила:
– Я всё-таки магистр по вашему слову. И мне надо точно знать, что мой супруг умер, иначе всю жизнь будут ненарочные мысли грызть. Не смущайся, друг Тэйн: с твоей-то силой мне будет одно дело - рядом постоять.
И что вам в этом? В былые времена уход высокого играли прямо здесь, на чёрно-белом шахматном полу. Оттого природное стекло, отполированное мастерами, сделалось чуть матовым. Но поскольку никто из сидящих даже не привстал с места - о Тергах я даже не говорю, - мы двое вышли.