При дворе герцогов Бургундских. История, политика, культура XV века
Шрифт:
Герцога сравнивали не только с древними героями, но и с современниками, даже с его родственниками, прославившимися своими благодеяниями. Пример Филиппа Храброго, основателя герцогской династии Валуа, чрезвычайно показателен. Этот герцог не только заслужил от современников и потомков прозвище «Храбрый», но и сумел не запятнать свою репутацию каким-либо неблаговидным поступком. Чего нельзя сказать о его сыне и отце Филиппа Доброго Жане Бесстрашном. Если в отношении к Филиппу Храброму все бургундские авторы солидарны, то его сын, точнее его поступки, вызывают противоречивые мнения. В первую очередь речь идет об убийстве герцога Людовика Орлеанского и последовавших за ним событиях. Шатлен, например, дает весьма критичную оценку этому герцогу [419] . Вполне вероятно, поэтому, даже несмотря на прозвище «Бесстрашный» – а в апологетической бургундской литературе доказывался вынужденный характер убийства, – Жан не мог служить эталоном храбрости для Молине. Упоминание канцлера Ролена, погибших в боях с гентцами Корнилия, а также Жака де Лалена, который считался идеальным рыцарем в бургундской литературе, Изабеллы Бурбонской, по всей видимости, должно было показать читателю, что герцог Филипп Добрый был окружен добродетельными людьми, будь то советники или родственники, что являлось важнейшей характеристикой добродетельного государя.
419
См.: Асейнов Р. М. Образ государя в «Обращении к герцогу Карлу» Ж. Шатлена //
Власть, общество, индивид в средневековой Европе / под. ред. Н.А. Хачатурян. М.,
2008. С. 403-404, а также в настоящем издании.
Не только Молине обыгрывает имя герцога для прославления его достоинств. Шатлен также использует подобный прием в рифмованном сочинении о герцоге, но у него каждой букве французского имени (Phelippe) соответствует отдельная строка [420] , превозносящая то или иное качество Филиппа Доброго. Набор этих качеств в целом не отличается от указанных выше: это и рыцарские добродетели (храбрость, удача в сражениях и др.) и добродетели государя, помогающие снискать любовь и уважение подданных, благоразумие. Иными словами, каждый бургундский автор на свой лад мог расшифровать имя государя (латинское или французское), однако сам набор добродетелей оставался по сути одинаковым.
420
С ha stell a in G. CEuvres. Vol. VII. P. 284.
Отличалось только их расположение (т. е. соответствие той или иной букве), а также приводимые
Если в отношении Филиппа Доброго бургундские хронисты и потомки в целом проявляют единодушие, остановившись на том прозвище, под которым он известен и ныне, то относительно его сына – Карла Смелого – такого единства мнений нет. Карл Бургундский при жизни получил прозвище «Смелый», однако со временем оно претерпело трансформацию. В первую очередь речь идет о французском языке [421] . Первоначальное «Смелый» – le Hardi изменилось на «Безрассудный» – le Temeraire, что имеет некий негативный оттенок. Впрочем, это прозвище также было далеко не единственным. Однако в начале правления именно храбрость Карла Бургундского вызывала восхищение у современников, причем это не было просто данью традиции и рыцарским идеалам, которые особо почитались при бургундском дворе, но отражало сам характер и поступки герцога. Шатлен отмечает, что страх перед противником был чужд герцогу [422] . Карл представлялся хронистам сыном Марса, бога войны, ибо его страсть к сражениям превосходила все другие увлечения [423] . Смелость позволяла сравнивать герцога с особо чтимыми им самим героями древности. Молине, превознося подвиги Карла Смелого под Нейсом, проводит параллели между ним и Ксерксом, Ганибаллом, Константином. Подобно первому он изменил русла рек, чтобы ближе подступить к городу. Преодоление Альп вторым он сопоставляет с подавлением восстаний и мятежей. Свержению тирана Константином он уподобляет военные подвиги герцога в войне с империей [424] . Помимо этих героев следует упомянуть и Сципиона Африканского, Геракла, Александра Великого, Кира Великого, Цезаря, т. е. тех, кто прославился военными подвигами. Из исторических персонажей, более близких по времени к герцогу, Молине называет императора Карла Великого. Он сравнивает двор герцога у Нейса с двором Карла, отмечая, что окружение Карла Смелого, герцога Бургундского, ничуть не уступает приближенным императора ни в осторожности, ни в храбрости, ни в опыте ведения войн [425] . Всё время правления Карла Смелого было периодом практически бесконечных войн с королем Франции, швейцарскими кантонами, князьями Священной Римской империи или с восставшими городами Фландрии, причем во всех этих конфликтах
421
В английском языке оно так и осталось – the Bold, в немецком – der K"uhne, в нидерландском – de Stoute.
422
Chostelloin G. CEuvres. Vol. VII. P. 230.
423
Molinet J. Chronique. Vol. I. P. 27, 43; La Marche O. de. M'emoires. Vol. I. P. 122.
424
Molinet J. Chronique. Vol. I. P. 60.
425
Ibid. Vol. I. P. 66.
Карл принимал активное участие, лично командуя армией, ведя людей в сражение, подобно героям древности.
Оливье де Ла Марш выступил автором другого прозвища Карла – «Труженик» (le Traveillant) [426] . Подводя итоги правления герцога во введении к «Мемуарам», де Ла Марш пишет, что «ни один другой человек не трудился так, как он, и так не беспокоил друзей и врагов» [427] . Фраза весьма любопытная, ибо обыгрывает значение слова «travailler», имевшего значение «работать», «не давать покоя», «донимать». Из сочинения де Ла Марша следует, что герцог всегда сам вникал во все дела [428] , лично контролировал расходы и назначения пенсионов [429] , участвовал в заседаниях совета, причем выслушивал мнения всех его членов, два раза в неделю давал аудиенции, чтобы выслушать жалобы даже самых бедных своих подданных [430] . Карл, по словам Шатлена, «был очень активен и слишком трудолюбив, что не подобает такому государю, утром и вечером то на совете, то в заботах о каком-либо важном деле, или связанном с финансами, или с войной, или с сохранением общего блага. Терял мало времени и не давал покоя своим людям» [431] . Причем в этом качестве Карл явно не соблюдал ту «золотую середину», о которой писали все средневековые зерцала государей (хранившиеся в том числе и в герцогской библиотеке), и которой придерживался его отец Филипп Добрый [432] . В отличие от него Карл Смелый не признавал необходимости отдыха. Его времяпрепровождение, по свидетельству Ф. Виланта, заключалось в том, что «утром он ходил из комнаты в комнату, отдавая приказы по поводу правосудия, войны, финансов или других дел» [433] . Этот герцог являет нам пример чрезвычайно энергичного правителя. Чего только стоит описание его будней во время осады Нейса. Молине сообщает, как он лично объезжал армию, раздавая приказы пикардийцам, советуя что-то ломбардцам. Он не давал покоя своим людям, т.к. сам почти не спал [434] . Безусловно, не все бургундские авторы положительно оценивали такое поведение герцога. Шатлен, Молине и Вилант резко критиковали чрезмерное участие Карла в государственных делах. Считал ли Оливье де Ла Марш, что так подобает вести себя добродетельному государю? Однозначно ответить трудно. Однако то, что он дает ему такое прозвище, по всей видимости, позволяет дать положительный ответ. Мемуарист был приближенным герцога, выполнял его секретные поручения, вполне возможно, разделял многие из положений «политической программы» Карла Смелого [435] . По всей видимости, труд в данном случае не только выступал в качестве непременного условия спасения души, как считалось в традиционных средневековых этических концепциях [436] , но и должен был символизировать ту заботу, которую проявлял герцог во благо государства и подданных [437] . На этом делали особый акцент Карл Смелый и его советники (отчасти под влиянием идей гражданского гуманизма) во время публичных выступлений на Генеральных штатах [438] . Вместе с тем достаточно противоречивый портрет герцога, написанный Оливье де Да Маршем в «Мемуарах» [439] , и некоторое переосмысление судьбы Карла в поэме «Решительный рыцарь» [440] позволяет усомниться в этом. Впрочем, де Да Марш дает всем государям прозвища только по положительным качествам, поэтому с большей долей вероятности он всё же рассматривал такое трудолюбие герцога как добродетель.
426
La Marche О. de. M'emoires. Vol. I. P. 122, 147. Vol. III. P. 315.
427
Ibid. P. 147.
428
Ibid. Vol. I. P. 128.
429
Ibid. Vol. IV. P. 10.
430
Ibid. P. 4.
431
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 229.
432
Об этом см.: Асейнов Р. М. Образ Филиппа Доброго.
433
Wielant Ph. Recueil des Antiquites de Flandre. P. 57.
434
Molinet J. Chronique. Vol. I. P. 59.
435
См. статьи В. Паравичини, посвященные ключевым элементам этой т. н. «новой политической теории»: Parovicini W. Ordre et regle. Charles le Temeraire en ses ordonnances de l'h"otel // Comptes rendus des seances de l'Academie des Inscriptions et Belles-Lettres 1999. Paris, 1999. P. 311-359; Idem. Die zw"olf Magnificences Karls des K"uhnen // Formen und Funktionen "offenlicher Kommunikation im Mittelalter. Sigmaringen, 2001. S. 319-395. См. также в настоящем издании: Асейнов Р. М. Карл Смелый, Гийом Югоне и политическая мысль при бургундском дворе в 1470-е гг.
436
Малинин Ю. П. Общественно-политическая мысль позднесредневековой Франции. С. 31.
437
См. подобные суждения в сочинениях других французских авторов того времени: Цатурова С. К. «Король – чиновник, священная особа или осел на троне?»: представления об обязанностях короля во Франции XIV-XV вв. // Искусство власти. Сборник в честь профессора Н. А. Хачатурян. СПб., 2007. С. 99-131.
438
См.: Асейнов Р. М. Карл Смелый, Гийом Югоне и политическая мысль.
439
См., например: Zingel М. Frankreich, das Reich und Burgund im Urteil der burgun-dischen Historiographie des 15. Jahrunderts. Sigmaringen, 1995. S. 209-212.
440
Heitmann K. Zur Antike-Rezeption am burgundischen Hof: Olivier de la Marche und der Heroenkult Karls des K"uhnen // Die Antike-Rezeption in den Wissenschaften w"ahrend der Renaissance / hg. A. Buck. Weinheim, 1983. S. 97-118.
Возвращаясь к разговору о храбрости герцога Карла и производным от нее прозвищам, нужно отметить, что с течением времени бургундские хронисты, а вслед за ними и остальные авторы, стали замечать, как храбрость сменяется безрассудством. Герцог перестал прислушиваться к советам приближенных [441] . Филипп де Коммин многократно подчеркивает этот порок Карла Смелого: «Господь настолько лишил его рассудка, что он начал пренебрегать любыми советами, полагаясь только на самого себя» [442] . Шатлен и Базен в этом видят один из главных пороков герцога [443] . Оливье де Ла Марш отмечает, что уже в молодости проявились черты будущей безрассудности герцога, который ради подвига готов был пойти против мнения опытных капитанов и только страх перед отцом заставлял его одуматься [444] . Молине же и вовсе возлагает ответственность на безрассудного герцога за все неудачи, постигшие его у Брансона, Муртена и Нанси [445] . Именно поражения от противников и крушение Бургундского государства способствовали трансформации прозвища Карла Смелого от «Hardi» к «Temeraire» или «Temerarious» [446] . Пожалуй, первым из хронистов, кто употребил слово «temerite» или латинское «temeritas» по отношению к Карлу, стал Тома Базен (в посвященной герцогу части «Истории Людовика XI») [447] . Описывая неудачи Карла в последних сражениях и ссылаясь на Светония, Базен отмечает, что больше всего в предводителе заслуживает порицания его безрассудство или опрометчивость (temeritas) [448] . Впоследствии именно французское «le Temeraire» закрепилось за Карлом Смелым [449] .
441
Например: Wielant Ph. Recueil des Antiquites de Flandre. P. 54.
442
Коммин
Paris, 2001. P. 150, 121.
443
Например: Chostelloin G. CEuvres. Vol. V. P. 317, 358; Bosin Th. Histoire de Louis XI /
ed. Ch. Samaran. Paris, 1963-1972. Vol. II. P. 348.
444
La Marche O. de. M'emoires. Vol. II. P. 277-278.
445
Molinet J. Chronique. Vol. I. P. 154, 138-141, 163, 164. См. также: DevauxJ. La fin du
Temeraire… ou la memoire d'un prince ternie par Lun des siens // Le Moyen Age. 1989. T. 95.
P. 105-128.
446
См.: Paravicini W. Karl der K"uhne. Das Ende des Hauses Burgund. G"ottingen, 1976.
S. 67; Cauchies J.-M. Louis XI et Charles le Hardi. De Peronne "a Nancy (1468-1477): le conflit.
Bruxelles, 1996. P. 153.
447
Basin Th. Histoire de Louis XI. Vol. II. P. 346-359.
448
Ibid. P. 356.
449
Подробнее об эволюции прозвища герцога во французской историографии см.:
Cauchies J.-M. Louis XI et Charles le Hardi. P. 147-160. Сам Ж.-М. Коши – сторонник употребления прозвища le Hardi, ибо именно под ним герцог был известен современникам.
Наконец, еще одним государем, прозвища которого стоит рассмотреть в данной работе, является французский король Людовик XI. В отношении него бургундские авторы не скупятся на нелицеприятные эпитеты и прозвища. Это и Антихрист, и человек-зверь, человек-не человек, лис, сирена, наконец, вселенский паук. Тем не менее бургундская позиция не всегда была столь однозначной. Поначалу, как казалось, ничто в лице дофина, будущего Людовика XI, бежавшего от отца ко двору Филиппа Доброго, не угрожало Бургундскому дому. Напротив, с ним связывали большие надежды на восстановление влияния герцогов Бургундских в королевстве и при дворе. Однако Карл VII, хорошо зная сына, отметил, что Филипп
Добрый «кормит лису, которая съест его кур» [450] . Эти слова оказались пророческими. Став королем, Людовик начал проводить политику в духе своего отца, которая в конечном итоге привела к ухудшению отношений с Бургундским государством. Действия короля сразу же были восприняты при бургундском дворе как неблагодарность за предоставленную помощь во время ссоры с отцом [451] . Он, обращается Шатлен к Карлу Смелому, тебе «воздал злом за добро, ненавистью за любовь, угрозой за службу» [452] . Бургундская сторона пыталась открыто использовать аргумент поддержки дофина в трудную минуту для достижения своих целей и в качестве средства для поддержания своего особого статуса. В ответ на попытку короля взимать налоги с Бургундии послы герцога не преминули напомнить об этом. Жак дю Клерк передает нам диалог короля и посланника Филиппа Доброго Антуана де Круа. «Что это за человек, герцог Бургундский: он что, другой или сделан из другого материала, чем остальные принцы и сеньоры королевства и других государств?» – спрашивает король. На что Антуан де Круа ответил: Филипп Добрый – единственный принц королевства, который осмелился поддержать дофина в трудную минуту [453] . Разумеется, последовала негативная реакция Людовика XI. В знаменитой речи 1473 г. канцлер Гийом Югоне также уподобляет короля лису (regnart), который действует хитростью и обманом, не желая открыто сразиться с противником. В частности, канцлер возлагает на него вину за ссору Филиппа Доброго с сыном [454] . Другое прозвище, данное Людовику XI – «вселенский паук» – также является изобретением бургундских авторов. Жан Молине в поэме, написанной в 1467 г., вкладывает в уста герцога фразу о том, что он победил вселенского паука («ау combatu luniversel araigne») [455] .
450
Cauchies J.-M. Louis XI et Charles le Hardi. P. 142.
451
Например: La Marche O. de. M'emoires. Vol. I. P. 104.
452
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 326.
453
Clercq J. du. M'emoires / ed. F. de Reiffenberg. Bruxelles, 1835-1836. Vol. III. P. 227.
454
Bartier J. Un discour du chancelier Hugonet aux Etats Generaux de 1473 // Bulletin de la Commission royale d'Histoire. 1942. T. 107. P. 140-142.
455
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 209. Подробнее о сравнении короля с пауком в историографии XX в. см.: Cauchies J.-M. Louis XI et Charles le Hardi. P. 142-147.
Сравнение короля с пауком или лисом вполне оправдано в том контексте, в котором его представляют бургундские хронисты. Он постоянно интригует при бургундском дворе, провоцирует различные споры между слугами герцога и его сыном, стремится ухудшить и без того сложные на тот момент отношения Филиппа Доброго и Карла Шароле [456] . Впрочем, де Ла Марш написал эти строки уже в конце 1480-х – начале 1490-х гг. Шатлен же, описывая пребывание дофина при дворе герцога, напротив, сначала сочувствует ему, пытающемуся примирить отца с сыном, указывая на его нежелание предстать в глазах современников в качестве «человека раздора, который притягивает неприятности и проклятия туда, куда он приходит» [457] . Однако вскоре ситуация изменилась. Интриги Людовика, его попытка заполучить верных слуг при бургундском дворе, его отношение к отцу наконец заставляют Шатлена увидеть в нём совершенно другого человека. Хронист признает противоестественным публичное проявление радости дофином по поводу ухудшения здоровья Карла VII, его надежду на скорую смерть короля [458] . В связи с этим сюжетом следует сказать, что бургундские историки были поставлены в весьма сложное положение, ибо разразившийся конфликт их герцога с сыном был во многом похож на ссору дофина и короля. Разумеется, их задачей было противопоставить порочности в устремлениях и мыслях последних отцовскую и сыновью любовь Филиппа и Карла, что они с успехом и делают. В описании де Ла Марша герцогу и графу достает благоразумия догадаться не без помощи верных слуг, что их враги пытаются, подогревая конфликт, нанести большой ущерб их дому [459] . Кого он понимает под врагами, очевидно. Столь же очевидно желание противопоставить Филиппа Доброго, пытавшегося, по мнению бургундской стороны, сослужить добрую службу Франции, приютив у себя дофина, и Людовика XI, стремившегося воспользоваться ссорой герцога с сыном для достижения своих целей [460] . Часть из них оказалась достигнута – города на Сомме были выкуплены как раз в тот период.
456
La Marche O. de. M'emoires. Vol. I. P. 104.
457
Chastellain G. CEuvres. Vol. III. P. 238.
458
Ibid. P.448-449.
459
La Marche O. de. M'emoires. Vol. I. P. 104.
460
Chastellain G. CEuvres. Vol. V. P. 12; DelclosJ.-CI. Le temoignage de Georges Chastellain. P. 157.
С прозвищем «Сирена», данным королю Жаном Молине (ибо тот, по его мнению, словами завораживал людей [461] ), связана тема перехода слуг герцога к Людовику XI. Безусловно, часть ответственности за это возлагалась на самого Карла Смелого, которого упрекали в грубом отношении с приближенными. Однако бургундские хронисты не сбрасывают со счетов и желание короля во что бы то ни стало найти сторонников среди бургундской элиты. Таким сторонником стала семья де Круа. Шатлен, например, отдает себе отчет, что король намеренно пользуется ими, зная натянутые отношения де Круа и графа Шароле [462] . И уж тем более это осознает де Ла Марш, указывая на двойную игру короля: «он был очень ловким в делах и действовал таким образом, что, когда хотел воспользоваться службой графа, он обращался с ним хорошо и был неприветлив по отношению к де Круа; а когда хотел использовать де Круа, то обращался с графом Шароле плохо» [463] . Любопытно, что Оливье де Ла Марш редко сообщает читателю, что именно он обсуждал с королем во время их многочисленных встреч. Тем не менее он намекает на то, что речи короля, действительно, были убедительны, но часто расходились с его поступками [464] .
461
MolinetJ. Chronique. Vol. I. P. 212.
462
Chastellain G. CEuvres. Vol. V. P. 145.
463
La Marche О. de. M'emoires. Vol. III. P. 1.
464
Ibid. P. 34.
Отношение Шатлена к королю, на которого сам герцог Бургундский возложил корону, ухудшается по мере усугубления франко-бургундского конфликта: в нём начинают доминировать негативные черты и пороки [465] . Он не прислушивается к советам, действует «абсолютной властью», согласно собственной воле, а не разуму. В то время как добродетельный государь использует разум, а не своеволие (volonte) [466] . Одновременно усиливается критика его внутренней и внешней политики. Первый официальный историограф Бургундского дома доходит до утверждения, что Людовик XI недостоин короны Франции. Ибо «homme bestial», каковым он представляется бургундским историкам, не может занимать трон «святого христианского дома» [467] . Для Шатлена, которому присущ особый пиетет перед королевским троном Франции и неперсонифицированной королевской властью, настоящая трагедия видеть королем Франции Людовика XI. По мнению хрониста, он не отвечает «требованиям», предъявляемым носителю короны Франции, ибо «пришло время, когда французское королевское достоинство попало в руки зверя, и самая благородная и святая из всех на земле корона была возложена на голову человека, не являющегося человеком» [468] . Тем более не подобает королю замышлять убийство своего родственника – герцога Бургундского [469] . Пытаясь показать свою независимость, Шатлен упрекает короля в недружественном отношении не только к герцогу Бургундскому, но и к другим сеньорам – герцогам Бретонскому, Бурбонскому и т. д. Новый король неподобающе относится к своим знатным подданным, угрожая им, держа в тюрьме [470] . В итоге добрые люди исчезли из окружения короля, уступив место тем, кто потакал его порочным наклонностям. Ему свойственна также скупость. За время правления этого короля не был отменен ни один налог, напротив, каждый день, по словам дю Клерка, он изобретал всё новые. О тяжести налогов пишет и Шатлен. Никого из своих слуг он не вознаграждал, кроме тех,
465
Delclos J.-Cl. Le temoignage de Georges Chastellain. P. 169.
466
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 311-312.
467
Ibid. Vol. V. P. 494.
468
Ibid. P. 141.
469
Ibid. P. 475.
470
Ibid. P. 144.