Подгоряне
Шрифт:
кажется, отрешен от всех суетных дел. Зато его деятельная жена, на которой
едва держалась юбка, носилась возле бывшего дома, как метеор. Будучи в
высшей степени бережливой женщиной, она боялась оставить хотя бы одну
щепочку на старом месте.
– Вот, вот...
– повторял и тут одни и те же слова дедушка, - оставили
меня одного с голым задом посередь дороги... Для того, знать, чтобы меня
лизали и обгладывали зайцы зимой!.. Глупая Веруня опять обработала и уводит
этого безумца куда-то." Ведет на верную погибель!.. "
Когда убралась хата мош Иона Нани со всеми ее пристройками, ширь
распахнулась, открылись со всех сторон горизонты, и трехэтажная школа теперь
казалась еще выше и внушительнее. Сейчас и от дедушкиного колодца было
видно, как ребятишки гоняют мяч на школьном дворе. Показался даже край
совхозного виноградника. Недалеко от школы открылась глазам и автобусная
остановка с толпой людей, оснащенных торбами, кошелками, - у многих на руках
были дети. Народ ждал автобуса, чтобы ехать по своим делам.
– Мало тебе того, что глупая Веруня таскала тебя за собой туда, где
молоко превращалось в лед и птицы замерзали на лету?! Опять идешь за ней,
как осёл. А меня оставляешь одного с голой задницей на радость зайцам!-
Мош Ион молчал, не давал себя спровоцировать на разговор е этим
неукротимым старым спорщиком. Даже не подошел, чтобы попрощаться с соседом.
Вышли к калитке и богатыри мош Саши Кинезу. Все выстроились "во фрунт",
опершись спинами о несокрушимую твердь своих вечно запертых ворот, и,
сдается, с грустью наблюдали за тем, как их покидает мош Ион, не пожелавший
подойти к ним и попрощаться. Был и у Кинезов небольшой конфликт с сельскими
властями. И у них отхватили угол забора, когда проводили шоссе и выпрямляли
улицу. Утрата в сравнении с их богатством была ничтожной. Подумаешь, чуточку
сместился забор, исчезли два тутовых деревца - вот и вся потеря! Пришлось
еще снять с калитки медный колокольчик, чтобы школьники во время переменок
не подбегали и не трезвонили. Они, чертенята, делали это, когда шли в школу
или из школы. Правда, взрослым ребятам он крайне нужен, когда в ночь перед
Новым годом они ходят по дворам колядовать. "Обойдутся и без колокольчика!
–
рассудили в доме Кинезов.
– Кому надо, постучат в калитку!"
Вышли и мы все из дому, чтобы проводить хотя бы взглядом мош Иона.
Недалеко уезжал человек, всего лишь на другой конец села, а все провожали
его печальными глазами, как на войну. Только дедушка продолжал бушевать на
дороге:
– Да вымолви хоть словцо, вол, баран, осел! Скажи что-нибудь! Чего же
ты молчишь, как глухая стена в твоей избе, которую как корова слизнула?!
Мош Ион молчал. У работавшего на погрузке машин сына Дорофтея не
выдержало сердце. Он оставил другим рабочим совхоза грузить бревна я доски,
а сам вытянулся во весь свой великолепный рост перед дедушкой:
– Здравия желаю, дедушка мош Тоадер!.. Баклажку вина поставите?
– Какой я тебе дедушка? У меня нет внуков с кривыми ногами!
– Да вы не сердитесь, мош Тоадер! Принесли бы, в самом деле, баклажку.
Видите, мы работаем, запылились, в горле пересохло!-
– Я не заставлял вас рушить у человека дом! - еще более обозлился
старик.
Сын Дорофтея, пока были в селе кони, работал кучером в правлении
колхоза, затем возил директора совхоза, агрономов, ветеринарных врачей. А
теперь, когда лошадей не стало, выбросил кнут и взял должность, которую в
народе называют "куда пошлют". В городе его нарекли бы чернорабочим, или,
смягченно, разнорабочим, но на селе таких званий еще не было, и сын Дорофтея
делал то, что подвернется под руки. Оказавшись без всякого надзора со
стороны начальства, пристрастился к винцу, прикладывался к стаканчику, едва
пробудившись ото сна, то есть с рассветом. Если прежде он мучил милиционеров
тем, что гнал лошадей по левой стороне дороги, останавливался со своей
повозкой прямо перед окнами райкома и усмехался при этом: "Ну, что вы со
мной сделаете? Отберете права?", то теперь взял другую моду - никому не
давал пройти мимо себя с кувшинчиком вина.
Жена Дорофтеева сына редко находилась в селе, почти постоянно была у
дочери, которая окончила институт, вышла замуж и работала врачом в другом
селе, - мать приезжала к ней присматривать за внучкой. За ребенком
приглядывала, а муж, который нуждался в этом ничуть не меньше, был
предоставлен самому себе со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Поговаривали, что в канун Нового года жена нашла его под чьей-то оградой
полузамерзшим. Еле отходила, думала, что после такой беды образумится. Куда
там! Стал пить еще больше. Да еще взял дурную привычку жаловаться на жену
всем подряд. Кто слушал, а кто не слушал, но ему было наплевать. Гнул свое:
– Гм... Ольгуца, баба моя, говорит, что я не работаю... Брешет она!
Гляньте на мои руки!.. Правда, пропущу иной раз стаканчик вина... Но я ж
работаю! Разве вы не видите, люди добрые, как я работаю!..
Его "работа" по большей части начиналась и заканчивалась в сельском