Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

ОТТО РЕНЕ КАСТИЛЬО [125]

Будущее

Перевод М. Симаева

Дитя маиса, дитя кофе, в тебя мы верим. В красное имя твое, в твой завтрашний день. Ты будешь счастлив. Ты будешь свободен. Дитя маиса, дитя кофе. Потомок древнего нашего праотца, общей праматери нашей. Мы ждем тебя в окружении ненависти. Мы не спим — ожидаем! Потому что близится день нашей радости! Имя твое священно, потому что священен народ. Потому что горек твой хлеб — священно! Потому что хмуро утро твое священно! Дитя маиса, дитя кофе, ты дашь нам землю, чтобы на ней мы посеяли нежность! Тогда возвратятся ласточки на маисовые поля, как птицы, лишенные крыльев, под ударами ветра. В тебе, только в тебе скрывается ваша вера, потому что ты — луч, ты — путь, ты — и сын и отец наш, ты — песня, ты — земля, которая ждет наших рук и обретет их в грядущем.

125

Отто Рене Кастильо(1936–1967) — поэт-революционер, погибший в борьбе с диктатурой. Автор сборника «Родина, отправимся в путь» (1965). В 1971 году

на Кубе издана книга его избранных стихов.

ГОНДУРАС

РАФАЭЛЬ ЭЛИОДОРО ВАЛЬЕ [126]

Лимоны

Перевод Б. Дубинина

Дни золотого чекана. На черепице багряной — солнечный пестрый узор; в переплетении веток — зори ярчайших расцветок, полон цветами весь двор. С ясною их белизною веет мне в сердце отрада, помнится время иное — и шелестит надо мною пена январского сада. Только вглядеться в соцветья — нежно, как после разлуки, — и на далеком рассвете снова тряхнуть эти ветви тянетесь, детские руки! Снова стою под лимонной вздрагивающею кроной, и замираю, и снова чую на зорьке погожей этот скользящий по коже ласковый дождь лепестковый. Как белизною, бывало, землю кругом укрывало! Как мне хотелось при этом, взявши корзины в сарае, все их наполнить до края всюду рассыпанным цветом! Ливень ли сек по забору — мне и в ненастную пору чудилось, как в лихорадке: это поэт из-за тучи белые горсти созвучий сыплет на тропы и грядки… Кипень лимонного сада — в памяти, как за оградой, не увядаешь с летами, так же приветно и щедро сердца покойные недра переполняя цветами. Да не оставишь меня и до последнего дня воспоминаньем, что свято, — и, возвратившийся в прах, я потону в лепестках, так шелестевших когда-то…

126

Рафаэль Элиодоро Валье(1891–1959) — поэт, прозаик, журналист, историк. Занимался дипломатической деятельностью. Автор книг «Как солнечный день» (1913), «Аромат родной земли» (1914), «Жаждущая амфора» (1922). Стихи на русском языке печатаются впервые.

КЛАУДИА БАРРЕРА [127]

Все пройдет

Перевод Риммы Казаковой

Все пройдет… Не будет ни следа на песке, холодном и остылом. Все исчезнет: светлая звезда, золотом прошитая руда, серый сон и слезы в детстве милом. Все пройдет, не будет ни следа на песке, текучем, как года. Все пройдет. Пусть сладко дремлет сон на щеке моей, в одно мгновенье с утренней зарей уйдет и он. Все исчезнет: пробужденья стон и ночных фантазий сокровенье. Все уйдет, и все-таки права эта непонятная тревога… Тайна песни, чуткие слова, ритмы, различимые едва, жажда счастья — к вечности дорога. Все исчезнет. Но уйдет и боль жизни одинокой, несогретой, потому что люди мы с тобой, и тоска по вечности, любовь, не проходит на планете этой.

127

Клаудиа Баррера(р. 1911) — поэтесса; автор сборников «Вечный вопрос» и «Образ в памяти». Стихи на русском языке печатаются впервые.

ПОМПЕЙО ДЕЛЬ ВАЛЬЕ [128]

Освобожденная песня

Перевод П. Грушко

Я мечтаю о песне со звучаньем набата, о песне свободной, как гражданская совесть солдата. Эта песня должна быть народной, ни на что не похожей, чтобы ее услышал народ — он замечательно слышит и верно поет. О песне мечтаю, которую защитят тридцать тысяч рабочих, огонь и бетон их прочных умелых рук, чтобы повсюду вокруг звучала она непрестанно на устах у народов различных стран, как буря Тихого океана, как взбунтовавшийся Атлантический океан. Мечтаю о лучшей из песен, водруженной в гуще событий, как знамя, чей цвет пунцов от крови кровопролитий, от красной крови борцов. Я хочу, чтоб слова этой песни звучали над просторами улиц и площадей, где бессмысленно умирают миллионы людей в рабском одиночестве и печали. О песне мечтаю, яркой, как солнечный день, слова которой рабов всколыхнут и укажут, откуда, падает тень и в чьих руках кнут. Чтобы люди закрыли дороги истерике, хлынувшей с севера мутной волной, чтоб закрыли живою стеной будущее индианки Америки, которая на карте лежит в океане подобно загнанной лани. Мечтаю о песне сильной, как шквал, если хотите — о песне-тайфуне, который, разбившись у мола, вносит на улицы города краснопенный вал и обрушивается, как молот, на бронированные авто, где, забившись в угол, дрожат, пистолеты сжимая, сеньора с лицами пугал. Мечтаю о песне, сколоченной грубо, о песне-стреле, выкованной из металла, о песне, способной увлечь всякого, о песне, которая, как народ, многолика, о песне-птице над морем бунтующих масс, чтоб ее повторяла Куба и слушала Гватемала, чтоб узнали ее в Никарагуа, чтобы пела ее Коста-Рика, а подпевал Гондурас. О смелой песне мечтаю, о песне, которая пуль не боится, о песне, похожей на море, которая только мужает в горе и не страшится полиции… Вот о какой я песне мечтаю, чтоб вложить ее в уста поколений, вставших с коленей! Чтобы светом победы повсюду окрест был озарен небосклон, чтобы под натиском социалистических наших колонн рухнул призрачный крест и народы встали стеной, молот и серп в небеса вздымая, во славу жизни земной вечный мир на земле утверждая!

128

Помпейо дель Валье(р. 1930) — видный представитель молодой поэзии Гондураса, мастер социальной лирики.

Реке Днепру

Перевод М. Самаева

Бушуют реки, катятся в ночи с высоких гор, над дымом, над лесами моей страны обобранной, и в слезы, в таинственные слезы преображаются в долинах. Ты, Днепр широкий, ты друг простых людей: ребенка, женщины и старика. Ты, Днепр, любовью наполнил грудь мою, ты подарил мне свет своих веселых, золотистых лун. Ты, Днепр могучий, на юношу прозрачного похож в одежде волн и голубей. Просторный Днепр, ты полевым цветам поешь бесчисленные песни Украины, Урала, Киргизии, Кавказа. Поешь ты цветам твоих народов радостные песни. Ты добрый друг и брат любого, кто зовется советским человеком. Ты песнь своей земли поешь цветам, земли, где все цветы, все излучает свет: пшеница, воздух, пламя, и железо, и даже время, и будущее даже, просторный Днепр.

ДОМИНИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

МАНУЭЛЬ ДЕЛЬ КАБРАЛЬ [129]

Перевод С. Гончаренко

Ослику

На пригорок трусцой забираясь лениво, утро долгим «иа-а» наполняя до края, канув мордой на дно лугового разлива, ты невинен, как эта трава росяная. Даже если греховною брагой порыва, осквернив целомудрие сельского рая, кровь взыграет в тебе, то струя ключевая вмиг искупит позор твой — такой немудреный, ах, любимец ты наш: мой и дона Рамона [130] . Мой же грех — человечий — смывают иначе: он смертельною платою будет оплачен — той, что грудь рассечет, как отточенный лемех, и под сердце уронит свинцовое семя. Посмотри же, мохнатый, оттуда, со склона, как мужчины сойдутся в неистовом споре, в поединок вмещая единое горе, ах, любимец ты наш — мой и дона Рамона, искупляющий в речке свой грех немудреный… Как хорош ты, невинно жующий цветочек, словно проголодавшийся вдруг ангелочек!

129

Мануэль дель Кабраль(р. 1907) — крупный поэт, прозаик, дипломат. Один из зачинателей демократической негритянской темы («негризма») в антильской поэзии. Автор книг «Цвет воды» (1932), «Биография тишины» (1940), «Черные тропики» (1942), «История моего голоса» (1964).

130

Дон Рамон— имеется в виду выдающийся испанский поэт Хуан Рамон Хименес (1881–1958).

Поэзия

В стакане так светла вода: прозрачный сплав стекла и льда… Как будто это пустота в сосуд звенящий налита. Как будто ничего в нем нет… Лишь бьет в глаза слепящий свет!

Маленькая аллегория

Соразмерна величью муравья и рассвета, ты пространство ли? Времени ли средоточье? Но молчанье твое, как гудящее лето, глину плоти моей наполняет, пророча. Эти очи твои, голубые поляны, как стихи, добираются до сердцевины и неск'aзанным словом во мне несказ'aнно окрыляют порыв оживающей глины.

Старые дырявые башмаки

По городам и весям с протянутой рукою… Почтеннейшая обувь — худые башмаки… Они вросли в мозоли, они срослись судьбою, наверно, с каждым нервом твоей глухой тоски. Дырявые обутки не просто просят каши — сквозь смертные прорехи сочится жизнь в песок… Два башмака — две раны. И каждый взгляд, и каждый твой стон исполнен болью мучительных дорог. По городам и весям с протянутой рукою… Монетки, словно слезы, блестящие в глазах… (Америка не знает, что новый день зарею восходит из прорехи в дырявых башмаках!)

А знаете…

А знаете, что это значит — быть господином в Америке? Не поверите! Дорого стоит построить дом, и все же порядок в нем навести при том — много дороже. Господин толстяк, владелец собственного жира, — не это ли самая взысканная роскошь? — зачем ты отправился в музей, скажи-ка? Чем глазеть на индейца из воска, взгляни на живого, который весь век проработал, не окупив ни капли пролитого пота! Взгляни на него: он словно поле живое, возделанное солнцем — древней сохою, а руки его — как две ветви, с которых вкушают плоды благороднейшие сеньоры… Еще бы! Какое древо не будет плодоносить, если слезами и потом его оросить? Господин, у которого лоснятся ботинки и щеки! Господин преуспевающий щеголь! Вслушайся в ропот земли этой горькой: он одинаков — что здесь, что в Нью-Йорке, ибо везде животы и уста, сведенные голодом, разговаривают одинаковым голосом. Господин с воротничком накрахмаленным! В ярком галстуке, в сюртуке приталенном! Знай, что ты со всею твоей гигиеною, с безупречным пробором и с тросточкой непременною, будь ты тысячу раз белоснежен и нежен, — в этом деле нечистом ты тоже замешан! Посмотри-ка на негра и прикинь на досуге: к чему, почему бы так слепяще сверкают во рту его белые зубы? Ведь их блеск королеве бы сделал, наверное, честь! Ах, не знаешь? У негра такие чистые зубы, потому что негру нечего есть! В Латинской Америке не дорого стоит еда. Да. Но ты запамятовал, видно, — как обидно! — что у нас далеко не каждый имеет сюртук отглаженный и носит визитную карточку в пухленьком портмоне. Да что там еда! Даже воду и ту по капле собирает беднота, как будто эта самая вода не пот, который выжимают из народа… Взгляни на тех, кто приехал сюда не в уюте, не в первоклассной каюте, а приплыл к нам на остров в трюме, зарывшись в вонючую тару, прибыл подобно скоту и товару, чтобы п'oтом своим поливать поля (не в этой ли секрет их плодородия?), не смея сказать: «Вот эта земля и есть моя родина». Сеньор в безукоризненной сорочке, обладатель немыслимо белых рук! Оставь свою трость и машину… Впрочем, я не призываю тебя скинуть сюртук: одежда — мелочи; рядись во что хочешь… Но прошу: приложи к земле этой ухо. Может статься, и твоего достигнет слуха этот странный звук… Слышишь? Вот так из столетья в столетье стонет наша земля — словно тело под плетью. Словом, нашему дому, нашей Америке настоятельно необходимы метлы и веники, чтобы именно те, кто лишен даже собственного имени, нашу землю печальную начисто вымели, потому как плесенью затхлых столетий все пропахло насквозь в этом Новом Свете, потонувшем во мгле… Континент наш поднялся, как колос, но под тяжестью собственных зерен склонился к земле. И когда мы мечтаем, не столь тяжело нам мечтания бремя, сколько трудно мечтою своей поделиться со всеми: как одним колоском накормить миллионное племя? И, однако, ждать нельзя. Надо действовать. Это необходимо. Посмотрите на карту! Воистину необозримы наши земли: нам полполушария вверено… В этот век скоростей что пешком, что верхом — все равно получается медленно. Пусть же время вскипит? Пусть докажет оно, что ожило! Пусть грядущее кровью струится у родины в жилах! А пока что наша карта захватана лапами жирными. А пока что эти лапы играют не в карты, а — нашими жизнями. А пока что, изнывая от жажды, рубят негры тростник до заката с рассвета. И слезой серебрится медовая капля на остром мачете. А пока что… Вот такая пока что история. Все у нашей Америки есть. Нет лишь голоса, хлеба да собственной территории.

Негру,

у которого ничегошеньки нет

Я видел тебя в золотом руднике, тебя, безземельный негр. И в копях алмазных, во тьме-глубине — с киркой и лопатой, негр. Как плоть свою, что чернее недр, ты уголь рубил, негр! Ты эту землю кормил по весне зерном, безземельный негр! Я видел, как землю поил твой пот, твой пот, безземельный негр. Твой горький пот из породы вод, чище которых нет. Твой древний пот, он слез солоней, он льется рекой, негр! На тех, кто всю землю скупил кругом, ни разу ногой не ступив в чернозем, на них ты работаешь, негр! Знать, только земля в могиле твоей станет твоею, негр!