Пальмы в снегу
Шрифт:
— Немедленно отпустите этого человека! — крикнул он.
— Это ещё с какой стати, белая падаль? — бритоголовый снова глумливо осклабился, продолжая остервенело пинать распростертое на земле тело. — Потому что ты так сказал?
Килиана тут же окружило несколько юнцов, большинству из которых не исполнилось ещё и двадцати. Он почувствовал, как его покидает уверенность.
— Ни один белый не смеет нам приказывать, — заявил один из них.
Палки взлетели в воздух. Килиан закрыл лицо руками, ожидая неизбежного
И тут он услышал, как знакомый голос произнёс дружелюбно, но твёрдо:
— На вашем месте, я бы его не трогал.
Килиан открыт глаза. Бальтасар стоял между ним и юнцами, жаждущими мести. — Я племянник начальника полиции Максимиано, а этот человек — его друг.
— Иди в машину, — шепнул он Килиану, не оборачиваясь. — Я поговорю с этими ребятами: пусть объяснят, почему они так разбушевались.
Он задал им несколько вопросов на языке фанг, и те охотно пустились в объяснения.
Килиан забрался в машину; его ноги ещё дрожали.
На заднем сиденье съёжился Мигель.
Килиан ничего не сказал. Он случайно глянул в окно — и к его горлу подступил ком. В разбитом окне гостиной он увидел темнокожую женщину с младенцем на руках, к ней прижался малыш лет пяти или шести. Несмотря на расстояние, он был уверен, что слышит их плач, вызванный кошмарным погромом, свидетелями которого они оказались.
Увидят ли они ещё живым своего мужа и отца?
Бальтасар вернулся к машине в сопровождении бритоголового. Простившись с ним, Бальтасар забрался внутрь. Юноша наклонился, чтобы посмотреть Килиану в глаза.
— В другой раз ты так легко не отделаешься, — предупредил он.
Килиан завёл мотор, и машина на полной скорости рванула прочь.
— Спасибо, Бальтасар, — сказал он. — Ты спас мне жизнь.
Тот ничего не ответил, лишь удручённо махнул рукой, словно хотел поскорее забыть об этом досадном эпизоде.
— Могу я узнать, какая муха их укусила? — спросил наконец Мигель.
— Отряд португальских наёмников попытался захватить Конакри, — объяснил Бальтасар. — И Масиас дал волю своим юнцам, чтобы громили португальцев.
Мигель фыркнул.
— Странный способ выражать протест... — заметил он. — Сегодня же возвращаюсь в студию, и целую неделю оттуда — ни ногой!
— Неплохая идея, — прошептал Бальтасар. — Не те сейчас настроения...
Килиан покосился на него. Он не сомневался — Бальтасар думает о том же, что и все остальные. Что они до сих пор делают в этой проклятой стране?
— Почему мы не уезжаем? — повторил Килиан.
— А куда нам ехать? — вздохнула Бисила.
Этот разговор начинался уже не в первый раз.
— В Испанию, — ответил он. — Всем вместе. Ты моя жена, и поедешь со мной.
— Мое место здесь.
— Твоё место — рядом со мной.
Килиан
— Все уезжают, — сказал он. — Поэтому я обдумываю разные варианты.
Бисила села рядом.
— Я не могу отсюда уехать. Дети белого и негритянки — гвинейцы, а не испанцы. Нам не позволят выехать. — Она замолчала. — А кроме того, — продолжала она чуть погодя, — мне не место в Пасолобино. Я там не приживусь. Для ваших людей я навсегда останусь негритянкой, которую Килиан де Рабальтуэ привёз из колоний.
— Ты будешь моей женой! — возразил Килиан. — Как-нибудь привыкнем, притерпимся!
— Но я не хочу, чтобы кому-то пришлось привыкать ко мне.
— Мы могли бы жить и в Мадриде... или в Барселоне... Я мог бы устроиться работать на фабрику.
— Ты создан для земли, гор, плантации, — возразила она. — В городе ты будешь несчастен. Со временем ты начнёшь винить меня в этом, и наша любовь закончится.
— Тогда у нас есть другой выход: я останусь здесь. На плантации вроде бы пока спокойно.
Бисила встала, направилась к окну, но потом передумала и подошла к столу, на котором стояло маленькое зеркальце. В рамку этого зеркальца Килиан вставил единственную фотографию, на которой они были сняты вдвоём. Она улыбнулась, вспомнив тот день, когда Симон предстал перед ними с только что купленным фотоаппаратом. «Так, Бисила, встань здесь... Вот так... А ты, Фернандо, встань рядом с мамой... Ещё ближе... Так, теперь улыбнись... Так, а ты, Килиан, встань вот здесь... Отлично! Можешь опереться о грузовик, если хочешь. Сейчас вылетит птичка!»
Такова злая ирония судьбы: как только они смогли свободно жить вместе, ни от кого не скрывая своей любви, как тут же начались преследования белых.
— Да, на плантации пока безопасно, — ответила она, не сводя глаз с фотографии. — Но... надолго ли?
— Куда они все собрались? — растерянный Килиан последовал за Гарусом в центр двора. Несколько брасерос, нагружённые тюками со своими пожитками, сбились в кучу. Рядом стояли их жены и дети. Среди них он заметил Бисилу, стоявшую под руку с Лиалией, и Обу, державшую на руках одного из детей Экона.
— Куда вы? — повторил Гарус.
— Мы тоже уезжаем, масса, — твёрдо ответил Нельсон. — Мы получили известие, что можем вернуться домой. Здесь нам больше нечего делать.
— Но... как же война? — спросил Килиан.
— Она уже закончилась, — ответил Нельсон. — Победителей, как говорится, не судят. За нами прислали корабли.
— Мы не хотим, чтобы нас постигла участь португальцев, — вмешался Экон. — Президент желает, чтобы здесь остались одни гвинейцы.
Килиан повесил голову. Вот и они уезжают — последние его товарищи. А как же урожай? Кто соберёт созревшие плоды с деревьев?