Подгоряне
Шрифт:
асфальтированной дороге регулярно ходили автобусы. А ездить зимой студентам
приходится часто, чтобы пополнить свои продовольственные запасы, нагрузить
сумки салом, разными пышками, пирогами, банками с вареньем и повидлом. Я
указал Сабине на этот далеко не маловажный факт. Но она реагировала на это
нервно и ядовито-насмешливо:
– А что, без института не могу понравиться вам?
– Дело не в том, понравишься мне или не понравишься. А вот после
получения аттестата зрелости писать заявления надо бы самой, - ответил я
колкостью на колкость.
Допускаю, что Сабина использовала заявление,, как предлог, чтобы
заглянуть ко мне. Но ведь точно с такою же просьбой ко мне обращались многие
десятиклассники, юноши и девушки.
Что касается бумажной макулатуры, то в ней недостатка мы не испытываем.
Извержение всяческих бумаг по всякому поводу можно сравнить разве что с
вулканическим. Однако по-настоящему грамотных среди грамотных у нас не
густо. Дети едва ли не с первого класса переходят на иксы и игреки, а
окончив десять классов, не в состоянии самостоятельно написать простейший
документ, заполнить анкету, изложить внятно собственную биографию. Да что
там десятиклассники - далеко не все с высшим образованием умеют это делать!
Бегут за помощью к полуграмотному секретарю сельсовета: у того нет диплома,
зато есть хватка толково излагать мысль в официальных документах, в разного
рода заявлениях, анкетах, договорах, обязательствах, актах. Задумали парень
или девица поехать в город, чтобы научиться какому-либо ремеслу либо
выхлопотать какую-нибудь немудрящую справку - сейчас же бегут морочить
голову секретарю, а она у него и без того заморочена другими бумагами,
волнрю накатывающимися на множества районных инстанций.
Принесла вот цветы... А откуда она взяла, что за написание примитивного
заявленьица мне нужно преподносить цветы?! Черт знает что!..
Тут же вспомнил, что старшая сестра Сабины до замужества всегда носила
с собой цветы, обернутые платочком. Это были васильки, георгины, барч-хатцы,
чаще же всего - мята с ее одурманивающим запахом. Платок был под стать
цветам - нарядный, с шелковистой бахромой. Девушка старалась попасться мне
на глаза, потанцевать со мной. Танцуя, клала на мое плечо кулачок с зажатым
в нем платком с цветами. Когда это были не цветы, а мята, чуть привянувшая,
у меня кружилась голова. Дурманили и цветы васильков, и бархатки, и я потом
ходил как пьяный. Но старшей сестре Сабины и этого было мало. Выходя в
хоровод, она нарочно оставляла на лице немножко душистой,., мыльной пены,
чтобы кавалеры видели, что она умывается дорогим туалетным мылом, - об этом
уже было сказано. И пудрилась Сабинина сестрица так, что была похожа на
мельника. Словом, модничала как умела... Сабина, видать, пошла по ее стопам,
заявилась к нам с букетиком цветов. Известное дело: яблоко от яблони
недалеко падает...
Мне бы, пожалуй, не следовало сердиться на Сабину. Не сердился же я на
ее сестру, когда часто видел ее возле дедушкиного колодца. Не только, не
сердился, а выходил к ней, чтобы обмолвиться ничего не значащими словами.
Болтали потихоньку, пока она наполняла свои ведра. Иной раз она загадочно
улыбалась мне, будто между нами существовала какая-то тайна. А никакой тайны
не было! Глупые и неловкие, мы ничего не сделали, чтобы она была, тайна!..
Нет, глупым был лишь я один, потому что не мог понять скрытого смысла ее
загадочной улыбки. А она?.. Что ж, не всякая даже самая смелая девушка
отважится сделать первый шаг. Он остается за мужчиной, за парнем. А я был и,
кажется, остался непонятливым дурнем, за то теперь и расплачиваюсь
одиночеством...
Пришла как-то к нам мамина племянница, дочка тетки Анисьи, моя, значит,
двоюродная сестра. Отозвала меня в сторонку, шепчет: "Заходи к нам. Скажу
тебе что-то". И я пошел. С той поры, как погиб Андрей, я часто приходил к
тетушке Анисье, чтобы помочь ей в делах, требующих мужских рук: подправить
ли крышу свежими снопами камыша, скосить ли пшеницу, которую мне же
приходилось сторожить по ночам, поскольку тетушкино поле находилось в
отдалении: мужики из соседнего села, зная, что эта полоска принадлежит
вдове, потихоньку потаскивали у нее из крестцов снопики пшеницы и ржи.
Случалось, помогал маминой сестре и сеять озимую пшеницу. Взрослые дочери
тетушки умели пахать и боронить, но сев мать им не доверяла, считая, что
мужик сделает это лучше.
Так что я не удивился, когда двоюродная сестра Фенуца позвала меня к
себе. Только не нравились мне ее лисьи повадки, да и внешность была далекой
от того, чтобы полюбоваться ею. Был у этой тетки нос длиною в дышло, и
все-таки его обладательница выпендривалась, словно какая-нибудь фрейлина с
царского двора. Приглашая меня, она делала это с какими-то дьявольскими
ужимками, но я не придал им решительно никакого значения. Словом, пришел к
ним домой и удивился тому, что двор был пуст, на всех дверях избы и сараев
висели замки, а за стеклом окон виднелось множество горшков и бутылок. Тетя
Анисья ужасно боялась воров, и, когда уходила из дому, она не только