Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое

Marbius

– Помнишь, кто-то сказал, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме, – морщился Яспер.

– Кто только это не говорил, – легкомысленно пожимал плечами Амор. – Очевидно, нынче Рим еще менее привлекателен, чем тогда.

– Или для некоторых, – поправлял его Яспер, улыбаясь: Амору плевать что на Рим, что на Йоханнесбург. Он просто хотел заниматься своим делом, хотя и считал, что оно второ-, если не третьестепенно по сравнению с другими — врачей, терапевтов, социальных работников, самих людей, оказывавшихся в лагере, которым, несмотря на всю поддержку, все-таки приходилось самостоятельно сражаться со своими демонами.

Просто потому, что это всплывало в разговорах с Амором и, кажется, должно было определить — изменить — его судьбу, Яспер тоже присматривался к тому, что происходило во всех этих кардинальских советах, в отдельных епископских дворах, чем была жива церковь в Африке и что это могло значить для Дейкстра и Лиоско — его кукловодов. А церковь не любила Дейкстра. Предпочитала Дюмушеля, была замечена в добром отношении к Лиоско, а уж насколько устойчивы ее связи с мегакорпами, судить можно было по косвенным признакам, но вполне уверенно. Что ни благодарность в адрес жертвователей, то либо мегакорп — его дочерняя корпорация, либо менеджеры из высших оттуда. Соответственно в любых речах любых высших чинов церкви звучало одобрение

в адрес Дюмушеля и Лиоско, и очень отчетливый скепсис в адрес Дейкстра. После выборов настрой церкви поутих, но кардиналы все так же приятельствовали с Лиоско и не стремились высказать свое почтение будущему главе Лиги. И, признавал Яспер, чуть присмотревшись, в Европе на демарши церкви внимание обратили бы, но не придали особого значения — там другие принципы функционирования общественного мнения, иначе определяются значимые для отдельного человека факторы. В Африке церкви были силой, с которой нельзя было не считаться; некоторые проповедники были популярней эстрадных артистов, а когда человек способен собрать живую аудиторию в десятки и сотни тысяч человек и еще несколько миллионов непременно будут слушать его в сети в режиме реального времени, следовало относиться к ним с соответствующим вниманием. Определить, какой именно вклад внесли церкви таких популярных проповедников в общую сумятицу, было сложно; в некоторых аналитических записках, до которых Зубару допустил Яспера, вполне однозначно указывалось на их связь если не с топ-менеджерами мегакорпов, то с их африканскими представителями точно, и эти же проповедники слишком агрессивно выступали против политики дряхлых святош далеко за морями. Они казались Ясперу теми глупцами, кого используют в качестве рупора их какие-то скрытые пока силы, чтобы проверить, как публика отреагирует на кое-какие изменения. В принципе, если прикинуть: учитывая беспокойства, характерные для Африки последних лет, будучи уверенными, что эти беспокойства продлятся еще не один год, а верховные власти очень долго будут заняты закулисной борьбой, чисткой рядов и просто приведением политической арены в порядок, трудно было представить лучшего времени, чтобы заполучить независимость. Зачем это было нужно — неизвестно; Амор мог рассказать, наверняка изучал историю церкви, а с ней непременно — историю расколов. Возможно даже, что Ясперу было бы любопытно; с другой стороны, что-то подсказывало ему: формальные причины наверняка были связаны с догматами. Неформально: желание оказаться первым. Пусть не в Риме, но на самой вершине пирамиды. Практически это решение мало когда стоило усилий, ради этого прикладываемых; субъективно же — еще как.

Кроме того, Дейкстра, заняв законное место главы Лиги, мог приняться за очень последовательную кампанию, направленную на всемерное ограничение влияния церкви: потому, что не собирался терпеть эту непроницаемую для стороннего взгляда, своенравную и очень могущественную силу; потому, что был всерьез задет, что она поддерживала Дюмушеля, приятельствовала с мегакорпами и Лиоско, предпочитала поддерживать их все время до выборов и даже после них возносила молитвы за этих типов, поминая Дейкстра вскользь и формально, не скрывая нисколько, что не считает его достойным. Даже если это задевало Дейкстра чуть меньше, чем необходимо для долгой и последовательной мести, направленной на максимальное ослабление противника, он все равно примется, скорее всего, за воспитание церкви: чтобы не зарывалась, знала свое место. Не нужно быть безмерно одаренным, чтобы сбрасывать со счетов такое развитие событий; необязательно было знать Дейкстра лично, чтобы допустить, что он будет действовать именно так. Он уже принялся за ограничение привилегий церкви; он едва ли остановится, даже если совет кардиналов публично проклянет его — Дейкстра мог оказаться скептиком в достаточной степени, чтобы равнодушно пожать плечами и продолжить свое дело. И средние этажи властных структур уже начали последовательно ощипывать церкви: там обвинили в антигосударственной деятельности, там — в налоговых преступлениях; там — епископа вызвали на допрос в прокуратуру, и по невероятному совпадению (и разумеется, «источники» внутри прокуратуры были совершенно ни при чем) когда епископ прибыл туда, его встречали десятки съемочных групп, а пресс-секретарь прокуратуры случайно обмолвился, что его «пока» допрашивают как свидетеля. Еще где-то — обвинения в злоупотреблении Законом о поддержке церквей привели к его радикальному пересмотру и массовым обвинениям, а апелляция в Верховный суд Лиги привела к отклонению иска: мол, национальное законодательство, национальные проблемы — вне компетенции Лиги, что, по большому счету, на добрых два года связало церкви по рукам и ногам. Благотворительные учреждения церквей буквально с микроскопом проверяли лучшие аудиторы Лиги; даже не найдя ничего достойного уголовных дел, они оставляли бесконечный список того, что нужно было изменить, и часть из требований была неисполнима в принципе, но отказ исполнять их привел бы к слишком значительным штрафам. Это могло остаться на уровне редких случаев — показательной порки; это могло принять систематический характер — все зависело от церквей. Но что становилось, пожалуй, очевидным: местный совет кардиналов, кажется, всерьез рассматривал это время перемен, чтобы образовать новую, границами совпадавшую с континентом ойкумену — уже не с другими христианскими и псевдохристианскими церквями, а с типичными для Африки религиями, будь то язычество, ислам, магия или что угодно еще.

Пока еще нужно было серьезно прочесывать сеть в поисках соответствующей информации. Но это могло измениться. Что, однако, встречалось на информационных платформах очень часто: противостояние интернациональных мегакорпов и властей на самых разных уровнях.

И власти были изобретательны. Перед ними, помимо прочего, стояла непростая задача: достичь целей, поставленных перед ними, максимально благопристойным образом. Цели были громадны, способов, как выясняется, находилось много десятков. Удивительным было даже не то, что власти отваживались на открытое противостояние мегакорпам — малое достижение, народ в один голос заявлял: давно пора; даже не то было удивительным, что при Дюмушеле, все еще восседающем в президиуме, допускалось невероятное — вполне успешные диверсии против мегакорпов. Примечательным оказывалось, насколько согласованно действовали все уровни. «Тонарога» разрывалась между десятками исков в разных странах, ей грозил грандиозный процесс в Высшем хозяйственном суде, все фонды, которые она поддерживала, проверялись финансовыми службами — но мало этого, адвокаты из Европы вынуждены были вести процессы из Европы: часть из них лишили виз по формальным, но важным признакам, части из них визы не выдали. Попутно лицензий лишились несколько адвокатских контор в Африке — мелочно, но эффективно. В похожей ситуации оказывалась КДТ, но ее филиалы в Африке медленно, но верно разрывали в клочья люди из военной полиции. Двум корпорациям «Астерры» предложили свернуть всяческие

дела и убраться восвояси; «Эмни-Терра» отдавала миллионы, чтобы не выиграть — максимально затянуть и запутать процесс об экологических диверсиях. Дюмушель потел, объясняя что-то невразумительное о гражданском обществе и последовательном воплощении на деле принципов приоритета права, равенства перед законом и прочая; теоретики права перемещались из одной передачи в другую, из панельной дискуссии за круглый стол и многословно и выспренно обсуждали эволюцию и преемственность разных отраслей права в конгломерате отдельных государств, их унификацию, и прочее бла-бла, чтобы непременно вспомнить какой-нибудь громкий процесс и сказать торжествующе: «Вот как это действует! Мы на правильном пути».

Лиоско давал интервью за интервью: предпочтительно не-африканским СМИ, в которых с сожалением рассуждал о том, что жалеет о невозможности воплотить в жизнь свои представления о реструктурировании государственности в Африке — первые пять-шесть минут; он ограничивался общими словами и декларациями, которых было полно в его предвыборных речах. И затем он снова соскальзывал в отчаянную, агрессивную, мелочную критику Дейкстра. Поговаривали, что за право опубликовать мемуары о его кампании отчаянно бились на аукционе несколько прогрессивных издательств в Европе и Америке. Пара второстепенных либеральных каналов в самой Африке упрямо приглашала его в качестве эксперта, хотя злословы с первостепенных либеральных инфоплатформ намекали, что рейтинги у его выступлений, как бы это помягче, близились к нулю.

На персональной странице Дюмушеля висели его планы на ближайший год — читай после отставки. Насыщенные планы. Он собирался давать лекции на многозначительные темы вроде «Демократия и будущее», «Будущее демократии», еще несколько циклов лекций, обозванных в том же духе. Все они должны были проходить в местах с громкими и многословными названиями и впечатляющим количеством звезд. Ради любопытства Яспер поинтересовался стоимостью места участника, а также номера гостиницы и присвистнул. Флегматичный Идир начал считать, сколько лет им нужно собирать на один такой цикл лекций.

– А самое главное, на кой нам это нужно, – лениво произнес кто-то.

– Чтобы ты по-прежнему не знал, какая разница между демократией и будущим, но рассказывал об этом с умным видом, разумеется, – пробормотал Яспер.

Идир ухмыльнулся, но продолжил расчеты. Затем сообщил, что выходит: не меньше трех лет, и питаться воздухом, разумеется, за сомнительную честь говорить о такой серьезной теме все те же глупые вещи, – и почтительно склонил голову в сторону Яспера.

Квентин Дейкстра не объявлялся нигде. Он не давал интервью, не выступал по инфоканалам, не появлялся на крупных мероприятиях; изредка и сильно постфактум появлялись коротенькие сюжеты: он посетил какой-то приют, пообщался со студентами, навестил солдат-героев в клинике. Никогда в прямом эфире, только в записи, никогда в крупных заведениях, никогда в излюбленных местах, используемых многими видными деятелями, чтобы напомнить о себе. Но Яспер получал крайне скудную информацию о том, куда он пойдет — через третьи руки, никогда напрямую, всегда так, чтобы времени было в обрез — только прибыть туда и чуть-чуть осмотреться. Места, словно в соответствии с пожеланиями Яспера, выбирались неприглядные, расположенные в районах с хорошей коммуникацией, но так, что найти их было не очень просто — нужно было хорошо знать местность. Яспер и его сослуживцы отправлялись туда, переглядывались с официальными охранниками Дейкстра, делали вид, что незнакомы, а сами просто праздно шатаются. Следили за тем, как из машины выгружали растерянную съемочную группу — отбывали до следующего раза. Затем просматривали кадр за кадром, секунду за секундой все видеоматериалы, которые успели сделать за время пребывания в близости от него. Десятки людей, попавших в кадр, казались им подозрительными, несколько — очень подозрительными; были такие, кто присутствовал практически на каждой из вылазок Дейкстра. Они обменивались сведениями с его людьми, и каждый раз не Яспер, так кто-то другой как бы вскользь замечал, что и к тем орлам тоже не мешало бы присмотреться, ведь кто-то из ближайшего окружения сливает сведения кому-то неопределенному, тому, кто как раз и посылает этого, этого и этого.

До инаугурации оставалось полтора дня.

Словно в насмешку над здравым смыслом и инстинктом самосохранения, Квентин Дейкстра и его партнерша отправились на юбилей реабилитационной клиники для подростков, в которой она начинала свой путь — сначала как клиент, затем — помощник, потом — на своем первом месте работы. Место было вроде уединенное, но открыто, казалось, всем ветрам.

– Хуже места они подобрать не могли, сука, – шипел Сумскват, обходя территорию клиники. Он замер, словно любуясь сквером. – На третьей скамейке отсюда, видишь?

– Они даже не скрываются, – в привычной своей меланхоличной манере заметил Идир. – Наверное, билеты в кармане, деньги на счету, оружие у охотников на них заряжено.

– Да ты поэт, Тарук, – огрызнулся Сумскват. Шумно и неубедительно вздохнул, явно работая на публику: – Какое прекрасное утро.

Яспер хрюкнул. Сумскват обиженно фыркнул.

Съемочную группу довели до машины и увезли восвояси. Дейкстра и Шидимма Акосуа вышли из здания приюта, на крыльце постояли с директором, прощаясь. К приюту неторопливо подъехала машина, и это очень не понравилось всем. Яспер пошел к крыльцу, указал Дейкстра глазами на дверь и практически вдавил его внутрь. Затем он тащил его и Шидимму к машине, стоявшей в соседнем квартале; он сунул их на заднее сиденье, Идир неторопливо вылез с водительского сиденья, осматриваясь, и Яспер нырнул внутрь. Затем он вез их к дому, и Дейкстра спокойно — успешно маскируя напряжение – отдавал по комму распоряжения. Рука Шидиммы лежала на его бедре, время от времени поглаживая в привычной ласке, сама она смотрела в окно с невозмутимым видом, словно ей все это было привычно. Дейкстра опустил комм, похлопал ее по руке, шумно вздохнул; она флегматично повернулась к нему, улыбнулась и спросила: «Ужинаем дома?». Яспер замечал и это, помимо взрыва и выстрелов далеко сзади, машин охраны, возникших просто из ниоткуда, полицейских минибусов, уже ехавших в сторону приюта, коротких переговоров в интеркоме. И удовлетворенно думал: хрен вам.

========== Часть 40 ==========

Предсказуемо, ожидаемо, привычно возбуждение коротких эпизодов действия предварялось и завершалось длительными, утомительными рутинными разборками. Сначала секунда за секундой, метр за метром, движение за движением расчеты и подготовка, затем секунда за секундой, кадр за кадром — и так же деталь за деталью — анализ случившегося. Разница была разве что в их одежде: все в гражданском. Тщательно отглаженных рубашках или майках, брюках, походивших фасонам все на ту же униформу; обуви, максимально удобной и отдаленно соответствовавшей уставу. Разница была в месте, где они собирались: чаще всего у Яспера, иногда у Сумсквата. Остальные были женаты или с партнерами, и по негласному уговору их не втягивали, не посвящали в известность о предприятии, которому посвящали подозрительно много свободного времени. То ли такт, то ли высокомерие.