Призрак музыки
Шрифт:
– Черт знает что такое, – раздраженно говорил Георгий, выслушав ее рассказ об отказе адвоката Храмова от дела и о безуспешной попытке договориться с Михаилом. – В армии этого не могло бы случиться. Как это так: взяться за дело и бросить его без уважительной причины? В отпуск он, видите ли, захотел! Это ты во всем виновата.
– Но почему, Георгий? – беспомощно спросила Ольга. – Что я сделала не так?
– Ты должна была по-другому с ним разговаривать, ты не имела права соглашаться с тем, что он отказывается от дела. Ты же мямля, он тебя поставил перед фактом, а ты сразу лапки кверху подняла. Бороться надо было, надо было разговаривать жестко, убедить его, приказать, припугнуть. А ты сразу отступила. Вот если бы он позвонил мне, а не тебе, я бы знал, что ему сказать.
Ольга слушала его и с тоской думала о том, почему всего этого она не замечала раньше. Ведь это было, а она не замечала. У Георгия всегда кто-нибудь виноват, всегда найдется тот, кого можно обвинить в неудаче. И разумеется, это будет кто угодно, только не сам Дударев. Все вокруг ему должны, все обязаны выполнять распоряжения, которые он раздает направо и налево, а ему остается только строго спрашивать о выполнении и наказывать за неисполнение приказа. Может быть, наложила свой отпечаток служба в армии, но скорее всего это просто характер такой. И почему она этого не видела? Она видела другое: страстного книголюба и тонкого ценителя литературы, фанатичного поклонника поэзии. Ей было с ним интересно, с Георгием можно было часами говорить о Серебряном веке, футуристах и имажинистах, а Михаил даже не знал, кто это такие. Ольга увлеклась Георгием в считаные дни, да что там дни – часы, настолько необычным показался ей человек, с которым можно разговаривать об искусстве и который никогда не перепутает, в каких случаях даму пропускают вперед, а в каких первым должен идти мужчина. Манеры у него были безупречные, а сегодня это встречается так редко… И только теперь, после того, как Георгий попал в беду, а сама Ольга поставила свой брак на грань развода, она стала понимать старую истину, которую рано или поздно постигают все. Если тебе хочется поговорить об искусстве, вступи в клуб литераторов, художников или музыкантов, занимайся этим профессионально, и будешь иметь такие разговоры каждый день с утра до ночи. Если для тебя важны хорошие манеры, переезжай в Англию и устраивайся на работу в королевский дворец. А живешь бок о бок ты не с литературными вкусами и не с манерами, ты живешь с человеческими качествами, с характером, с личностью. И именно от этих качеств, а не от литературных пристрастий, зависит, как поведет себя человек в критическую минуту, поддержит ли тебя или бросит на произвол судьбы, поможет или предаст. Счастливы те, кто понимает это раньше и избегает тем самым множества ошибок, порой трагических. И никогда не бывают счастливы те, кто понимает это слишком поздно.
– Нужно предпринять все возможное, чтобы его не отпускать, – категорически заявил Георгий. – Он целую неделю валял дурака и ничего не сделал, а теперь хочет вот так просто бросить все и уехать. И пусть не думает, что ему это с рук сойдет.
– Ты не можешь ему приказать, он тебе не подчиняется, – возразила Ольга.
– Подчинится! – жестко поставил точку Георгий. – Если позволять всем делать то, что они хотят, не считаясь с другими, страна развалится в считаные дни. Должен быть элементарный порядок, должна быть хотя бы минимальная ответственность людей за то, что они делают. Дай мне его адрес, я пойду и поговорю с ним по-мужски.
– Не нужно, – тихо сказала она. – Зачем портить человеку жизнь? У него свои планы, свои обстоятельства. Даже если ты сумеешь заставить его вести дело и дальше, он будет делать это плохо, потому что начнет тебя ненавидеть. Может быть, у него судьба сейчас решается и ему действительно надо уехать, а ты собираешься ему помешать.
– Какая ты добренькая, подумать только! Вот потому ты ничего в жизни и не добилась, что позволяешь всем обращаться с собой как с половой тряпкой. Люди эгоистичны и думают только о себе, а ты им все прощаешь и стараешься войти в положение, придумать им оправдания. Нет никакого оправдания твоему Храмову, он ведет себя просто безнравственно. Люди доверились ему, люди на него надеются, а он вот так запросто берет и отказывается. Я, ребята, пошутил, я не собираюсь вам помогать, а вы что, поверили? Вот как выглядит поведение твоего адвоката. И я должен ему
Ольга подняла на него больные глаза.
– Зачем? Зачем ему это знать? Он все равно не будет заниматься твоим делом.
Она впервые за все время так и сказала: твоим делом. Не нашим, как говорила раньше, а ТВОИМ. Ей вдруг показалось, что лимит сил, отпущенных ей на выполнение того, что она считала своим долгом, исчерпался, больше она не может ни видеть Георгия, ни общаться с ним, ни помогать ему.
– Будет, – Дударев был непоколебим. – Я его заставлю. Раз взялся – пусть доводит дело до конца. Это вопрос принципа. Я никому не позволю так с собой обращаться.
Ольга молча вытащила из сумки записную книжку, вырвала чистый листок и переписала на него телефон и адрес Храмова.
– Возьми, – она протянула листок Георгию. – Мне пора идти.
Георгий аккуратно сложил листок пополам и спрятал в нагрудный карман рубашки.
– Куда? – недовольным голосом спросил он.
– Домой. Еще на рынок нужно зайти. Я завтра с утра поеду к сыну в лагерь, хочу отвезти ему фрукты и сладости.
– Когда ты вернешься?
– Завтра вечером. Я буду тебе нужна?
Георгий взял ее за руку, погладил пальцы, поднес к губам.
– Я тебя измучил, да, Оленька? Взвалил на тебя свои проблемы, как будто у тебя собственных забот мало… Ты плохо выглядишь, глаза усталые.
В первое мгновение ей показалось, что сейчас все вернется, все опять станет как прежде, когда они были пылкими и нежными любовниками. Но уже в следующую секунду Ольга отчетливо осознала, что ей это больше не нужно. Она больше не верит Георгию. И хотя он так и не признался ей открыто, что убил жену, все равно она ему не верит. Конечно, она ему нужна, кто же, кроме нее, будет заниматься поиском адвоката и попытками вытащить его из уголовного дела. Поэтому, как только он почувствовал, что Ольга отдаляется от него, он тут же пустил в ход ласку и обаяние. «Он меня никогда не отпустит, – вдруг с ужасом подумала она. – Он так и будет держать меня на привязи и помыкать мной. Он прав, я позволяю обращаться с собой как с половой тряпкой. Я и ему это позволяю. Но его это, кажется, вполне устраивает, это дает ему возможность держать меня в узде и заставлять верно служить».
– Да, Георгий, ты меня измучил. Скажу тебе больше: ты мне надоел своими претензиями и своими требованиями. Ради того, чтобы помочь тебе, я пошла даже на то, чтобы признаться во всем мужу, и теперь мое семейное будущее выглядит непонятным и неустойчивым. Чего тебе еще от меня надо? Я нашла тебе адвоката. Пусть он оказался не таким, как тебе хотелось бы, но какого смогла – такого и нашла. И даже нашла деньги, чтобы заплатить ему. Все, милый, больше я ничего не могу для тебя сделать. Дальше давай сам.
Она встала, собираясь уходить. Георгий тоже поднялся, резко отодвинув стул. Металлическая ножка стула проскрежетала по асфальту так громко, что люди за соседними столиками обернулись и стали их разглядывать.
– Ты хочешь сказать, что ты такая же, как этот адвокатишка? Ты тоже бросаешь меня в трудный момент? Очень красиво, – зло проговорил Георгий.
– Я не бросаю тебя, – Ольга старалась говорить тише, чтобы окружающие ее не слышали, – я только хочу, чтобы ты сам тоже что-нибудь сделал для своего спасения, а не перекладывал все на меня. Не я впутала тебя в историю с убийством, так почему я одна должна заниматься твоим освобождением? Только не надо мне рассказывать, что ты сделал это ради нашего будущего.
– Ах вот как ты заговорила…
На лице Георгия было написано неподдельное изумление. Ольга понимала, что такого он от нее, конечно, не ожидал. Она всегда была в его глазах покорной овцой, готовой бежать за ним по первому зову. И теперь ее слова можно было расценить как бунт на корабле. Бунт, которому нет оправдания. И который должен быть безжалостно подавлен. Выходить из подчинения у командира не позволено никому.
Георгий схватил ее за руку, притянул к себе и прошептал в самое ухо: