Проданная на Восток

Александрова Евгения

— Любуешься? — раздался насмешливый голос.

Агата перевела сияющий взгляд на Джонотона:

— Немного. Он же не свалится от туда? Такая высота!

— Он — наш лучший марсовый, — улыбнулся Джонотан, — если свалится, разжалую.

— Дурак! — пихнула его локтем Агата, с любопытством оглядываясь.

— Хочешь пройтись по палубе?

— А можно?

— Со мной — да. Иначе, боюсь, ты свалишься за борт, столь старательно разглядывая моих ловких парней на мачтах.

Агата вытащила свою руку из-под его локтя и попробовала сделать по шаткой палубе,

которая блестела на солнце так, словно её только что отдраили, хотя бы пять-шесть шагов. Волны были длинные и покатые, и корабль перекатывался с бока на бок, как большое ленивое создание.

Почувствовав, что у неё получается, Агата обернулась на Джонни с вызовом — и тут же едва на грохнулась, когда одна из предательских волн взметнула палубу слишком резко.

Агата легконько вскрикнула, и руки Джонни только в последний миг успели подхватить её в объятия. Ей пришлось вцепиться ему в спину, чтобы не растянуться позорно посреди палубы на потеху матросам. Агата уткнулась лицом ему в китель, а Джонни, непоколебимо стоящий на палубе, точно влитой, довольно громко произнес, непозволительно смыкая руки на её талии:

— Госпожа ди Эмери, надо быть осторожнее! Палуба весьма скользкая, можно очень опасно упасть и повредить себе что-нибудь, — бархатный голос звучал строго и даже отстраненно, вопреки его объятиям и такому волнующему дыханию.

Агата приподняла голову, чтобы взглянуть в его лицо, но позади них появились на палубе рассерженный отец с бледным лицом, по которому пошли пятна, и взлохмаченная Элен.

“Это всё качка”, — извиняющимся взглядом посмотрела Агата на обоих, прекрасно представляя, как они с Джонни, замершие в объятиях друг друга, смотрятся со стороны.

Глава 6. Самый выгодный союз

Только спустя три дня, кириос ди Эмери наконец сменил гнев на милость и разрешил Агате присутствовать на ужине в гостевой комнате капитанской каюты.

Все это время ей, словно заключенной, приносила еду Элен, которая хмуро и строго смотрела на неё и даже практически не разговаривала, будучи чрезвычайно оскорбленной тем, что ее заперли в каюте. Не помогли даже заверения Джонотона, что подобное часто случается, да и дверь, под натиском дородной служанки, рвущейся спасать честь наследницы ди Эмери, в итоге открылась.

Кириос, может, и внял объяснениям Джонотана, но это не помешало ему, не сдерживаясь в выражениях, отчитать Агату, а потом каждый день запирать в каюте, если рядом с ней не было Элен. Даже во время недолгих прогулок по палубе ее сопровождала верная компаньонка. Джонотана во время этих прогулок удавалось увидеть лишь мельком.

Произошедшее, судя по тому, что видела Агата, на нем не сказалось: капитан, когда удавалось перехватить его взгляд, сочувственно улыбался, от чего екало сердце и возникало непреодолимое желание запустить в него чем-нибудь. Конечно, он же капитан, и после его выходок не ему оставаться взаперти наедине со своими мыслями, раз за разом гоняя их по кругу. Неожиданная поездка на Восток теперь казалась чем-то куда более серьезным, чем изначально.

Отец

всегда был довольно строг, даже в дестве, хотя тогда она была на попечении многочисленных гувернанток, которые часто закрывали глаза на шалости девочки, рано оставшейся без матери. Но то, что происходило после приема по случаю ее дня рождения, выходило за привычные рамки.

Сначала поездка в монастырь, приставленная якобы служанкой “надсмотрщица” Элен вместо привычной веселой Мартины, теперь три дня взаперти. Агата подумала, что за шутливыми перепалками с Джонни она будто пыталась вытравить поселившуюся внутри тревогу.

Несмотря на непокорный нрав, она старалась быть хорошей дочерью, и не только потому, что отец был страшен в гневе, но потому что она была единственной наследницей, и ей хотелось быть достойной. Именно это желание заставляло ее соглашаться с выбранными отцом предметами, советами по общению с детьми его партнеров, да даже ее гардероб последние годы требовал одобрения отца.

Это задевало, но она убеждала себя, что отец так поступает во благо. Теперь же, пусть и немного вырвавшись из родных стен, Агата начала сомневаться.

Она думала, что Джонатан виноват в произошедшем скандале не меньше, чем она сама, но он разгуливал по палубе. И даже не сделал попыток с ней увидеться, а еще говорил, что капитан главный на корабле! Да и скандалом произошедшее назвать было сложно: они гуляли по палубе на глазах у всей команды.

Воспоминания о твердых, но бережных объятиях Агата старательно гнала прочь. Проболтаться о том, что происходило в коридоре, мог только юнга, но он выглядел слишком смущенным и слишком преданным взглядом смотрел на своего капитана, чтобы начать болтать. И с Джонатоном отец разговаривал ровно, тогда как во взглядах обращенных на нее, Агата чувствовала молчаливый укор. Уж лучше бы она ужинала в каюте, только не это снисходительное недовольство!

Все эти мысли крутились в ее голове, пока Агата, старательно опуская глаза, чтобы не показать, что покорности в ней вовсе не прибавилось, сидела за ужином в капитанской каюте. Молчание нервировало, сочувствующий взгляд Джонотона бесил, хотелось бросить нож и вилку, и, что уж там, тарелку следом, только чтобы заполнить чем-то эту угнетающую тишину.

— Приятно, что мы все, наконец, собрались за одним столом, — неожиданно произнес кириос ди Эмери.

Закралось нехорошее подозрение, что отец собрал всех на ужин вовсе не потому, что оттаял.

— Действительно, — подхватил Джонатан, салютуя бокалом, его улыбка сверкнула едва ли не ярче хрустальных граней, — общества вашей прелестной дочери очень не хватало. Надеюсь, теперь она уже совсем поправилась.

— Джонатан! — угрожающе предостерег кириос.

— Кириос ди Арс! — кажется, Элен нашла неуместным эпитет адресованный ее подопечной.

— Отец? — Агата опустила на тарелку приборы чуть громче чем следовало.

— Ты ведь лучше себя чувствуешь, дорогая? Капитан очень переживал, к сожалению я не мог позволить, чтобы он видел тебя в подобном состоянии.