Прощай, Грушовка!
Шрифт:
— Ты их должна оборвать. Чтоб ни кусочка на стенах не осталось.
— Я не дотянусь.
Полицай вышел. Через минуту он вернулся и поставил на пол табуретку.
— Надо содрать все обои? — спросила я, оглядывая большую комнату и прикидывая, сколько времени займет эта работа.
— Не только в этой комнате, но и во всем доме, — приказал Антон и добавил: — Не вздумай бежать! Под землей найду. Запомни!
Он вышел. Я не знала, куда он направился. Может быть, в соседнюю комнату, а может быть, остановился за дверью, караулит меня. Я осталась одна в холодной
— Пристрелю, как щенка, — процедил он сквозь зубы и снял с плеча карабин.
Я пулей взлетела вверх. Сердце сильно колотилось. Немного отдышавшись, я встала на табуретку, дотянулась до обоев, отставших от стены, и рванула их на себя. Сверху на меня посыпалась штукатурка. Я закашлялась от пыли, из глаз потекли слезы, быстро спрыгнула на пол и села на табуретку. Что бы такое придумать?
Я нашла обломок доски, несколько гвоздей. Куском кирпича три гвоздя прибила к доске, загнула их на конце. Получился крюк. Теперь крюком я могла отдирать обои, стоя на полу. Грязь в глаза не сыпалась, и дело пошло быстрее. Только по-прежнему было много пыли. Она попадала в горло, и я кашляла, сплевывая черную слюну.
Болели руки, плечи, я ободрала обои в одной комнате, перешла в другую. Не успела закончить — пришел полицай. Работа моя ему не понравилась.
— Медленно работаешь, нужно было во всем доме почистить, — сказал он.
— Я же больная и так много сделала.
— Завтра закончишь.
Мы молча шли по городу. Темнело, лил дождь. Я подставляла под дождь лицо и руки, чтобы хоть немного смыть грязь. Антон опять вел меня в сарай. Мысли были тоскливые. Я промокла насквозь, а в сарае холодно. Еще одна ночь, и мне конец. Наверное, у меня уже началось воспаление легких. Все тело ноет, не пойму только, от работы или от болезни.
Возле сарая меня ждала мама. Я бросилась к ней. Из глаз у меня текли слезы. Мама тоже заплакала.
— Доченька! Пойдем домой, я принесла документы, тебя отпустили.
Поскорей оставить позади это проклятое место! Мы с мамой всю дорогу почти бежали.
Мама выкупала меня в корыте, уложила в постель, я вся горела. Мама поставила банки, но это не помогло, бил озноб, душил кашель. Я пила горячую воду с сахарином, обжигала губы, но согреться не могла. Протопили печку, но я по-прежнему задыхалась от кашля.
Витя, уходя на работу, пообещал достать лекарство. Мы надеялись, ему удастся прибежать домой в обеденный перерыв.
И Витя прибежал.
— Это самое лучшее лекарство. Пей, не бойся. Я сам отсыпал из коробки.
— А как оно называется? — спросила мама.
— Забыл. Это от воспаления легких.
Он схватил кусок хлеба и побежал обратно, чтобы успеть
Какое лекарство принес Витя — до сих пор не знаем, но я стала поправляться. И однажды я спросила у мамы:
— Почему меня сразу отпустили? Как ты смогла раздобыть документы?
— И не спрашивай, — ответила мама, — пришлось побегать. У меня сохранился твой довоенный рентгеновский снимок. Помнишь, ты болела? Взяла снимок, достала курицу и отнесла доктору, который рентген делает. Поначалу он не хотел давать справку, что у тебя туберкулез, а когда увидел курицу — дал.
— А где ты взяла курицу? — спросила я.
— Взяла… — сказала мама и замолчала.
15
Витя сидит дома, и я очень рада. Мы так редко с ним видимся. Его почти никогда не бывает дома. Даже после работы, усталый, он полежит немного и опять собирается куда-то. Скажет: «К Полозовым», а сам идет в противоположную сторону. Я давно это заметила. Однако молчу, знаю: раз не говорит правду, значит, так надо.
Тайком от всех Витя дал мне листовку. Я прочитала: «1 октября 1943 года освобожден первый город на белорусской земле — Костюковичи». Значит, скоро наши будут в Минске. Витя показал листовку, чтобы подбодрить меня.
До чего же хороший у меня брат! От Вити я узнала, что Неля уже дома.
Дверь у нас всегда закрыта на ключ. Мама боится: вдруг нагрянет полицай и отберет швейную машинку.
Скрипнула калитка. Витя бросился к окну, мама насторожилась.
— Наверно, ко мне, — сказал брат и выбежал на крыльцо.
Через некоторое время он вернулся. С ним был мужчина.
— Он будет у нас ночевать, — сказал Витя.
— Не прогоните? — спросил незнакомец.
— Оставайтесь. Хозяин в Ригу уехал. Мы одни дома. Вас из другой квартиры никто не видел?
— Не видел, — ответил Витя.
Мама хотела уже идти на кухню, чтобы накормить гостя. Обернувшись, она еще раз взглянула на него.
— Узнаете? — улыбнулся он.
— Ой, Володенька, неужели это ты, мальчик мой! Тебя не узнать, так вытянулся.
— В лесу живу, хочешь не хочешь, а будешь тянуться вверх вместе с деревьями. Знаете, какие там сосны? Вот я и стараюсь их догнать.
— И ты уже в лесу…
— Второй год.
— Как время летит! — вздыхает мама.
Мама идет на кухню, а Володя достает из кармана кожуха завернутый в бумагу кусок сала, разворачивает и кладет на стол.
— Это вам гостинец, — говорит Володя.
— Ой, спасибо!
Мама принесла две тарелки горячей болтушки, два кусочка хлеба, отрезала тонкие ломтики сала и положила их на хлеб. Потом пригласила всех к столу.
— Ешьте. И ты, Витя, поешь за компанию.
Витя с Володей сели за стол. А мама поглядела на меня, принесла еще кусочек хлеба из кухни, отрезала сала и положила на хлеб:
— Ешь, доченька!
Сало было просоленное, пахло чесноком. Я долго его нюхала, пока мама не засмеялась и не сказала мне: