Подгоряне
Шрифт:
бабушка. Другим разом он видел во сне друга далекой молодости мош Андрея. И
он сердито выговаривал всем им, живым и мертвым, за то, что они мешают ему
спать, непрошено навещают его во сне. Нередко выходил во двор и там
продолжал препирательство с теми, кто являлся ему в сновидениях. Среди ночи
мог и разбудить кого-нибудь из соседей. И когда тот спрашивает спросонья: "С
кем вы воюете, мош Тоадер?" - дедушка умолкает, растерянно мигает, потом
силится рассказать про то, что ему пригрезилось. Но сосед отмахивается: ему
неохота выслушивать подробности об этих грезах.
Люди посмеиваются над причудами старика и продолжают делать свои дела.
Одни торопятся на автобусную остановку, другие - на совхозные виноградники.
А дедушка тем же временем из своих снов возвращается к действительности.
Останавливает первого же встретившегося ему на дороге мужика и спрашивает,
есть ли у того дети школьного возраста. Ничего не подозревающий мужик
отвечает, что да, есть у него такие дети. Старик, словно обрадовавшись,
хватает встречного за рукав и тащит к своей конуре. Подведя, быстро
удаляется в жилище, а возвратясь, высыпает на завалинку перед глазами ничего
не понимающего односельчанина гору ручек, карандашей, резинок и прочего
ученического добра: оказывается, все это богатство мош Тоадер выловил в
своем колодце.
– Вот покупаете вы своим бесенятам эти городские безделушки,
тратитесь, а они бросают их в колодец. Чернильные карандаши растворяются
там, портят мне воду, а я должен пить такую!.. Коровьи образины! - кричит
старик. В особенности его злили новые ручки-самописки с синими или
фиолетовыми сердечниками. Немало попадало и таких, у которых начинка
оказывалась красной. Всю зиму ручки пролежат на дне колодца, а когда при его
очистке сыновья мош Кинезу извлекают их оттуда вместе с илом и другим
мусором, удаляют с них все постороннее, то ручки начинают писать всеми
цветами радуги, сохранившись так, будто их только что купили в магазина.
Старик перепробует нх все, хорошенько разглядит цвета, затем помещает
карандаши и ручки в торбу и отправляется к директору школы. Тот собирает
учеников. Однако ни один из них не признается, что это его ручка или
карандаш либо резинка...
В прежние времена в дедушкином колодце по большей части находили
утопленные ведра, багры, металлические кошки, а теперь вот, после того как
построили неподалеку трехэтажную школу, каждое лето, в день святого Петра,
из колодца извлекают эти самые карандаши, резинки и нержавеющие ручки. Их
владельцев обнаружить, как видим, было трудно, почти невозможно, поскольку и
родители отказывались признать принесенное дедушкой за свою собственность.
Одни поступают так потому, что не помнят, какие школьные принадлежности были
у их детей зимой, ну, а другие - потому, что не имели ни малейшего желания
объясняться с настырным стариком.
Захотелось и мне поглядеть на школу, которая приносила столько
нежеланных хлопот дедушке. Школьное здание можно было увидеть и с нашего
двора, поскольку оно возвышалось напротив, за дорогой, но мне лучше было
зайти вовнутрь: ведь я когда-то был и учителем, и директором нашей сельской
школы. Кроме того, я знал, что некоторые строения только снаружи выглядят
красивыми, праздничными, достойными радостного удивления. А когда войдешь в
них, сокрушенно вздохнешь в крайнем разочаровании: коридоры узкие и темные,
с выщербленными цементными полами, с затхлым воздухом. Новая школа, о
которой идет речь, не кичилась своим внешним видом. Что касается внутреннего
ее убранства, то я не мог его разглядеть как следует, потому что все там
было завалено разной разностью. Оказывается, там работали мастера. Подумал
сперва, что это они, как обычно, ремонтируют, подправляют, подкрашивают
школу к новому учебному году. На рабочие объяснили мне, что меняют всю
водопроводную систему - вынуждены это делать.
– Мы подведем сюда воду от турецкого колодца. Наши артезианские
иссякли за одну зиму... Вообще с некоторого времени куда-то уходят подземные
ключи."
Человек, сообщавший мне все это, был, наверное, районным специалистом
или инженером из передвижной строительной колонны, ибо он не знал меня, да и
я никогда не видел его в здешних местах. Я не знал также, за кого он меня
принимает. Может быть, за какого-то начальника, который интересуется их
работой и которому надо поведать свои нужды, свои беды. Его бригада
пробурила два артезианских колодца, но в них оказалось так мало воды, что за
одну зиму источники истощились и по трубам пошла грязная черная смесь: ни
вода, ни деготь, который сгодился бы для смазки колес. Теперь, видите ли,
бригада меняет всю систему, вознамерившись подвести воду по трубам от
турецкого колодца. Но как ее подведешь: школа-то стоит на вершине холма, а
турецкий родник находится в нескольких километрах от нее, внизу, в долине?
Воды, конечно, в том роднике предостаточно. Я хорошо знаю его. О турецком
колодце люди говорили с какой-то особой интонацией, как о чем-то сказочном и
таинственном. Вокруг него сотворено немало легенд, по большей части