Приключения Джона Девиса
Шрифт:
– Говори, говори, проси, чего хочешь, – сказал капитан, протягивая к Дэвиду дрожащие руки.
– Мои дети, капитан! – воскликнул Дэвид, бросаясь к ногам почтенного капитана. – Мои бедные дети… Они выйдут из богадельни и вынуждены будут просить милостыню…
– Они станут моими детьми, – сказал Стенбау, прерывая его. – Не бойся, я постараюсь, чтобы они простили меня за то, что я отнял у них отца, как ты прощаешь меня за то, что я отнял у тебя детей. О жене твоей я тоже не забуду: вернувшись в Англию, я буду просить за нее короля и надеюсь, что за мою верную сорокалетнюю службу он не откажет мне.
– Благодарю, благодарю вас, капитан, – ответил Дэвид, разрыдавшись. – О, теперь, клянусь вам, я не боюсь больше смерти!.. Я даже благословляю ее, ведь у моей жены и детей теперь есть такой благородный покровитель! Ох, теперь, капитан, благодаря вам душа моя исполнена христианских чувств!.. Любовь моя усилилась, ненависть погасла, теперь я хотел бы видеть Борка рядом с вами и мистером Джоном, и, клянусь, я поцеловал бы руку, которая меня губит.
– Теперь скажи мне, Дэвид, не могу ли я еще что-нибудь для тебя сделать?
– Эти кандалы ужасно тяготят меня, капитан, я боюсь, что они не дадут мне спать, а мне нужно отдохнуть, чтобы не обессилеть завтра. Я хотел бы умереть с твердостью перед людьми, которые привыкли видеть смерть.
– Я велю сейчас же снять их с тебя. Не нужно ли тебе еще что-нибудь?
– Есть ли здесь священник?
– Я сейчас пришлю его тебе.
– Боб просит позволения прийти сюда и переночевать с ним, капитан, – сказал я.
– Боб может прийти и оставаться здесь, сколько хочет.
– Вы осыпаете меня милостями, капитан, – сказал Дэвид. – Сегодня я благодарю вас за это на земле, а завтра буду молиться за вас на небе.
Больше мы с капитаном не могли выдержать. Мы постучали в двери, тюремщик отворил, и мы ушли. Стенбау приказал, чтобы все, о чем просил Дэвид, было немедленно исполнено. Боб стоял в таком месте, где мы непременно должны были пройти. Ему хотелось поскорее узнать, согласен ли капитан с его желанием. Я сказал, что он может идти к Дэвиду, что им принесут в тюрьму ужин, вино и грог. Тут он так неожиданно и стремительно схватил и поцеловал мою руку, что я не успел ее вырвать.
Я должен был заступить на вахту в четыре часа и, следовательно, оставался на палубе до двух утра; все это время я не видел Боба и догадался, что он сидит с Дэвидом. В два часа меня сменили, и я пошел к тюрьме узнать, исполнены ли приказания капитана. Все было сделано: кандалы сняты, священник пробыл у Дэвида до часу и ушел только тогда, когда тот упросил его отдохнуть. Дэвид и Боб остались одни, я приложил ухо к дверям, чтобы послушать, спят ли они, но они еще не ложились, Боб утешал своего друга, как мог.
– Ведь это не бог весть что! – говорил Боб. – Минутное дело, затянут галстук потуже, да и конец. Случалось ли тебе когда-нибудь давиться? Ну вот! Я видел однажды, как повесили тридцать бразильских пиратов: через полчаса все было кончено. Так ведь это получается по минуте на человека! Тебя еще скорее отправят…
– Да меня пугает даже не сам момент смерти, а приготовления! – сказал Дэвид довольно твердым голосом.
– Приготовления, Дэвид, да ведь это между своими! Совсем другое было бы дело, если бы тебя повесили на земле, например, за воровство. О, там бы пришлось возиться с палачом и его помощниками, а это, брат, невесело, да притом на тебя стали бы глядеть чужие и толковать, как, дескать, стыдно, что мужчина не сумел прокормиться своими руками. А здесь дело другое: всякий тебя пожалеет, Дэвид, и если бы можно было сложиться, отдать по месяцу жизни с человека, чтобы вышла тебе целая жизнь, так уж, верно, ни один матрос не отказался бы от складчины, а офицеры, пожалуй, положили бы по два.
– Но после-то кто похоронит мое грешное тело?
– Кто? А я-то на что? – возмутился Боб. – Уж у меня пальцем никто до тебя не дотронется, я тебя зашью в койку, потом привяжу тебе к ногам мешок с песком, побольше, чтобы ты разом нырнул ко дну, а там у тебя будет могила знатная, Дэвид, матросская, не то что в сосновом гробу. Когда-нибудь и я к тебе попаду. Я уж непременно умру на корабле, как добрый матрос, а не в постели. Будь спокоен.
– Спасибо тебе, Боб, у меня от сердца отлегло, теперь мне так легко стало, что хотелось бы заснуть.
– Ну, так прощай, брат, я и сам рад прикорнуть.
Они улеглись, через несколько минут я услышал громкий храп Боба и тихое дыхание бедного Дэвида. Я пошел в свою каюту, но не спал всю ночь и на рассвете вышел на палубу. Было еще довольно темно; направляясь к носовой части, я запнулся за что-то у подножия грот-мачты. Нагнувшись посмотреть, что это такое, я увидел блок, прикрепленный к деку.
– Зачем здесь блок? – спросил я матроса, который был ближе ко мне.
Тот, не говоря ни слова, указал на второй блок, прикрепленный к грот-рее, и третий, который приделывали к юту. Я понял, что приготовления к казни уже сделаны. Подняв глаза и посмотрев на верх мачты, я увидел, что два матроса привязывают флаг юстиции; он был еще свернут и опутан бечевкой, которая свисала до палубы, чтобы можно было распустить его в минуту казни.
Все эти приготовления делались в молчании, которое изредка нарушал только Ник, сидя на конце грот-реи. В половине двенадцатого барабан вызвал всех на палубу. Матросы встали в два ряда по бортам, в нескольких футах от обшивки и вокруг мачты. Без пяти минут двенадцать Дэвид появился из люка на носу: с одной стороны от него шел священник, с другой – Боб. Дэвид был очень бледен, но шел твердым шагом.
Церемония была мрачная и торжественная. Солнце выглянуло на минуту на западе и скрылось за широкими полосами облаков в море, а сумерки спускались быстро, как обычно бывает в полуденных странах. Весь экипаж стоял с непокрытыми головами. Священник прочел молитвы, Боб толкнул ростер [25] , койка с телом упала в море, которое сомкнулось над ней, и корабль величественно удалился. Это происшествие опечалило весь экипаж, и все еще были удручены, когда спустя десять дней мы пришли на Мальту.
25
Ростер – часть верхней палубы, на которой обычно помещаются гребные суда и запасные снасти.
Глава XII
Как только мы вошли в гавань этого необычного острова, которую называли портом англичан, нас окружило множество маленьких лодок с дынями, апельсинами, гранатами, виноградом и ананасами. Этот товар предлагали с такими криками и на таком странном наречии, что можно было подумать, будто мы очутились среди туземцев какого-нибудь дикого острова южного моря.
Мальта походила на кучу пережженных кирпичей, наваленную на вулканическом пепле. Я не стану говорить об удивительных фортификационных новинках, которые сделали Мальту совершенно неприступной крепостью. Когда французы взяли Мальту, Бонапарт и его офицеры осматривали эти укрепления и удивлялись, что все это так легко им досталось. Кафарелли, который был тут же, сказал: «Право, генерал, хорошо, что тут оказался гарнизон: было кому отворить нам ворота». Вместо описаний я посоветую читателю взглянуть на какой-нибудь план Мальты. Но никакой на свете план не может дать понятие о зрелище, которое представляет собой пристань Лавалетты. Хотя на нас были мундиры, всеми здесь уважаемые, однако же мы с трудом пробивались через толпы торгашей, которые жарили кофе у самых наших ног, женщин, которые преследовали нас, предлагая фрукты, водоносов, которые оглушили нас криками «Чистая вода!», и, наконец, нищих, которые обступали нас, протягивая свои шляпы, так что приходилось расталкивать их локтями, чтобы пройти вперед. Это ремесло, похоже, было весьма прибыльным: нищий оставлял своему сыну в наследство место, которое занимал на дороге, ведущей к городу, точно так же, как лорд передавал сыну свое место в верхней палате.