Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Сомов Орест Михайлович

206. ПОСЛАНИЕ К Ж<УКОВСКОМУ>

Внушитель помыслов прекрасных и высоких, О ты, чей дивный дар пленяет ум и вкус, Наперсник счастливый не баснословных муз, Но истины святой и тайн ее глубоких! К тебе я наконец в сомненьи прихожу. Давно я с грустию на жребий наш гляжу,— Но сил недостает решительным ответом Всю правду высказать перед неправым светом. В младенческие дни, когда ни взор, ни слух За тесный наш предел с заботой не стремятся, Когда нам резвые забавы только снятся И пламени страстей не знает кроткий дух, Зачем уроками возвышенных деяний С душой роднить толпу чарующих мечтаний? Смотри на юношу, как жадно ловит он Движенье, взгляд иль звук, где чувство промелькнуло! Счастливец молодой, он видит милый сон: Еще его надежд ничто не обмануло. Душа напоена и тем,

что свято есть, Что за предел земной все мысли увлекает, И тем, что изрекла в законах вечных честь, И тем, что нежный вкус, что строгий ум питает; Свобода, слава, долг на поприще зовут; И выбран жизни путь: пришла пора желаний; Там дружба и любовь в объятия нас ждут С богатством пылких чувств, сих милых нам стяжаний. Мечты прелестные, чистейший огнь души, Не исходите вы из стен, где освящали Утехи кроткие и кроткие печали! Останьтеся навек в неведомой тиши! На жизненном пиру, в веселых сонмах света, Не ждите вы себе ни места, ни привета! Бездушные рабы смешных уму забав Не знают нужды в вас: они свой сан презрели И, посмеянием всё лучшее поправ, Идут своим путем без мыслей и без цели. Какое чувство там удастся разделить, Где встретится с тобой иль шут, или невежда, Где жребий твой решит поклон или одежда И где позволено лишь глупость говорить? Отрадно ли душе, желаньем увлеченной Возвышенной любви и милых сердцу уз, Любовию сгорать к красавице надменной, Для коей твой наряд есть разум твой и вкус? Я с горем оценил сей пышный цвет природы, Сих похитительниц веселья, сна, свободы, Их сладость голоса, искусство ног и рук; Наружностью одной глаза они пленяют: Так вазы чистые пред зеркалом сияют,— Но загляни, что в них: огарок иль паук. Один несчастный был: он, гладом изнуренный, В ужасной нищете добыча мрачных дум, Не призренный никем и дружбою забвенный, Судьбы не победил и свой утратил ум. Но в памяти его осталося желанье От глада лютого себя предохранять: Он камни счел за хлеб и стал их сберегать; И с благодарностью он брал их в подаянье, Когда без умысла игривою толпой С сим даром вкруг него детей сбирался рой. И что же наконец? Он, бременем томимый, Упал, и подавлен был ношею любимой. Вот страшный жребий наш! Ослеплены мечтой, Мы с наслаждением спешим в свой век младой Обогатить себя высоким и прекрасным; Но может быть, как он, с сокровищем опасным, Погибель только мы найдем в пути своем И преждевременно для счастья с ним умрем: Оно к земным бедам свои беды прибавит, Рассудок омрачит и сердце в нас раздавит. <1824>

207. А. Н. С<ЕМЕНО>ВОЙ

Покой души, забавы, ожиданья, Счастливые привычки юных лет, Все радости, чем нам прекрасен свет При шепоте игривого мечтанья, От нас судьба берет без состраданья, И время их свевает легкий след, Как хладный ветр уносит поздний цвет, Когда пора настанет увяданья. Одно душа заботливо хранит, Как тайный дар любви первоначальной: От ранних лет до старости печальной Друг первый с ней. Его улыбка, вид, Движенья, взор — всё с нею говорит, Всё к ней летит, как звук музыки дальной. <1824>

208. ИЗМЕНА

Улетает, улетает Легкокрылая мечта; Изменяет, изменяет И весна и красота. Что спешите? Поиграйте! Оживите сердце вновь! Улыбнитесь и отдайте Первых лет моих любовь! Всё напрасно: ни желанья, Ни надежды не сбылись! Не услышали призванья: Полетели, унеслись. Так осеннею порою С увядающих полей Поднимается грядою Стадо вольных журавлей. <1824>

209. К ВЕСЕЛОЙ КРАСАВИЦЕ

Когда с беспечностью игривой Ты веселишь своих подруг, Поешь, кружишься, или вдруг В своей невинности счастливой С улыбкой взглянешь на меня И с тайным чувством встречу я, Как две звезды средь ясной ночи, Твои сияющие очи, — Не наслажденье, не любовь Тогда в лице моем волнует Внезапно вспыхнувшую кровь: Мое предчувствие рисует Близь каждой радости печаль; Душа моя полна участья, Меня тревожит жизни даль; Я твоего боюся счастья: Чем лучше утро настает, Тем

реже солнце днем сияет, И цвет скорее отцветает, Чем он прекраснее цветет. <1825>

210. ВОСПОМИНАНИЕ

Как ветер полевой опавшими листами Играет на лугах по прихоти своей, Так водит нас судьба вдоль жизненных путей. В невольном странствии не ведаем мы сами — Куда лежит наш путь и что вдали нас ждет! Минутные друзья под кровом безмятежным, Мы всё нашли, что жизнь прекрасного дает, И круг разрознен наш, где счастьем ненадежным На миг повеселить судьба хотела нас! В дорогу новую и с новым ожиданьем Какой от прошлого нам взять с собой запас? Пускай, беседуя с немым воспоминаньем, Мы тайно сохраним хоть призрак прошлых дней, И наши радости, чуть слышимо провея, Мелькнут нам в воздухе опять толпой своей — Так путник часто пьет на бархате полей Воздушный аромат, где отцвела лилея. 1825?

211. СТАНСЫ К Д<ЕЛЬВНГУ>

Дельвиг! как бы с нашей ленью Хорошо в деревне жить; Под наследственною сенью Липец прадедовский пить; Беззаботно в полдень знойный Отдыхать в саду густом; Выйти под вечер спокойный Перед сладким долгим сном; Ждать поутру на постеле, Не зайдет ли муза к нам; Позабыть все дни в неделе Называть по именам; И с любовью не ревнивой, Без чинов и без хлопот, Как в Сатурнов век счастливый, Провожать за годом год! <1826>

212. НОЧЬ

Задумчивая ночь, сменив мятежный день, На всё набросила таинственную тень. Как опустелая, забвенная громада, Весь город предо мной. С высот над ним лампада, Без блеска, без лучей, унылая висит И только для небес недремлющих горит. Их беспредельные, лазурные равнины Во тме освещены. Люблю твои картины, Мерцанье звезд твоих, поэзии страна, Когда в полночный час меж них стоит луна! С какою жаждою, насытив ими очи, Впиваю в душу я покой священной ночи! Весь мир души моей, создание мечты, Исполнен в этот миг небесной красоты: Туда в забвении несусь, покинув землю, И здесь я не живу, не вижу и не внемлю. <1827>

213. МОРЕ

Воспоминание, один друг верный мне, Разнообразит дни в печальной стороне. Бесцветной пеленой покрылись неба своды И мертвы красоты окованной природы, А взор мой в этот миг, пленяясь и горя, Объемлет с жадностью привольные моря, А слух мой ловит гул и плеск волны мятежной — Музыку вечную обители прибрежной. <1827>

214. РЫБОЛОВ

Прибрежный рыболов на родине моей, Оставя влажный груз развернутых сетей, По склону волжских струй, бездеятелен, весел, Плывет на челноке без паруса и весел. Усталый от трудов, качаясь над водой, Протяжной песнью он забавит отдых свой. Далеких замыслов и суетности чуждый, Не знает он похвал, не чувствует в них нужды. Любуясь на небо, на волны, на скалы, На позднюю зарю и дым вечерней мглы, В пустынных берегах невнемлемый, незримый, Выводит для себя напев страны родимой. В привычный лени час, между трудов и сна, К созвучию стихов душа моя жадна. Они за мыслию то важной, то игривой Переливаются то медленно, то живо. Согласный лепет их пленяет строгий ум И освежает в нем забытых много дум. Но в праздности ночей, питая вдохновенье, Храню его дары в моем уединенье, Без разделения и хладного суда Забавой пользуюсь любимого труда, Как улетающим, но сладостным мечтаньем, Как сном несбыточным, но сходным с ожиданьем. <1827>

215. БЕЗВЕСТНОСТЬ

За днем сбывая день в неведомом углу, Люблю моей судьбы хранительную мглу. Заброшенная жизнь, по воле провиденья, Оплотом стала мне от бурного волненья. Не праздно погубя беспечность и досуг, Я вымерял уму законный действий круг: Он тесен и закрыт; но в нем без искушенья Кладу любимые мои напечатленья. Лампада темная в безмолвии ночей Так изливает свет чуть видимых лучей, Но в недре тишины спокойно догорает И темный свой предел до утра освещает. <1827>