Повесть о детстве
Шрифт:
— А деньги?
— Немного.
— Что же вы хотите,— удивился Фрайман,— язвы у чело-пека нет и денег тоже нет! Что же у него есть? — Он помолчал с минуту,— Как-нибудь особенно помочь я не могу. Но всё-таки... Я дам вам одно военное лицо, и пусть ваш родственник пойдёт к нему с кем-нибудь, кто знает по-русски, и скажет, что от меня. Военное лицо запишет фамилию. Гарантии я дать не могу, но может быть... Придётся всунуть в его собаку рублей двадцать.
— В собаку? — встревожился Пейся.
Но Фрайман не удостоил его ответом. На маленьком листке маклер написал адрес.
—
— А где же?
Они простились. Выйдя на улицу, Сёма спрятал в карман листок и посмотрел на Пейсю:
— О чём ты думаешь?
— Я думаю, что можно взять собаку и всунуть её в трубу, или в колодец, или в яму. Но как это всунуть в собаку двадцать рублей — понятия не имею. Если б хотя бы было благородное животное, но собака?..
— Довольно! — прервал его Сёма.— Сын Лурии едет в город, и я еду с ним. Я знаю по-русски.
— Кажется, я еду тоже,— медленно произнёс Пейся, с тревогой глядя на товарища.
Но Сёма уже не слышал его. В город! В город! В настоящий город, с улицами и с копкой. Хоть на один день, хоть на один час!..
ВЕСЁЛОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Взрослые люди не бегают. Но в зтот день Сёма как-то забыл, что он взрослый человек. Только что его видели возле базара, а через пять минут он уже сидел дома у Лурии. Удивлённый сапожник не верил своим ушам: неужели этот мальчик сумеет сделать дело? Но Сёма так рассудительно и спокойно рассказывал о беседе с Фрайманом, что Лурия уже видел своего сына Биню навеки освобождённым от военной службы. Один лишь Биня, молчаливый и малоподвижный, недоверчиво смотрел на
Сёму, уверенный, что мальчик хочет поживиться возле чужого горя. Говорил он медленно, растягивая слова, припевая, и Сёме казалось, что он спит стоя.
— Папа,— спрашивал он,— так вы хотите, чтоб я ехал ним?
— Попробуй,—отвечал отец.
— Л п чьём кармане будут деньги? — тревожился Биня, сердито глядя па Сёму.
Б твоём, в твоём! — успокаивал его отец.
По Миия опять недоверчиво качал головой и щупал Сёму испуганными глазами. Он был уверен, что Сёма — жулик и обязательно обманет его... Сёма вздохнул и обиженно отошёл в сторону: оп и раньше слышал, что у Бини нет лишнего ума. Но сегодня Сёма убедился, что у него и на самого себя ума не хватает.
Оставалось ещё получить разрешение «мамаши» на поездку в город. Приняв кроткий, смиренный вид, Сёма вошёл в контору. «Мамагпа» стояла у окна и, подняв па свет кредитку, рассматривала водяные знаки.
— Что ещё? — строго спросила она, увидев Сёму.
— Ещё,— пустился на хитрость Сёма,— я хотел попросить два рубля взаймы.
«Мамаша» испытующе взглянула на Сёму и, молча подойдя к столу, протянула две бумажки:
Отдашь и среду с полтинником.
«Она с ума сошла,— подумал Сома, глядя па худой клюв «мамаши».— Целый полтинник! Где это виданы такие сумасшедшие проценты?» По спорить нельзя было — покорно поклонившись, оп пошёл к дверям. У самого порога он остановился и вновь повернул к старухе.
— Что ещё? — повторила она удивлённо.— Ты хочешь сказать спасибо? А разве я не понимаю? Я тоже была молодая...
«1]у, положим,— улыбнулся Сёма,— это было очень давно».
— А молодости,— продолжала «мамаша»,— всегда нужны деньги.
— Я имею к вам ещё одну просьбу,— покраснев, торопливо заговорил Сёма,— отпустите меня на два дня в город. Там моего дедушки сестры дочери сын...— Оп остановился, подыскивая нужные слова и не зпая, что же всё-таки сказать о сыне дочери дедушкиной сестры.
— Хорошо,— неожиданно согласилась «мамаша»,— я тебе д ш пакет, и ты его занесёшь. И, если тебя спросят, как моё здоровье, скажешь, что я еле дьгшу.
— Чёрта с два,— прошептал про себя Сёма, забирая у «мамаши» письмо,— такие тощие сто лет живут...
Он вежливо поклонился и вышел из комнаты. Два рубля Сёма завязал в платок и спрятал — тратить он их не собирался и занял только для того, чтоб умилостивить «мамашу». Но... Но, если в какой-нибудь городской лавке продаётся чёрный шарф, он не пожалеет денег и купит бабушке подарок. Чёрный кру-жевной шарф — какая это красота! Сёме казалось, что во всём смете нет вещи более нарядной и более дорогой. Но бабушка, о которой только что он так тепло думал, встретила его сурово:
— Что это ещё за поездка в город? Ты посмотри на меня, я когда-нибудь уезжала из дому? А тебя песет!
— Я еду с сыном Лурии,— оправдывался Сёма.
— Даже с самим Лурией,— не сдавалась бабушка,— даже < его дедом и его прапрадедом... Нет, вы подумайте,— обратилась она неизвестно к кому,— пускать мальчика одного в город! Чтобы, не дай бог, попал под конку, или отравился, или упал в воду!
— А мост? — искал спасения Сёма.— А колокольчик на конке?
Но бабушка не слушала его, и Сёма с обидой думал: «Кричишь на меня, а я ещё собирался тебе шарф купить!» Собственное великодушие казалось Сёме таким огромным, а бабушкина строгость такой невыносимой, что он чуть не заплакал. Но бабушка не могла долго сердиться. Через полчаса, видимо решив что-то, она подошла к Сёме:
— Хорошо. Если ты поедешь, что ты возьмёшь с собой?
Услышав это «если», Сёма мтиовепио ожил, он готов был
согласиться на суп, и на кашу, и на пышки, и на что угодно.
— Эх,— вздохнула бабушка,— если б ты мне сказал о поездке раньше на день! Я поджарила бы котлетки, испекла пирожки с капустой... Только ты,— неожиданно загорелась бабушка,— только ты не прыгай, пока лошади не остановятся! Понял? Ещё не хватает мие внука под колёсами!
* * *
И вот опи едут. Трясётся телега по пыльной дороге, скрипят колёса, лениво бегут непослушные кони.
— Вье! — кричит возница, размахивая кнутом.— Куда вы едете, проклятые!
А «проклятые» сворачивают то влево, то вправо, и телега трясётся ещё больше.
— Вье! — кричит возмущённый возница.— Чего вам не хватает, проклятые,— боли в животе?
Кони молчат, и возница опять спрашивает их о чём-то.
На сене сидят пассажиры. Сена мало, то и дело кто-то вскакивает — это неожиданно обнаружился гвоздь в телеге или крючок.
— Что вы лошадей пугаете? — обрушивается на пассажира хозяин.— Подумаешь, какой-то там гвоздик! Вам надо ехать на дутых шинах!