Повесть о детстве
Шрифт:
— Обрез?
— Да, да,— обрадовался Сёма,— обрез.
— Зачем?
— Видите ли,— замялся Сёма и посмотрел на Пейсю,—удобнее прятать.
— Не от кого будет прятать,— угрюмо отозвался Полянка,— белякам здесь не быть.
— Хорошо,— смущённо проговорил Сёма,— белякам не быть. А куда вы, допустим, денете мою бабушку? Если она увидит меня с винтовкой, с ней случится разрыв сердца! Даю честное слово.
— Правильно, шлюпочка! — рассмеялся матрос, сражённый доводом Сёмы.— Никуда мы пе денем твою бабушку. Получай обрез!
И все вместе они вновь ушли на стрельбище. Это была незащищённая лощинка на краю местечка. Друзья садились в круг, и только одии матрос, стоя, с азартом рассказывал о боях. Винтовка легко прыгала в его руках, и он показывал, что значит взять прицел, что значит идти в атаку — развёрнутым фронтом, группами, перебежками. Он говорил громко, отдавал приказания, пускался в бег, падал на одно колено, ложился на живот, подняв руку с винтовкой. Сёма смотрел на Полянку, и ему казалось, что по лощинке движется не знакомый матрос Степан Тимофеевич, а целый боевой полк. Становилось холодно, и хотелось вместе с учителем лететь в атаку.
Потом и Полянка садился в круг среди ребят и, положив перед собой винтовку, объяснял, что такое скоростная сборка и разборка материальной части. Пальцы его бегали быстро, и каждый винтик, каждая штучка были послушны ему. Но, глядя па
матроса и с завистью следя за его движениями, все с нетерпением ждали второй части занятий, когда будут установлены чёрные самодельные мишени и начнётся стрельба.
— Перед вами театр стрельбы! — торжественно объявлял Полянка.— Начинаем боевые действия!
Первым стрелял Антон. У него было такое насторожённо-злое лицо, как будто в ста шагах стояла не диктован дощечка на тоненькой палке, а живой, настоящий враг. Дав выстрел, Антон с дымящейся винтовкой побежал к мишепи. Пуля, пронзив фаперу, неслышно перекусила тонкий стебель степного цветка, и он, свихнувшись, упал в траву.
— Смотри,— толкнул Сёму локтем в бок Пейся,— фисгармония, фисгармония, а как стреляет!
— Молчи,— остановил его Сёма, взволнованный и смущённый.— Сейчас моя очередь.— Он быстро сбросил шинель, снял чистенькую рубашку и прошёл на позицию.
В третий раз Сёма поднимал винтовку, и, может быть, потому, что все с любопытством смотрели на него, а рядом стояла Шера, он злился и нервничал. Ему казалось, что мишени дрожат на ветру, что Пейся шепчет что-то под руку и поэтому неизбежен промах.
— Пусть ои уйдёт,— попросил Сёма матроса.
— А ты не волнуйся,— успокоил его Полянка.— И руку держи совсем легко. Вот так. Ну, давай.
Сёма спустил курок.
— Хорошо! — крикнул ему матрос.— Попал! Давай дальше.
Воодушевлённый, Сёма стрелял ещё и ещё.
— Вот видишь! — прошептала ему на ухо Шера,— Не хуже Антона. Что ты дрожишь? У тебя сейчас сердце выпадет.
В эту минуту подошёл матрос и, похлопав Сёму по плечу, передал винтовку Пейсе:
— Стреляй! А у тебя, Сёма, неплохо. Только первым выстрелом дал промах.
— Вы же сказали, что я попал.
— Так надо,— улыбнулся матрос.— Психология! Если б я тебе правду сказал, у тебя пули бы начали землю ковырять. Человеку всегда лучше хорошее сказать... Ну, давай, Пейся.
Пейся с гордым видом поднял винтовку, прицелившись, дал выстрел.
— А ну-ка, Сёма, посмотри мишепь,— улыбаясь, сказал он.— Там уже дырка как палец.
Но Сёма, проверив мишень, не обнаружил никакой дырки.
— Это вы мне жужжали на ухо,— нахмурился Пейся.— А ну, молчите! — И он снова выстрелил.
Так он стрелял ещё несколько раз, целясь, хмурясь, злясь и не попадая.
— Ну, довольно,— тихо сказал Полянка, которому, видимо, было жаль Пейсю.— В другой раз попадёшь. Фортуна.
— Что вы мне говорите какие-то слова, когда всё время эта мишень трясётся то влево, то вправо! Надо, чтоб она наконец стояла как следует.
— Во-первых, она стоит,— улыбнулся Сёма,— во-вторых, как ты думаешь, если будет бой, так офицер крикнет солдатам: «Не бежите! Вы мешаете человеку попасть!»
— Никто тебя не спрашивает...— обиделся Пейся.— Я не уйду,— обратился он к матросу,— пока не докажу! Отдайте винтовку.
Он прицелился, но в это время из окраинного домика вышел человек и быстрым, каким-то очень сердитым шагом направился к лощинке. Подойдя, он поднял руку и спросил, кто здесь старший.
— Я,— ответил матрос.— Что вы хотите?
— Ничего,— ответил пришедший и вытер платком лицо.— Я хочу только спросить: может быть, уже довольно?
— Вы о чём? — вмешался Сёма недоумевая.
— Я о том, что только что здесь кто-то стрелял и сбил всю черепицу на моей крыше. Я так понимаю, что ои принял мою крышу за что-то другое, но почему я должен страдать?
Матрос вежливо поклонился и, едва сдерживаясь от смеха, извинился перед хозяином крыши.
— Этого больше не будет,— сказал он по возможности строго.— Даю вам слово!
Когда человек удалился, сердито покашливая и ругаясь, Полянка подошёл к внезапно оробевшему Пейсе и спросил:
— На что тебе понадобилась крыша? Что ты нашёл в этих черепицах?
— Не знаю! — Пейся развёл руками.— Я целюсь, как все: я закрываю правый глаз и даю...
Но его уж никто не слышал — дружный хохот помешал ему докончить свой рассказ. Матрос опустился на траву и схватился за живот руками.
— Не понимаю, что тут смешного? — ещё больше смутился Пейся.— А ты что смеёшься? — набросился он на Шеру.— Ты же вообще не стреляла!..