Подари мне себя до боли
Шрифт:
— Это феникс. — Макс наверняка понял, о чем Соня думала. — Я набил ее в Аргентине, на следующий день после того, как чуть не разбился на параплане. Меня закрутило в воздушном потоке. Впереди меня появилась птица и я вырулил. Она как-будто указала мне путь.
— Красиво… — Соня задохнулась, зачем-то попыталась представить мир без Моронского. Отогнала от себя эту мысль. — То есть, сама история… — она засуетилась. — В смысле она, конечно, ужасная, но кончилось все хорошо, поэтому красивая.
Соня замолчала. И почувствовала, что густо
Ей показалось, что Макс усмехнулся.
— Два скрещённых меча на спине — личный символ моих предков, двух достойных друг друга партнера и бойца.
Вот это Соня постарается запомнить. Об этом она обязательно подумает, проанализирует. Позже, не сейчас. Потому что мозги в его присутствии совершенно набекрень.
— Ну, — он переплел свои пальцы с Сониными, — я удовлетворил ваше любопытство, Софья Павловна?
— Любопытство — да. — Задумчиво ответила Соня. — Я боюсь, что всё это — только маленькая часть скелета в твоём шкафу. Там у тебя целая братская могила.
— Может быть, тогда и не стоит ее вскрывать?
— Да… пожалуй, — медленно проговорила она. — Ты мне и так уже наговорил на целую государственную тайну. Боюсь, меня теперь из страны не выпустят.
— А куда ты собралась?
— Моронский! — Соня хлопнула себя ладошкой по лбу. — Расслабься. Иногда, чтобы хорошо отдохнуть, нужно просто перестать все контролировать.
Макс нахмурился, уставился на неё как гуманитарий на задачу по тригонометрии.
— Орлова, я жрать хочу! — неожиданно выпалил он.
Соня встрепенулась, в голове замелькали страницы поваренной книги.
— А есть здесь какие-нибудь продукты? Я могла бы приготовить что-нибудь…
— Здешний холодильник никогда не имел в себе ничего, что было бы не готово к мгновенному употреблению! Там роллов на роту… то есть на две роты. На твою и мою РОТу.
И заржал. По-человечески. Нет, по-детски. И Соня узнала главную его тайну: под бородой хозяин Порока прячет ямочки на щеках.
— Так, почему ты удрала? — вытирая губы салфеткой, спросил Моронский и налил себе и Соне шампанского.
Они сидели на кухне за барной стойкой и ели роллы. Он в полотенце, она в его рубашке.
Соня хлебнула вина.
— Я же даже песню жалостливо спел. Хотя я ее уже ненавижу.
— Почему?
— Надоела. — отмахнулся Макс, делая глоток из фужера. — В кампусе на девчонок действовала безотказно. А ты бракованная какая-то, что ли?
Соня опустила вниз глаза. А потом вдруг резко взмахнула ресницами. И изобразила на Макса убийственно-горделивый взгляд.
— Да, потому что это этикет гостя — уходить до того, как начнут намекать, что пора и честь знать.
Шампанское, которое Моронский успел набрать в рот, фонтаном брызнуло Соне в лицо. А в ушах зазвенело от его хохота.
— Чтоооо… — протянул глухо Моронский после того, как проржался. — Где ты это взяла? — он откашлялся в кулак. — Это статус какой-то, что ли? Прочитала где-то? Или это из личного
— Нет. Нелли рассказывала, — тихо промямлила Соня, вытирая лицо салфеткой.
— И ты никакой связи здесь не видишь? — Моронский сдвинул брови к переносице.
— Нет.
Он тяжело посмотрел на Соню, вздохнул и сказал:
— Ладно, проехали.
Он больше не проронил ни слова. Пока Соня угощалась десертом, который Макс буквально заставил ее пробовать. Сидел напротив и молча смотрел, как она ест. Несмотря на то, что десерт этот был не похож ни на один из тех, что Соня когда-либо пробовала, она с трудом проглатывала кусок. Тяжело было наслаждаться шоколадно-карамельным вкусом воздушного мусса и тонким ромовым бисквитом с легчайшим привкусом сливочного сыра под пристальным наблюдением этого невозможного мужика. Которого швыряло от одного Моронского к другому раз в пятнадцать секунд. И Соню штормило на его волнах. А когда ее штормило, она не могла есть вообще.
— Вкусно? — мрачно поинтересовался он, когда она отодвинула чистую тарелку от себя.
— Да. Очень.
Он поднялся со своего стула, взял Соню за запястье и потянул за собой.
— А посуду помыть? — пискнула она, но Макс только ускорил шаг. Привёл в спальню. Плюхнулся на спину и Соню потянул за собой, усаживая ее на себя.
— Ну, давай теперь ты.
— Что я?
— Рассказывай про себя.
— Боюсь, мне тебя удивить будет нечем. Да ты и так это знаешь.
За окнами давно стемнело. В комнате был полумрак. Теперь Соня больше слышала, чем видела его. И даже чуть расслабилась. Пока он снова не заговорил.
— Я знаю официальную версию. А ты мне не для СМИ инфу дай. — Он погладил горячими ладонями ее бедра, большими пальцами задевая внутреннюю их поверхность, провёл вверх-вниз, почти до Сониной промежности и обратно. Темнота не спасала. Наоборот, обостряла эффект прикосновений.
— Какую-нибудь жесть, за которую тебе стыдно. Потому что человек через пиздец познаётся!
Соня честно задумалась, но на ум приходил только один.
— Мой пиздец, Моронский, начался с того момента, как ты привязался ко мне на выставке! — хотела буркнуть Соня, а получилось только промурлыкать.
Моронский усилил нажим и амплитуду.
— У каждого человека есть хоть один скелет в шкафу. У большинства их даже несколько. И у тебя хоть один должен быть. — в темноте было особенно заметно, что голос его слегка охрип и дыхание, как-будто сбилось. Моронский скользнул руками вверх под рубашку, нашарил там Сонину грудь.
— Ну, однажды, — Соня старалась игнорировать белый флаг, выброшенный ее организмом, — В детском саду в туалете я прыгала на водопроводной трубе и сломала ее. Вышла и никому не сказав, продолжила играть в игрушки, как ни в чем не бывало. А туалет затопило. Молчала, как партизан, когда всю группу расставили по углам. Я никому с тех пор об этом не рассказывала. Честно. — На последнем слове голос ее сел.