Пальмы в снегу
Шрифт:
Адвокаты держались с ними, как с неотесанными деревенщинами, которые должны быть по гроб жизни благодарны, поскольку иначе так и сидели бы в своей Богом забытой долине, не узнав, что такое блага цивилизации.
«А помнишь, Хакобо, — спрашивал Килиан, — как мы заполучили земли буби? Ведь тогда мы вели себя с ними точно так же. И в конце концов, мы действительно должны быть благодарны, потому что теперь станем жить лучше».
Никогда не обсуждалась лишь прибыль, которую получат застройщики от этих земель, ценность которых резко подскочила как раз в тот момент, когда они перестали принадлежать
Хакобо посмотрел на брата. Как он мог с оптимизмом смотреть вперёд — после всего, что случилось? Только-только он наконец зажил нормальной жизнью в Испании — и тут же потерял жену.
Хакобо вспомнился тот день, когда Пилар — простая, тихая и боязливая женщина — пришла к ним в дом, чтобы ухаживать за прикованной к постели Марианой в последние месяцы ее жизни. И кто бы мог подумать, что мало-помалу рана в сердце его брата настолько затянется, что тот в конце концов поведёт ее к алтарю?
Да, что правда, то правда: Килиан, не задумываясь, женился на ней, как только узнал, что она забеременела, поскольку по-прежнему отличался повышенным чувством ответственности. Но правдой было также и то, что благодаря этой женщине, сердечная тоска его брата, привезённая из Африки, понемногу улеглась. Пилар оказалась кратким затишьем в жизни Килиана.
И теперь, после ее смерти, в его жизнь вернулась тоска, и Хакобо нетрудно было понять, с чем она связана.
— Полагаю, ты читал последние газеты...
Килиан покачал головой.
— Сколько лет мы ничего о них не знали, а теперь пошли новости одна ужаснее другой.
— Ну, не все так ужасно. Говорят, будто бы сейчас он собирается установить добрые отношения с Испанией и уже начали разрабатывать программу сотрудничества.
— Посмотрим, как долго это продлится, — горько усмехнулся Килиан.
Килиана интересовали даже не столько новости политики, о которых писали журналисты, обосновавшиеся в Малабо после так называемого переворота Свободы в августе 1979 года, совершенного руками нового президента, Теодоро Обианга. После переворота открылись настежь все двери, и на улицы высыпал народ; изумлённые этой новостью люди поначалу держались недоверчиво и подозрительно, но потом бросались друг к другу в объятия, откровенно заливаясь слезами счастья.
Все репортеры описывали ситуацию в стране, которую оставил после себя Масиас, как катастрофическую. Малабо лежал в руинах, зарастая джунглями, ржавея и догнивая. И что же, люди действительно верят, что весь этот кошмар уже закончился? Что они избавились от принудительных работ? Что у них перестанут отбирать скудный урожай? По случаю суда над Масиасом, по решению которого он был заключён под стражу и казнен, напечатали блестящие репортажи, подтверждавшие, какое варварство царило в Гвинее в последние годы, когда вся страна превратилась в настоящий концлагерь.
Регионы опустели из-за бегства жителей, из-за массовых убийств, совершенных этим безумцем, из-за болезней и нехватки лекарств, а также налёта саранчи, вызвавшей голод. Гвинея оказалась на грани гибели.
И в таком месте Килиан бросил Бисилу и двух детей? Как он мог допустить, чтобы они оказались в этом аду, пока он сам обустраивает собственную жизнь? Как ненавистен он был сам
Если бы не помощь Мануэля, он бы просто сошёл с ума. При каждой возможности Килиан посылал ему чек, который тот передавал через знакомых медиков, ездивших в Гвинею с гуманитарной миссией. Килиан посылал лишь деньги. Никаких писем. Ни единой строчки, которая могла бы стать поводом для обвинения в связях с испанцами. Благодаря цепочке врачей, Килиан и Бисила знали, что оба живы. Эти маленькие передачи утешали его бессонными ночами, подтверждая, что тайное, загадочное, мистическое чувство в очередной раз не обмануло, что она жива, и ее сердце по-прежнему бьется, пусть даже вдали от него...
— Даже не думай! — сказал Хакобо, словно прочитав его мысли. — Я рад, что жизнь там стала налаживаться, но для нас ведь все это уже в прошлом, разве не так?
Хакобо потёр глаз, над которым навсегда остался шрам, напоминавший о тех ударах, которыми когда-то наградил его брат. Он знал, что Килиан так никогда его и не простил, но и сам не мог забыть тех ужасных минут.
Килиан по-прежнему молчал. Для него все это не было прошлым, оставшимся далеко позади.
С каждой секундой жизни ему все труднее было смириться с тем, что вынужденная разлука стала окончательной и бесповоротной.
XX
Конец и начало
2004-...
— А мама? — спросила Даниэла, слегка нахмурившись.
Мысли о матери немного омрачало ее радость и облегчение, которыми она лучилась последние дни.
С того самого вечера, когда Килиан раскрыл ей душу, снова пережив все то, что хранилось в его сердце больше тридцати лет, поток новых вопросов все не иссякал. Ей было недостаточно ошеломляющего открытия, что Лаха действительно оказался биологическим сыном Хакобо, единокровным братом Кларенс и кузеном Даниэлы. Нет, истина требовала ещё больших объяснений, ответов на десятки вопросов после стольких лет молчания, чтобы каждый из них мог жить своей жизнью после этих откровений.
Килиан вздохнул. Он никогда об этом не говорил, а она никогда не спрашивала, но Пилар всегда была уверена, что его сердце принадлежит другой. Единственное, о чем она его попросила в день их свадьбы — снять африканское ожерелье, которое он носил на шее.
— Мы с твоей мамой пережили чудесные минуты, и она подарила мне тебя, — ответил он. — Бог пожелал, чтобы она умерла вскоре после твоего рождения.
Он не сказал, что всегда подозревал — на самом деле ее забрали духи, чтобы сердцем он оставался верен Бисиле.
— Дядя Килиан, — вмешалась Кларенс. — А ты никогда не думал вернуться в Гвинею, когда после Масиаса ситуация улучшилась?
— Мне не хватило смелости.
Килиан поднялся и принялся ходить взад-вперед по гостиной. Затем остановился возле окна, любуясь цветущим июньским пейзажем, полным жизни. Как же сложно было объяснить, что через призму времени и расстояния все видится совершенно иначе, и теперь все прежние чувства свелись к одному: к раскаянию. Со временем человек куда чаще вспоминает о том, что потерял или от чего пришлось отказаться, чем о том, что получил. Такова особенность возраста...