Осень матриарха
Шрифт:
То, что случилось дальше с нами тремя, преломилось в сознании рассказчиков; возможно, были и равноправно существующие варианты бытия. Возможно, бились о заклад я и Тэйн, и погиб тоже Тэйн. Джен умер от не такой уж и тяжёлой раны, истекая кровью. Джену отрубил голову Каорен, после чего ушёл сам. Мы с моим возлюбленным умерли вместе на манер Ромео и Джульетты...
Тогда моего мужа недалеко увели от порога залы: в один из тупиков, отходящих от колоннады. Увидев, как мы подошли, его охрана удалилась, Тэйн вручил ему свою длинную карху, я было собиралась отдать Тергату...
–
Потому что тот острый стальной блеск, который я заметила, ударил мне в сердце.
– Ахилл и Пентесилея, - сказала я. - Женщина - воин, мужчина - для утехи воина.
И коснулась кархой-гран другого клинка, вызывая на бой.
И снова говорю вам: нет. С нашим мастерством мы попросту не могли причинить друг другу ничего более глубокой царапины. Но я забрала у Джена немалую часть силы и остановилась, повернув саблю рукоятью к Тэйну, чтобы взял уже он. А сам Джен продолжал атаковать Тергату как ни в чём не бывало. Только вот его нынешний соперник был не чета мне: и мощи небывалой, и не ранен нисколько. К тому же вовсе не хотел, чтобы его подменяли. И Джен знал, что уж теперь я и мёртвый побратим удовлетворены полностью. Поэтому когда ему сделалось тяжко дышать, он приоткрылся с левой стороны и еле заметно кивнул. Тергата кольнула под ребро самым остриём, и тотчас же мой смертник упал навзничь, освобождая саблю.
Тэйн вынул из-за пазухи большой платок и хорошенько вытер лезвие. Бросил пегую тряпицу рядом с телом. Негромко произнёс:
– Не подходите, ина магистр. О легене будет кому позаботиться. Карху я вам верну, как только захотите, но не здесь, а при всех наших: как бы надвое не подумали.
То есть - усомнились, кто из нас был последним. Кто убил.
"Надвое", однако, думала я сама: уж такая особенность женской психики. Отчего так мало крови вытекло из ранки - осталась внутри? Почему и остывшее, закостеневшее лицо не казалось мёртвым - только слегка печальным?
Да, я успела попрощаться, хотя не пожелала проводить. Как мне сказали, гробницы высоких доманов, легенов и магистров все находятся здесь, в закоулках лабиринта, и если приходится выносить прах на свет - это обман и могила будет тоже ложная.
Вошедшие в летопись слова, которыми меня встретили, - сущая правда.
– Ты сделала всё в точности как надо, - произнесла Эррат.
– Глаза бы мои на тебя не смотрели.
Она не обманывалась по поводу сценария. Никто из них не обманывался.
Достойная смерть, не зазря и в свой час. Чаши весов уравновесились. Фурии сыты. Овцы целы. И теперь предстоит начать с того места, на котором запнулся Джен.
Я забрала Тергату у Тэйна лишь затем, чтобы сложить её вместе с силтом. Лишних слов не говорилось, но вам, юноши, я поясню. Это снова не значило "пойдите и убейте меня". Но всего лишь "там, куда я намерена уйти, эти знаки власти - меньше чем ничто". И если мой пафосный жест воспринимался отступничеством, как говорил позже кое-кто из Братьев Зеркала, то лишь в том смысле, в каком средневековые короли не ездили с заграничными визитами: владыка земли и есть вся эта земля, и они неразделимы. Власть верховного понтифика обращалась
А на сколько времени я оставляла Динан с его горами и равнинами - не мог сказать никто.
XIV. ИДОЛЫ ПЕЩЕР. Окончание
Спросонья женщина уловила в воздухе нечто парадоксальное. Запах тонкой крестьянской лепёшки, какими принято брать еду из общего котла, но жирной, сладковатой и на дрожжах.
Знаковая пища конца здешней зимы. Висящая на кончике языка подмена самого распространённого из ругательств. Называется блины.
– Ой, блин, - послушно ругнулась Та-Циан. - Это же ребятишки тесто на ночь затворили. По правилам забытого древнего искусства. То-то с вечера едким попахивало.
Никаких саф-моментов: раскрошили и замочили в молоке серый брусочек, чуть погодя замесили в кастрюле мучную подболтку, довели до состояния полужидкой грязи с пузырями, которые, дойдя до поверхности, лопаются. И вот теперь стащили с антресоли парочку древних чугунных сковород, почерневших от масла: Татьяна Афанасьева дочь хранила как память о бабке, её преемница - в качестве орудия самообороны. И пекут вовсю - на блюде уже выросла целая стопка.
– Рень, вы с Дези разве такое потребляете?
Оба отвернулись от плиты. Рене сжимал в руке половник, с которого на пол капало тесто, Дезире - сковороду, откуда соскальзывал в небытие очередной плоский шедевр.
– А? Нет, это для госпожи, - церемонно ответил Дези, свободной рукой подхватывая раскалённый лопух прямо в воздухе.
– Масленица кончается, - пояснил Рене, обтирая половник внезапно возникшим лоскутом. - А какие проводы зимы без блинов?
– Чудики. Сегодня ведь самое начало поста. Вчера зиму жгли и пепел по ветру рассеивали.
– Мы считаем - не беда, - ответил Дезире.
– Наесться можно как во здравие, так и за упокой.
– Дезь! - шикнул на него товарищ.
– Да нет, верно, - усмехнулась Та-Циан. - Давно ведь перегорело. А что я ради вас переворошила золу - так это для вас элитный корм, мне же ничего такого особенного. Лучше объясните, каким местом вы думали: я вам что - блиноглотательная машина?
– Да мы, бывает, тоже берём кусок-другой с общего стола: чего только не сделаешь за компанию, - ответил Рене.
– Только у людей для еды бывают отдельные вход и выход, а у нас один-единственный на все случаи жизни. В общем, справимся. А всякие остатки можно Христа ради скормить. Нищеньким, голубкам, собачкам.
– Ну как можно переводить добро!
– напоказ возмутилась Та-Циан.
– Лучше пожертвовать собой. Надеюсь, ваш нынешний эксперимент худо-бедно удался. И да, разумеется, я не прочь с вами поделиться, но не изначальным продуктом, а творчески переработанным. Раз уж у вас желудки наполовину атрофировались. Кстати, вы не можете поперхнуться куском по нечаянности?
– Не грозит, - объяснил он.
– У нас пищевод и дыхательное горло отдельные. И задохнуться от заложенного носа нам не грозит, как обычным зверикам: мы совсем не простужаемся, и дышать нам не обязательно.