Пальмы в снегу
Шрифт:
У Хосе возникло ужасное предчувствие. Когда он, задыхаясь, поднялся на вершину холма, то обнаружил, что худшие опасения подтвердились. Больше чем когда-либо он сейчас сожалел о том, что его сгорбленное тело утратило былое проворство. Он уже не успеет добраться до деревни и предупредить своего сына Собеупо, что его ищут, как ему сообщил Симон.
Добравшись до арки у входа в деревню, он почувствовал вездесущий запах дыма. Подойдя ближе, увидел огонь. Биссаппоо был охвачен пламенем. В дымном воздухе стояли горестный плач и причитания
Хосе схватился за свою уже совершенно седую голову.
Кто-то ткнул его под рёбра.
— Эй, старик! Пошевеливайся!
Его погнали вместе с остальными. Одним из первых солдаты выбрали Инико. Но ведь он ещё слишком юн!
Сержант жестом велел им заткнуться.
Насколько понял Хосе, они проводят массовый набор мужчин трудоспособного возраста для работы на плантациях, чтобы заменить уехавших нигерийцев, берут в том числе стариков, больных и детей. Отыскав взглядом сержанта, он подошёл к нему и показал документы, которые всегда носил в кармане.
— Я управляющий Сампаки.
Сержант просмотрел документы и высокомерно сунул обратно.
Хосе помрачнел. Достав из кармана несколько купюр, он протянул их сержанту.
— Простите, забыл поставить печать, — сказал он.
Сержант улыбнулся.
— Вот так-то лучше!
В который раз Хосе поблагодарил Килиан за помощь — пусть даже издалека. Ах, если бы он мог рассказать старому другу, как помогли им деньги, которые присылал Килиан! Хосе даже не представлял, как бы они без них выжили!
— Мне нужны работники на плантацию, — убедительно солгал Хосе. — Двенадцать человек.
— Можешь взять пятерых. Остальные отправятся в другое место.
— Почему вы сожгли деревню? — спросил он. — Разве вам мало, что вы забираете наших мужчин?
— Они не хотели говорить, где скрывается заговорщик. Они все виновны в диверсии.
— Так значит, вы его не нашли?
— Нет, не нашли.
Хосе мысленно вздохнул с облегчением. Его сына Собеупо не так-то просто найти в лесу!
И тут же сердце его снова сжалось от боли, когда он увидел, как рушится в пламени его дом и дома соседей. Женщины вязали в узлы уцелевшие пожитки, со слезами прощаясь с мужьями, сыновьями и братьями.
Кое-кто из них бросился к Хосе.
— И куда же нам теперь идти?
— В Реболу. Там вам помогут.
— А наши мужчины? Что будет с ними? Увидим ли мы их ещё когда-нибудь?
— Я постараюсь выяснить, на какие плантации их определят. Там нужны работники, их будут кормить, и ничего с ними не случится. — По его лицу было видно, что он и сам в это не верит. — Когда-нибудь все это закончится.
Он указал на Инико и четверых своих племянников того же возраста, молча велев им следовать за собой.
Хоче подвёл их к сержанту, который разрешил ему самому выбрать работников.
— Я возьму этих, — сказал он.
— Самых молодых отобрал, — заметил тот. — А ты не дурак, однако.
—
— Только не забывай: каждый день по два часа они должны обучаться военному делу, — напомнил сержант.
Все шестеро, бросив последний взгляд на догорающий Биссаппоо, двинулись прочь, не веря, что когда-нибудь ещё увидят своих родственников, друзей и соседей, которые теперь угрюмо стояли под градом оскорблений и прицелом винтовок, прощаясь с матерями, женами и дочерьми.
Радиотрансляция, как всегда, началась с очередного воздаяния хвалы Масиасу и перечисления его бесчисленных заслуг. Затем начали передавать хвалебные песни, сложенные в его честь.
Бисила приглушила звук. Она уже была сыта по горло этой музыкой.
— Тебе не нравится? — спросил врач, мужчина с тонкими чертами лица и доброй улыбкой.
— Музыка мешает мне сосредоточиться.
На лице Эдмундо проступила улыбка.
Бисила была сыта по горло новыми порядками. Никогда прежде она не знала такого дефицита самых необходимых продуктов: сахара, соли, молока или мыла. Не было ни света, ни воды, ни приличных дорог, ни транспорта. В довершение всего, к ней в дом едва ли не каждый день приходила полиция, пока Лаха был в школе, заставляя отмечаться. Полиция искала ее знакомых со времён колониальной эпохи, чтобы их арестовать, а заодно хотела получить доказательства того, что она замешана в тесных связях с испанцами. На стене у неё висел пробковый шлем, закрывая дырку на обоях. Бисила до сих пор вздрагивала, вспоминая взгляд полицейского, когда она имела неосторожность насмешливо поинтересоваться:
«Вы, должно быть, устали, обходя все дома на Фернандо-По»?
«Он больше не Фернандо-По, — заявил полицейский, нависая над ней. — Теперь он называется островом Масиаса Нгемы Бийого Негуэ Ндонга. Или ты скучаешь по своим друзьям-испанцам?»
Бисила тут же сменила тон; ей в очередной раз пришлось прибегнуть к извечной технике взяточничества, рискуя дать им повод вернуться назавтра, чтобы спросить, откуда взялись деньги.
Так проходили дни за днями, в непрерывном чередовании страха и неопределённости; изо дня в день они чудом выживали благодаря ее ангелу-хранителю, который присматривал за ней издали, так что она постоянно ощущала его взгляд на своей коже...
— Ты мне поможешь? — спросил Эдмундо. — Роды будут трудными.
Эдмундо был превосходным врачом и хорошим товарищем. С тех пор как она пришла на работу в больницу Санта-Исабель — то есть, теперь уже Малабо, — мысленно поправила себя Бисила, жизнь значительно улучшилась. Эдмундо имел самую лучшую репутацию и пользовался всеобщим уважением, а благодаря своим связям всегда мог достать продукты на чёрном рынке.
Они вошли в операционную. Женщина лежала на койке, глядя в пространство потерянным взглядом.