Прощай, Грушовка!
Шрифт:
— Мамы нет, — растерялась я. Почему тетя Лёдзя так странно разговаривает?
— Тогда я пойду, раз портнихи нет. — Она показала рукой на комнату Янсона и шепнула: — Он дома?
— Янсон в Риге. Насовсем уехал.
— Фу ты! — Лёдзя засмеялась. — А я тут конспирацию развожу и даже старое платье с собой прихватила. Где мама? Скоро вернется?
— Вот-вот должна быть. Давно ушла.
— Тогда подожду.
Лёдзя прошла в комнату, поцеловала бабушку, села на диван, а сверток свой на всякий случай положила
— Как поживаете, тетя Мальвина? — спросила она.
— Ох! — Бабушка махнула рукой. — Только хлеб перевожу.
Стукнула калитка. Мы встрепенулись. Уставшая и обессиленная вошла мама, увидела Лёдзю, обняла ее.
— Я к тебе заходила, а ты, оказывается, у нас. Вот и хорошо. А я все хожу, хожу и ничего не могу узнать.
Мама заплакала.
— Не плачь, я принесла весточку. Сегодня зашла ко мне незнакомая девушка. Сказала, что знает меня и хочет через меня передать для вас очень важное.
Мама схватила Лёдзю за руку.
— Ну, что? Говори же скорее! Жив Витя?
— Жив. В тюрьме он. Девушка сказала, что арестовало его СД. Следствие ведет немец Вальтер Отто, а переводчик у него русский, Анатоль. Этот Анатоль успел много напакостить, а теперь ищет контактов с советскими людьми. Нужно действовать через него.
— А почему Витю арестовали? Дома ведь ничего не нашли.
Лёдзя вздохнула, немного помедлила с ответом.
— Немцы схватили человека, который шел из леса. Записку у него нашли для Вити.
— Значит, его посадили в тюрьму за связь с партизанами, — совсем упавшим голосом проговорила мама.
— Витю арестовали пятого февраля, — сказала Лёдзя, — а к Полозовым пришли в ночь на пятое. Дома были только Дуся с Оленькой. Афанасьевич задержался в Сеннице. Фашисты устроили засаду. Он вернулся только днем. Вот тогда арестовали его и Дусю.
— А малышка где, не знаешь?
— Соседи забрали и отправили в деревню к родственникам.
— Значит, в один день. Что теперь с ними будет? — плакала мама.
— Завтра утром Анатоль примет тебя. Приходи в СД и скажи, что тебе приказали к нему явиться.
— А что за девушка к тебе приходила?
— Она не назвала своего имени.
Наконец мы узнали все. Мама даже прочитала записку, в которой Славка просил Витю достать портупею. Записка была поводом для ареста. Детская просьба, наделавшая столько бед!
Однажды маме удалось повидать брата. Ей даже разрешили поговорить с ним.
Мама все время бегает к Лёдзе, а Лёдзя к нам, и они шепчутся, обсуждают всякие дела.
Один раз в неделю мама носит Вите передачи через Анатолия. Она волнуется, перепадет ли что-нибудь Вите.
Меня по-прежнему никуда не выпускают. Я могу гулять только во дворе. Я выхожу из дома, спускаюсь с крыльца. Последний день февраля, последний день зимы по календарю. Утром была метель. А теперь сквозь облака пробилось
Пока я гуляла во дворе, тучи снова закрыли солнце и снова сплошной пеленой повалил снег. И лишь на короткое время солнце выглянуло из-за туч, посылая тепло на землю.
Мама сейчас у Лёдзи, варит ликер. Откуда Лёдзя достает спирт? Это хранится в тайне.
А вечером к нам зашел Анатоль, переводчик. Его появление было неожиданностью для меня. Наверное, мама с ним заранее договорилась. У нас была Лёдзя. Они с мамой принесли ликер, который вместе варили.
Анатоль сидел в комнате бывшего хозяина, разговаривал с Лёдзей. Мама суетилась на кухне. А я тем временем разглядывала Анатоля через открытую дверь.
Высокий, стройный человек лет двадцати пяти, может, чуть постарше. Черный костюм красиво облегал широкие плечи. Бросалось в глаза его бледное, как мрамор, лицо. Он все время приглаживал черные волосы, хотя они и так были гладко зачесаны и почему-то блестели.
Мама варила картошку, резала хлеб, со сковородки аккуратно переложила на тарелку яичницу-глазунью, обложила ее шкварками. Все это она принесла в комнату, где сидели Анатоль с Лёдзей. Мама поставила на стол бутылку ликера и три стакана.
Я присела на диване с книжкой в руках. Вначале из комнаты Янсона ничего не было слышно, но когда Анатоль немного подлил, голос его стал звонче:
— Ну ладно, вы потом скажете, что я вам помог? Скажете или забудете, отмахнетесь от меня?
Мама с Лёдзей заговорили, но я не разобрала ни слова. Анатолий слушал, отвечал, потом опять громко произнес:
— А мне теперь уже все равно. Мне цыганка одна гадала по руке, сказала, что я уже труп, линия жизни у меня прервалась. А я все еще живу. Ну и пусть.
— Неужели вы верите разным глупостям? — услышала я голос мамы. — Мало ли что наболтает цыганка!
— Цыганка тут ни при чем. Я и без нее знаю. — Слышно было, как бутылка звякнула о стакан. И опять голос Анатоля: — Дайте-ка, я погадаю вам, Леокадия. Будете ли вы счастливы, этого вам никто не скажет, даже я. А вот удастся ли вам пережить весь этот, — он помолчал, подыскивая слова, — кавардак, несусветный бедлам, скажу. А больше ничего не нужно.
Наступила тишина, наверное, Анатоль разглядывал Лёдзину руку.
— Поздравляю. Давайте выпьем за то, чтоб вы жили до ста лет.
— Доживу, если не убьют сегодня вечером. До комендантского часа осталось совсем ничего, а я все еще здесь.
Лёдзя поднялась — слышно было, как отодвинулось кресло.
— Минуточку, я вас провожу. А вам повезло, — теперь Анатоль, видно, обращался к маме, — Вальтер Отто — не фашист, он просто спортсмен, боксер. Жена у него — фашистка. Это она устроила его в СД, чтобы на фронт не попал. Он не фа-шист!