Прокля'тая Русская Литература
Шрифт:
Верейский не затруднился.
– Достоевский тяжёл, как тяжела всякая истина, она требует ума и силы духа для понимания. Белинский, сам профан и неуч, ничего не требует.
– Но подожди, - Ригер тягостно глядел исподлобья, - Бог - начало истинное, и от Него ждешь Истины. Но ведь Он сам одаряет умом, дает силу духа и определенные жизненные условия, и нельзя спрашивать равно с нищего сына лекаря Белинского и с аристократа Верей...тьфу, прости, Вяземского, оговорился.
Верейский видел, что это не насмешка, Ригер подлинно обмолвился.
– Гоголь всю жизнь болел и жил в бедности, как и Белинский. Первый верил до конца, второй - никогда. Добролюбов, похоронив мать
Ригер кивнул так, точно только и ждал этих слов.
– Да, но как легко ошибиться, заблудиться, принять за истину дьявольские обманки белинских и лермонтовых, тем более, если ты пришел в уже безбожный мир и тебе говорят, что истина - в литературе! Как не ошибиться? Кем быть надо, чтобы всё и сразу понять, и понять верно?
– Марк вдруг заторопился, и Верейский заметил, как убыстрилось его дыхание, - я же, знаешь, никогда коммунизмом не увлекался, от родителей и деда слышал про Сталина да Хрущева, но жил я без всякой истины... Не то, чтобы не нужна была, а просто не было её! Налево пойдешь - Маркса найдёшь, направо - с Энгельсом столкнёшься, а прямо пойдёшь - в мавзолей упрёшься. Знаешь, почему я на втором курсе выбрал романо-германскую кафедру?
Верейский знал, что за Ригера, отличника и умницу, боролись кафедра языкознания и классической филологии, но он, в совершенстве владея немецким, сразу пришел на кафедру романо-германской филологии.
– Из-за языка?
– Не из-за немецкого, нет, - лицо Ригера к удивлению Верейского утратило вдруг угловатую резкость и в свете фонаря стало картинно-красивым, - понимаешь, там, у Гофмана, Ансельм в бузинном кусте золотисто-зеленых змеек видел, они танцевали! Фауст на Броккене с ведьмой флиртовал! Там можно было создать гомункулуса, беседовать с Мефистофелем и помолодеть на три десятка лет! А это:
эber allen Gipfeln
Ist Ruh'
In allen Wipfeln
SpЭrest Du
Kaum einen Hauch;
Die VЖgelein schweigen im Walde
Warte nur, balde
Ruhest Du auch...
Я же эти гётевские строки, как молитву твердил! Там даже своя Истина была - Голубой Цветок Новалиса...
Вернее, я понимал, что это никакая не истина, но всё получше "Материализма и эмпириокритицизма" было. Этот пересмешник Эко говорит, что хорошо писать можно, только если спишь с красивой женщиной, а если - с Крупской, то только "Материализм и эмпириокритицизм" и напишешь... Верно. Но я-то с красавицей спал! Потому и писалось, потому и верилось в золотисто-зелёных змеек, и ничего мне больше не нужно было. Я даже Библию читал в подвалах библиотечных у палеографов. Тоже звучало экзотично. Пока Ритка не слегла, - всё экзотикой и было, царством грёз, и было оно мне дороже Царствия Небесного. А может, оно и было-то для меня Царствием Небесным. Старик прав: пока тебе в глаза смерть не посмотрит, как тому же Тургеневу, - дурак ты и в царстве грёз обретаешься.
Верейский молча
Глава 8. "Блуждающий среди живых..."
"Творчество - это болезнь души, подобно тому, как жемчужина
есть болезнь моллюска".
Генрих Гейне.
Он шёл к дому, размышляя об услышанном от Марка, потом подумал о Тургеневе и Лермонтове. Масштаб личности явно не соответствовал масштабу дарования. Одаренная посредственность? Гениальное ничтожество? Возможно ли? Пушкин говорил о суетности поэта без "божественного глагола..." Почему же этой суетности не могло быть в бесспорно одарённейшем Лермонтове? Почему Тургенев не мог вне вдохновения быть обычным бабником?
Что есть талант? Дар случайный? Нет, конечно, покачал головой Верейский. Когда говорят о таланте, как о даре - это вздор. В Евангелии Матфеевом сказано: "...человек, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе..." Они ничего не выбирали и не просили, талант, полученный от хозяина, принадлежит хозяину. Слово "раб" повторено шестикратно. И талант - не дарится. Это всунутая насильно в руки раба обременительная обуза, гнет непосильный.
Можно ли говорить об избранничестве? Отчасти - да, рабы - это не зазванные с улицы, но купленные за серебро, и в какой-то мере избранные хозяином, "свои"... Но что это меняет? Всё равно на них лежит страшный долг, возложенный Господом. Талант придётся вернуть. Придётся вернуть и наработанное на него, то есть отдать обратно и ссуду, и 100% годовых на неё. Это рабство. Кабала. То есть подлинный поэт и писатель обречён сам служить своему дарованию. Он - таланту, а не талант - ему. Это и есть отличие подлинника от подделки. Талант - рабство, а раб не может иметь ничего своего. Оттого-то среди творцов так мало "счастливых в земном". Талант - фатум, тягота неимоверная, он изнашивает и губит его носителя, и никогда не принесёт его обладателю ничего ценного в мире сём.
Важно понять и другое...Талант - рабство воли. Если он дан - от него нельзя отказаться и нельзя не проявить. Не проявить можно способности. Если некто имеет склонность к астрономии, агрономии и гастрономии, ему неминуемо придется чем-то пожертвовать. Но талантом пренебречь не удаётся никому, талант - не дарование, сиречь, склонность к чему-то и легкость осуществления этих склонностей, это есть у каждого, талант - сила Божья, коя разворачивается в человеке как смерч. Оттого-то и мечется страдальчески ленивый Тургенев, но "вынужден работать..."
Ноша дарования была бы непомерной и неудобоносимой, если бы... если бы не сладость этой каторги, ибо работа на Господа усладительна, раб обретет в ней смысл и счастье, и недаром роняет Гоголь: "не писать для меня значило бы то же, что не жить". Это с восторгом повторит Жуковский, в этом спокойно признается Пушкин, это же, скрепя зубы, зло пробормочет Тургенев.
При этом сила таланта проявляется в полноте только при служении Богу, ложное же направление губит и самый мощный талант. Нет ничего более зловещего, чем использование богоданных способностей в дурных целях. Во все века каждый, одарённый от Господа, выбирает - потонуть в бездне самолюбования, посвятить талант земной суете и ужаснуть современников жутью своей гибели, или пройти путём праведным, посвятить жизнь Богу, не ища ни богатств, ни пьедесталов... Грибоедов и Лермонтов современников подлинно ужаснули...